— Хорошему чего не поучиться! — согласно кивнул он.
— Человеком будешь! — заверил его Роман Михай. — В хромовых сапогах ходить будешь! Цепь купишь! Баб в бабках купать будешь!
В жизни довелось Илье Константиновичу в дни шальных загулов купать знакомых девиц в шампанском, молоке, йогурте, но в деньгах… Что говорить, идея эта сразу пришлась Русскому по душе, и даже тревога за свое будущее как-то отошла на второй план.
Похоже, что Роман Михай знал толк в развлечениях, поэтому Илья Константинович сразу же доверился веселому и наглому цыгану и безбоязненно отправился с цыганской парой в их недалеко расположенное селение.
— Ты сегодня третий русский, — сказал Михай. — День какой-то неудачный. До тебя мы еще двоих встретили. Марьяна им гадала. Всё они допытывались, удастся ли им какого-то бизнесмена пристрелить.
— Ну и что она им нагадала? — похолодев в душе, спросил Русской.
— Чистую правду, — пожал плечами цыган, — Не удастся им этого бизнесмена прикончить.
— А почему? — заинтересовался Илья Константинович.
— А как они это сделают? — сверкнул фиксой цыган. — Марьяна у них все деньги выманила и пистолеты в придачу.
— А где они теперь? — спросил Русской и осторожно огляделся по сторонам.
— Не знаю, — пожал плечами цыган. — Деньги, наверное, на новый пистолет зарабатывать пошли.
Табор представлял собой десяток живописных кибиток, беспорядочно расставленных вокруг большого шатра. Неподалеку от табора лениво паслись кони. У одной из кибиток ругались по-цыгански лохматые черноглазые ребятишки. От шатра, приставив ко лбу согнутую козырьком руку, смотрел рослый цыган с густой и окладистой бородой.
— Вот мы и дома, — сказал Роман Михай. — Водку пьешь?
Наутро, проснувшись с пересохшей глоткой и тяжелой головой, Илья Константинович Русской с трудом вспомнил детали вчерашнего веселья. Помнится, пили. Но это было естественно. В карты играли. И в этом он ничего предосудительного не увидел. Водки было много, картежников, жаждавших облапошить глупого русского, — и того больше. Но вот сколько было выпито и какой частью тела к нему повернулась картежная судьба, Русской при всем старании вспомнить не мог. Он лежал в шатре цыганского барона, и на нем были хромовые сапоги, плисовые штаны и кумачовая рубаха. Кумачовая рубаха странно топорщилась у него на животе, словно Илья Константинович разъелся неожиданно быстро или был беременным. В последнее верилось с трудом, а поправиться за один день до такого состояния было невозможно. Илья Константинович сел, с трудом снял ремень и с оторопью уставился на груду долларов, высыпавшихся из-под рубахи.
Поверх денег тяжело упал новенький, еще в невытертой ворони «вальтер». Откуда взялись деньги и пистолет. Русской вспомнить не мог. Торопливо стащив с левой ноги сапог, Русской зашарил в носке. Золотая кредитная карточка оказалась на месте, но ясности в происходящее не внесла.
В шатер вошел хмурый Роман Михай.
— Здорово, — облегченно сказал Илья Константинович.
— Здравствуй, батька, — отозвался Роман Михай. — Как спалось?
— Погоди, погоди, — затряс головой Русской. — Откуда все это?
Роман Михай равнодушно посмотрел на груду денег, печально вздохнул и сказал:
— Здоров ты, батька, в карты играть. Ох и здоров!
— И много я вчера выиграл? — осторожно спросил Русской.
Цыган снова вздохнул.
— Сначала ты меня раздел, — сказал он. — И Марьяну, черт тебя подери, выиграл. Потом вы с бароном схлестнулись. Кулай Михай тот еще игрок, а вот против тебя не сладил. Сначала он тебе все бабки из нашего общака проиграл, потом против денег Антарктиду поставил и снова продул, рискнул на табор сыграть — и опять ему не повезло… В общем, теперь ты у нас за главного… — Он снова вздохнул и жалобно Попросил: — Батька, отдай Марьянку. Двенадцать лет с ней живем, пятерых детей нажили…
— Да забирай, — с легким сердцем согласился Русской. — Вот, блин, влип! С Антарктидой ладно, с Антарктидой мы еще разберемся. Что мне с табором делать?
Радостный Роман Михай посоветовал:
— А ты его вечером назад проиграй, — и вспомнил: — Там вчера двое русских приходили. Ну, которым Марьяна гадала. Так они с тобой тоже в карты сели играть.
Илья Константинович похолодел.
— На что играли-то? — хватаясь за сердце, спросил он. — На краба какого-то, — сказал цыган. — Я еще удивлялся, зачем тебе при таких-то бабках какие-то крабы.
