Потуга двадцать третья
У моей команды эмоциональный уровень, как у солдатского сухаря. Им нипочем не понять моей сложной, неоднозначной натуры. Они не ведают, что после обнаружения на себе порчи, психических дефектов и темномагических проклятий всякая женщина вправе съесть ведерко мороженого и поплакать трое суток. А я королева! Мне можно и неделю кукситься!
Вот я и куксилась второй день в своих апартаментах, отмахиваясь от утешений – хорошо хоть не мечом. Однако принесенное из студенческой столовки пирожное есть не стала. Знаем мы здешние деликатесы, из-за них и в ад зряшным делом загремели. Мало ли какие Малохоли над ним потрудились на сей раз и кто знает, куда меня в следующий раз с тех пироженок телепортнет? Заверения, что пирожное было честно украдено воришкой Гаттером, не внушали доверия. Как и вся сволочная Хогвартсорбонна. О чем и было сказано профессору Лёдду, принявшему временное руководство этой богадельней в свои руки. Шамбл Д’Ор, почти насмерть затра… восстановленный суккубом, впал не то в нирвану, не то в летаргию, а может, в кому.
Лёдда это, похоже, вполне устраивало. Он даже прибежал подлизываться, принес ведерко крем-брюле с шоколадной крошкой. И уверял, будто лично проверил мороженое на темномагичность и заклятость. Сняв крышку, я увидела выеденное ложкой прямо посредине углубление и убедилась: действительно, проверил. Хорошо хоть не ополовинил, эксперт.
Эх, еще бы сериальчик какой поставить… из жизни психбольницы. Сидеть и кукситься в полном комфорте – с мороженым, сериалом и подлизывающимся и.о. ректора. И никуда не ходить, никому не помогать, никого и ничего не искать. Может, у меня кризис жанра? Может, я не желаю больше впутываться в приключения, а собираюсь впутываться в любовные истории? Вот как возьму и спутаюсь, то есть впутаюсь прямо здесь и прямо сейчас! Только найду с кем…
Я шмыгнула носом: да кого я обманываю? Кабы не вся эта маета, через которую пришлось пройти, чтобы вернуть себе мужа – или хотя бы утешиться мыслью, что так его МОЖНО вернуть… Наверное, поплакала-поплакала бы месяц-другой и устроила кастинг на роль нового супруга. В перерывах между заседанием госдепа, совмина и прочего госплана. А так… в чертова раскосоухого вложено все мое сердце и килограммов пять нервных клеток. Как его бросишь-то? Опять же, брось я Розамунда на произвол судьбы – и отношения с эльфами ухудшатся к Ибене-матери…
- Ыах! – зевнуло материализовавшееся рядом тело. – Тебе чего, малышка?
Нет, я вовсе не завизжала, как резаная, и не взвилась на вершину балдахина, как могло показаться. Страх и ужас перед внезапно появляющимися в моем личном пространстве индивидами у меня отпал еще в замке Кабздецов, будь они неладны всей семейкой!
- Но-но! – снимая меня с балдахина, погрозила пальцем с дециметровым маникюром какая-то незнакомая… тетя. – Не ругай моих зятя и ятровку!
- КОГО?! – громогласным шепотом спросила я.
- Сношенницу, – любезно пояснила эта развратница.
А как еще назвать особу, которая выглядит, как Софи Лорен в одетом виде и как Джейн Мэнсфилд в полуголом? Сидела в маленьком черном платьице с сиськами навыпуск на моей же собственной кровати и подпиливала ногти, словно я ее сюда за этим самым и пригласила. К себе в кровать. Нейл-артом заняться.
- Кто вы такая и почему рассказываете мне, с кем у вас сношения? – начала я осторожно. За время проклятого квеста поневоле научишься осторожничать даже с педри… с лесб… с особами, хотящими странного.
- Потому что мои сношения объясняют мое появление здесь, – пояснила Лорено-Мэнсфилд и вдруг захлопала в ладоши: – Марожына! Крем-брюлешка! Хочу, хочу!
- Угощайтесь, – подтолкнула я этой ненормальной ведерко. – У меня еще пироженка есть, хочешь? – Я и не заметила, как перешла на «ты». Зато мысль скормить непроверенное на заклятость пирожное незнакомке была вполне четкой – только что в воздухе не висела. Поэтому я нисколько не удивилась, услышав:
- Да нормальное пирожное, нисколько не заколдованное. А еще сладкое есть?
Моя выдающаяся интуиция подсказывала мне: надо дать этой сладкоежке все, что она попросит. Вот просто ВСЁ. Поэтому я сунула два пальца в рот и… нет, ничего подобного – свистнула так, что Хогвартсорбонна содрогнулась. После чего затребовала от прибежавших на шум салабонов-первокурсников столько углеводов, что Хогвартсорбонна содрогнулась вторично.
Полулежа на моей кровати, вытеснив хозяйку в кресло и пожирая – буквально – тортик за тортиком, гостья наконец соизволила объясниться:
- Братца моего помнишь, бога плодородия?
