— Иудей? — удивленно поднял бровь Берендей.
— Не, это его папа с мамой приколистами были и так его назвали, — быстренько поправился Илюха. — А вы что, против иудеев?
— Да в общем нет, но все-таки... — протянул князь, тем не менее пожав руку, заблаговременно протянутую предусмотрительным Изей.
— Разрешите представиться: младший богатырь, мозговой центр и главный казначей «Дружины специального назначения».
— Берендей, — по-простому кивнул князь. — А младший богатырь чьей дружины-то?
— Вашей, — даже не моргнув, выдал самозванец.
Глядя, как возмущенно полезли вверх брови самодержца, Илюха быстро предложил для князя другую тему.
— Что же это вы по вечерам без охраны ходите?
— Да на что она мне? — искренне удивился князь, даже не представляя, к каким мерам безопасности прибегают его далекие потомки в двадцать первом веке. — Хотя есть десяток ратников, но они снаружи ждут. Пужаются в «Чумные палаты» входить, да я, в общем-то, и не настаивал.
Тут князь с сожалением взглянул на чудо-агрегат, но скрепя сердце вспомнил про истинную цель визита.
— Так я насчет дочки...
— Может, аппарат запустим, да потом с произведенным им продуктом и поговорим? — в наглую нарушил дворцовый этикет Изя.
— Точно! — взвился князь. — Народное творчество как раз в моей юрисдикции, так что говорю тебе со всей ответственностью, ничего путного из этой затеи не выйдет!
— Нет выйдет! — продолжал гнуть свое Изя.
— Спорим? — как мальчишка завелся Берендей.
Изя на мгновение замялся, но только для того, чтобы наиболее точно и весомо обрисовать условия спора.
— По рукам! Если сейчас я запускаю агрегат и произведенный им продукт вам приходится по вкусу, то вы утверждаете меня в должности среднего богатыря...
— Договорились!
Не знавший Изю князь решил, что это все условия, но, конечно, просчитался.
— И еще одного члена нашей команды ты освобождаешь от любого судебного преследования.
— Да, да, конечно, освобождаю! — поторопился с обещанием Берендей. — Запаливай!
С этими словами заинтересованный в удачном проведении эксперимента князь протянул черту огниво. Тот презрительно фыркнул и свистом кликнул из сеней Мотю.
Трехголовое молодое чудовище с восторгом приняло приглашение Изи присоединиться и тут же принеслось в комнату, не очень удачно затормозив в дверном проеме. Уже через пару секунд уникальное создание поняло, что от него требуется, а еще спустя совсем немного времени Змей пристроился напротив нужной секции аппарата и своим дыханием начал поддерживать необходимую для процесса температуру.
— Ты только маленького к алкоголю не пристрасти, — буркнул Илюха, глядя, с каким энтузиазмом принялся за дело Мотя.
— Так что же я, без понятия, что ли? Ничего личного, только техническая поддержка, — буркнул черт, наблюдая, как закипает брага.
— Кстати, а кого это я освободил от судебного преследования? — несколько запоздало поинтересовался Берендей, не отрывая взгляда от милого любому мужскому сердцу процесса.
— Да ерунда, тут девчонка одна на власть обиделась и пару раз купцов припугнула, — не глядя на собеседника, объяснил Изя. — Кстати, она тоже на должность богатыря претендует. Скажем так, младшего.
— Купцов припугнула? — тут Берендей уяснил для себя, зачем именно нужен змеевик, и не отрывая от этого процесса взгляда, продолжил: — Никого не прибила?
— Нет.
— Так это ерунда, и без спора прощаю. И как его звать?
— Ее, — поправил князя черт, подставляя ковш под первую каплю, готовую сорваться из крана. — Мы ее зовем Любава, а она сама просит, чтобы ее звали Злодейка-Соловейка, пока она нового имени не придумает.
— И что она может? — завороженно глядя, как первая капля отправилась в полет навстречу судьбе и вовремя подставленному ковшу.
— Помимо тех пирогов, что вы сейчас едите? — поинтересовался Изя, глядя, как в состоянии глубокой задумчивости Берендей не глядя уплетает любавины пирожки. — Так свистеть умеет.
— Ну и пущай свистит, — подвел итог князь, доедая очередной пирожок. — Только, конечно, под строгим государственным контролем и при условии, что эта жидкость придется мне по вкусу.
— Не сомневайтесь, придется.
Еще с полчаса все присутствующие почти в полной тишине наблюдали за процессом наполнения ковша. Наконец наполненная посуда уступила место другой таре и перенеслась в руки Берендея. Тот с сомнением уставился на прозрачную жидкость.