— И что же? Цыган развел руками.
— Ты опять выиграл! Потом они с тобой на их новый пистолет играли. Хороший пистолетик, новый совсем. — Михай досмотрел на новоявленного барона, картинно развел руками и сказал: — И они тоже проиграли! Пьяные были, в оправдание киллеров добавил Роман Михай.
Илья Константинович долго ломал голову, пытаясь вспомнить своих партнеров по игре, но в памяти всплывали лишь взвизгивающие цыганки, угрюмые бородатые морды и мелкие, назойливые, как комары, цыганята, выпрашивавшие у него деньги.
— Рубаху не отдашь? — глянул на него карим глазом Роман Михай.
Русской подумал, махнул рукой и принялся через голову Стягивать кумачовую рубаху.
— Сапоги со штанами тоже бери, — сказал он, чуть задыхаясь от усилий.
Цыган восхищенно всплеснул руками.
— Ай, ромалэ! Настоящий цыган — для друга последней рубахи не пожалеешь!
Похвала и лесть цыгана Илье Константиновичу были приятны, и он не стал объяснять, что в адидасовском костюмчике и рибоковских кроссовках чувствует себя гораздо удобнее.
Испанского или португальского Илья Константинович не знал. Слава Богу, что по-английски изъясняться научился. А добираться еще нужно было до Буэнос-Айреса, не приведи Господь, полицейские документы спросят. Ведь предстояло пересечь Патагонию, да и вообще полстраны, именуемой Аргентиной. Местные национальные обычаи Русскому знакомы не были, и изо всех великих аргентинцев он знал только славного футболиста Марадону, сгубившего себя кокаином и печально прославившегося голом, который ловко забил рукой англичанам, ну, может быть, еще его подельника из полузащиты… этого… как его… Пасареллу. Футбол Илья Константинович особо не любил, но кокаин пробовать приходилось. Еще бизнесмен знал Борхеса, но кто ж Борхеса нонче не знает? Без знания Борхеса нонче в любой интеллигентной компании появиться стыдно. Илья Константинович, помнится, сразу трехтомник себе купил. Сам же и издателей проспонсировал. Приятно, знаете ли, в кругу актеров или писателей молвить небрежно; как же, как же, знаменитый Борхес, слепой библиотекарь и писатель? Помню, помню, сам первым его трехтомник в России издал. Да у меня он на полке с дарственной надписью самого Борхеса стоит! Возле мяча с подписями Марадоны и Пасареллы и банки кофе с автографом самого Пеле.
Вообще-то у Ильи Константиновича много чего подсобралось за последнее время. Неутомимый Евгений Евтушенко подарил ему видеокассету, на которой уважаемый живой классик баловал с одной из своих жен. Честно говоря, кассету эту Евтушенко дал ему в подпитии и на обмен, но Русской ловко впарил классику фильм Луки Дамиано «Белоснежка и семь гномов», нахально утверждая, что героиня фильма — его несостоявшаяся невеста, а один из гномов Илья Константинович и есть, только загримированный. Видимо, классик хорошо ориентировался в поэзии, а в порнухе совсем не петрил, потому что проглотил подставу Русского не хуже лохов из валютного магазина «Березка», в котором наш герой начинал свою предпринимательскую деятельность в качестве «ломщика». Еще у Ильи Константиновича был автограф Чубайса. Правда, поставлен он был под таким документом, что, покажи Илья Константинович этот документ прокуратуре, парился бы Анатолий Борисович на нарах не один год и заступничество бы ничье не помогло. Еще у Ильи Константиновича была фотография импичмента Билла Клинтона. Моника Левински не врала, импичмент и в самом деле был диковинно изогнут, словно радикулит его изломал. Фотографию эту Русскому подарил один американский прокурор, когда Илья Константинович с ним парился в сауне на одном из казахстанских высокогорных курортов, и даже нотариально удостоверил,
Вокруг света с киллерами за спиной то, так мол и так, настоящий импичмент, натуральный, изображенному верить, и ниже стояла прокурорская затейливая подпись. Кстати о Монике. Ничего в ней хорошего не было, и тело довольно дряблое и некрасивое, сам Илья Константинович такую и снимать постеснялся бы, чтобы не опозориться перед владивостокской братвой, но вот отпечаток ее напомаженных губ в свой носовой платок Илья Константинович прикупил за сто баксов, а позже гордо показывал знакомым, мол, видал-миндал, те самые губки-то, скандально знаменитой практиканточки Моники из американского Белого дома, а на вопросы об обстоятельствах появления кораллово-кровавых отпечатков на его носовом платке таинственно отмалчивался и многозначительно щурил глаза.