- Его забудешь, пожалуй! – охнула я. – Так он твой брат?
- Ага! – кивнула богиня, облизывая пальцы с ногтями вместе. Выглядело так, будто кому-то приспичило вылизать пяток метательных ножей. – А его новые родственники мне зять и ятровь.
От мыслительного напряжения глаза у меня слегка закатились под лоб, но я смогла. Осилила.
- То есть бог плодородия женился? На Флагелляции Кабздец?
- Да я меня упаси! – оторвавшись от лохани с грильяжем и халвой, замахала липкими от шоколада руками сестра бога секса. – На Пидере. Он хороший мальчик, скромный.
Сдержав вопль: «Это Пидер-то скромный?!», я поинтересовалась:
- А как же пидерова жена?
- Да ничего так, – повертела пальцами в воздухе любящая – как это? – золовка. – Сойдет за младшую жену. Со временем. А пока в наложницах походит.
- И ты поэтому здесь? – с некоторой опаской спросила я, все еще не представляя, зачем сестра бога плодородия могла заявиться ко мне в спальню – ну разве что пожрать. Ее аппетиты ничуть не уступали братниным, только в другом плане. Хотела бы я быть как она: жрать, жрать, жрать – и худеть, худеть, худеть.
- Но ты же позвала! – так, словно это что-то объясняло, высказалась гостья. – Мы теперь родственники, должны помогать друг другу.
Я потерла нос. Почесала в затылке. Побилась лбом об столбик кровати. Столбик жалобно скрипнул и покосился. Пришлось стукнуться еще раз – теперь об стену, покрытую гобеленом с изображением десяти оркских секс-символов столетия. Вытереть вспотевшее лицо чьей-то мускулистой зеленой спиной. И обратиться к визитерше:
- Цу Кабздец родственник моего отца, да? А ты – Ибена-мать, его новая родственница?
- Бинго! – захлопала в ладоши сестра бога секса. – До чего же умная у меня сыновица!
Я не стала уточнять, кто это. Поостереглась. Боюсь, после разъяснений этой женщины наше генеалогическое древо никогда не будет прежним.
Поэтому пришлось сложить ручки ихтиандриком и притвориться умной, хорошей девочкой.
- А ты во всем-во всем помочь можешь? – осведомилась я.
- Во всем. Я всемогуща, – без околичностей припечатала Ибена-мать.
Да-а, а печеньки, небось, наколдовать себе не мо… А ну цыц! – шикнула я сама на себя. Знаю, кто тут дерзит великой богине. Молчи, демон, молчи.
- Это правильна-а-а… – сыто зевнула Ибена-мать. – Давай, говори, чего хочешь?
И где вы раньше были, ваша божественность, когда меня, аки сухой лист, носило по лесам и пречернолесьям? Хотя именно там повезло нам наткнуться на вашего братца, а вашему братцу – на нас. И там же, где он на нас наткнулся, бог плодородия обрел свою судьбу в лице распутнейшей семейки моих родичей, не тем словом помянутых. Получается, что выторгованный тогда же и разбитый в аду Великий Стояк мне все-таки пригодился. Не так, как предсказывали, но знаете что? В гробу я видала те предсказания. Вечно в них одно, а в жизни другое.
- Вернуть своего любовника, Мастера, тьфу, своего мужа, эльфа Розамунда. – Голос мой был тверд, но почему-то дрожал.
- Да не вопрос, – усмехнулась Ибена-мать. – Только он сейчас не один.
- Я ей все космы повыдеру, – прошипела я, забыв про королевское достоинство. Свое.
- Не ей, а ему, – усмехнулась богиня-зараза еще разок.
Сердце мое оборвалось. Они его обратили. О горе мне, горе!
– Тихо, тихо! Розамунд твой в запой ушел. Сидит в теплой компании темных эльфов, не просыхает. Но ничего такого, эльфы народ верный. И натуральный.
- Им тоже выдеру! – радостно завизжала я и кинулась в объятья Ибены-матери. – Возвращай, Ибенушка, миленька!
- Бесстрашная и безмозглая ты женщина, – вздохнула богиня, вытерла об простыню руки и щелкнула пальцами. – Крекс-пекс-фекс!
И нас разметало по углам.
На кровати, заваленные грильяжем, заляпанные кремом и вымазанные мороженым, дрыхли неразличимые тела. Штук семь, не меньше. Из кучи вертикально вверх торчало родное ухо, изрядно опухшее. Только по нему и узнала родного мужа.
- Мать моя Ибена! – вырвалось у меня. – Как же мне его протрезвить-то?
Богиня наклонилась над грудой тел и осторожно понюхала.
- Темноэльфиевка. Протрезвеет сам. Дня через три.
- Убью! – грозно пообещала я.
- У темных эльфов судьба трудная, их демон Актимэль проклял, их обижать грех, тем более, что они сами кого хошь обидят, – философски заметила Ибена-мать. – Пойдем лучше маникюр сделаем. Накрасим друг другу чего-нибудь, как девочка девочке. – И она неодобрительно посмотрела на мои облупившиеся ногти.