— Если боитесь, то я вполне сойду за первопроходца, — съязвил Изя.
— Соображаешь, что говоришь? Князья ничего не боятся! — с этими словами Берендей опрокинул ковшик.
Все замерли в ожидании высочайшего одобрения. Даже Феофан от нетерпения на мгновение показался, но тут же, махнув своими лохматыми ушками, опять скрылся.
Наконец зажмурившийся то ли от удовольствия, а то ли от расстройства князь одобрительно крякнул и громко поставил ковш на стол.
— Ну как? — ехидненько поинтересовался черт.
— Быть тебе средним богатырем! — торжественно произнес Берендей.
— А Любаве младшим, — на всякий случай уточнил Илюха. — Да, кстати, вот она!
Хотя стоящую в дверях с двумя огромными корзинами всяческой снеди клокочущую от негодования фурию в этот момент трудно было назвать таким мягким именем. Пожалуй, в этот момент «Горгона» или «Роза Люксембург» подошли бы ей как нельзя лучше. Положение спас, конечно, Изя.
— Любавушка, а нас с тобой только что произвели в богатыри, — промурлыкал черт. — Меня в средние, а тебя в младшие. Теперь мы с тобой тоже на княжеской службе, причем с двойным жалованьем.
— Одинарным, — твердо поправил зарвавшегося черта Берендей.
— Хорошо, полуторным. А это именно та самая Соловейка, о которой мы вам так много рассказывали, — беззастенчиво лепил Изя. — Да, и князь великодушно простил все твои шалости на большой дороге.
От присутствия в палатах самого Берендея и обилия приятных новостей Любава даже немного опешила. Во всяком случае, от былой ярости за небольшой разгромчик и кощунственное создание губительного для всего здравомыслящего человечества аппарата не осталось и следа.
— Значит, я теперь в дружине? — с надеждой в голосе переспросила Соловейка вместо благодарности.
Берендей окинул взглядом даже в новой экстраординарной куртке не внушающую доверие фигурку Соловейки и осторожно добавил:
— До дальнейших распоряжений вместе со средним богатырем Изей поступаете в подчинение Илье Солнцевскому.
— Служим Советскому Союзу! — тут же отрапортовал Изя. — Ну то есть, конечно, Берендею.
Немного удивленный князь с сожалением бросил взгляд на наполняющийся ковш.
— Кстати, вас Агриппина Иоанновна искала, — тут же, чисто из вредности, пресекла этот взгляд Любава.
— Так я же на секундочку, по государственным делам заскочил, — стушевался князь. — Значит, с самого утра и займетесь моей Сусанночкой.
— Точно, всей командой и займемся, — подтвердил Солнцевский.
Бросив еще один тяжелый взгляд на агрегат, Берендей направился к двери.
— А вы заходите к нам почаще! — по доброте душевной, абсолютно без всякого злого умысла выдала окончательно успокоившаяся Любава.
— С удовольствием! — радостно кивнул Берендей, но почему-то не Любаве, а приятно побулькивающему в углу аппарату.
— Откуда ты знала, что его княгиня разыскивает? — поинтересовался Илюха, когда за Берендеем закрылась дверь.
— Догадалась просто, — пожала плечами Соловейка. — Раз мужа дома нет, так наверняка волнуется, а коли волнуется, так уж несомненно ищет.
— Железная логика, — после некоторого раздумья согласился Изя, и полностью переключил свое внимание на процесс перехода алкогольной продукции из состояния газообразного в жидкое.
Вторая половина дня прошла в соответствии с названием палаты. Все носились как чумовые. Любава принялась что-то колдовать у печи. Подсмотрев, чем она там занимается, Илюха с тяжким вздохом оставил все мысли об обильном обеде. Соловейка принялась готовить отвар для укрепления волос и развила в этом по идее тихом деле небывалую энергию. Она что-то резала, парила, крошила, растирала с такой скоростью, что, казалось, готовит как минимум взрывчатку, а не продвинутый шампунь для особенно безжизненных и крайне ломких волос.
Илюха философски посмотрел на этот процесс и, выудив из корзины кусок ароматно пахнущего каравая, вышел на крыльцо.
«Замечательный хлеб, — подумалось Илюхе. — В наше время такого нет... Вкус и аромат совершенно необыкновенные». Тут неожиданно вспомнились нарезные батоны московского хлебозавода, стоившие в советские времена 25 копеек, и Солнцевский загрустил. За последнее время произошло столько событий, что мысли о возвращении как-то сами собой отодвинулись на задний план.
