Шмурло, обманувший Смерть, держался орлом и соколом. Он решительно запретил Дерябе именовать себя «полканом» и велел обращаться по всей форме. Капитан до такого позора не опустился, но «полкана» попридерживал.
Зато маркграф чистосердечно считал, что именно так Шмурло и зовут; имя же «Альберт» отказывался употреблять совершенно: разве можно такого хорошего человека навеличивать Альбертом, ведь Альбертами-то у нас, знаешь, кого кличут? То-то же!
Все-таки удалось миновать опасное место до того, как Макухха упала за горизонт.
- Дальше-то пустяки остались! - ликовал маркграф у ночного костра. - Пройдем сначала Колючую Тундру, потом Благовонные Топи - там придется с гавриками повоевать, но они сейчас маленькие. Потом деревни пойдут, одна за одной, продадим кое-что, потом опять начнутся горы, но уже простые, а нам туда как раз и надо...
Капитан и полковник так никогда и не узнали, сколько им довелось странствовать и по каким именно местам. Деряба, например, готов был поклясться, что через Толкучие Горы пришлось пройти еще разок («Сусанин хренов!»). Снова чьи-то разинутые пасти, липкие щупальца, мешки работорговцев, проедание и пропивание выручки; какие-то женщины слетались на маркграфа, ставшего, оказывается, легендой и даже персонажем здешних кукольных театров (Миканор был страшно возмущен грубым натурализмом куклы); черный заброшенный колодец, из которого Деряба пытался добыть воды, но вместо этого оставил половину уха («Ты зачем туда сунулся, там же одни ухоеды живут!»)...
Кончилось все как-то неожиданно: вся троица смывала у ручья с одежды и доспехов бурую кровь очередного хищника, когда из кустов вышел прямой как палка старец с музыкальным инструментом. (Свою арфу маркграф, кстати, бросил у оборванцев.) Старец представился благородным Раманом из Саратора и высказал предположение, что маркграф, очевидно, является одним из многочисленных потомков Славного Соитьями маркграфа Миканора. Миканор ответил, что сам собой он и является, а Раман из Саратора - его ровесник и, можно сказать, друг, поскольку не женат, а не та развалина, которая надоедает здесь порядочным людям. Старец мерзко прищурился и сказал ксиву, которой полковник с капитаном, на свое счастье, не расслышали, а Миканор расслышал очень хорошо и едва успел юркнуть в кусты. Из кустов он долго извинялся перед старцем и говорил, что теперь-то в достоверности его слов не сомневается.
Когда действие ксивы кончилось, маркграф покинул свое убежище и представил старцу спутников.
- Все как по книгам полагается, - кивнул старец. - Говорили Шишел и Мышел, что пойдут следом за ними другие, но не догонят. Значит, вам дорога в Ущелье Быкадоров. Я же смиренно направлюсь в другую сторону, к Рыхлой Воде - молодеть. Говорят, там у одного крестьянина исправная ветровая молотилка сохранилась. Только как же вы через пещеру-то пройдете - там уже много лет лежит король Гортоп Тридцать Девятый, превращенный в чудовищного огригата, и никому ходу не дает.
- Сказки говоришь, дедушка Раман, - рассмеялся Миканор. - Ведь всем известно, что огригатов еще сам Эмелий при помощи Рыбы С Ножом В Зубах истребил...
- Какой я тебе дедушка! - рассвирепел старец.
- Ладно, ладно, младой наследник Саратора, - поспешно поправился маркграф, но на всякий случай отошел поближе к кустам.
- Да я, если хотите, вам песню про это спою, - предложил старик. - Только деньги вперед, и еще там слов много незнакомых будет, но из песни слова не выкинешь...
И наладил свой инструмент, гонорар же запросил вполне скромный и доступный.
Баллада о королевском посланнике
Король велит найти гонца,
Чтоб скор на ногу был,
Чтоб крепче матери-отца
Он партию любил.
Явился рыцарь тет-а-тет
Верхом и на коне.
На нем нарядный партбилет
И звезды на броне.
«Тебе я золото даю,
Алмазы, серебро, о!
Ты только грамоту мою
Свези в Политбюро, о!
Когда на грамоту падет
Казенная печать, о!
Тотчас на помощь к нам придет
Бесчисленная рать, о!
И вероломного врага,
Что осадил наш град, о!
Она поднимет на рога
Из установок «Град», о!»
Ответил рыцарь: «Ей-же-ей,
Готов я всякий час
Исполнить партии своей
И лично твой приказ.
Увидишь сам, что заплачу
Добром я за добро:
На дне морском я отыщу
Твое Политбюро!»
Проездил рыцарь двести лет,
Объехал двести стран
И наконец привез ответ
В родимый Листоран.
Король встречает храбреца
С лицом светлей зари,
И восклицает он с крыльца:
«Ну, как там, говори!»
«О, я проездил двести лет,
Объехал двести стран.
Привез я партии привет
В родимый Листоран.
Стоптал я ровно сорок пар
Испанских сапогов
И радиоактивный пар
Оставил от врагов!
Сумел я расщепить мечом
У атома ядро.
Раздался взрыв, большой причем,
Но где ж Политбюро?
Я обращался к мудрецам,
Что разумом востры,
А те в ответ: «Ищи-ка сам
Свои Политбюры!»
Я отличился и в стрельбе,
И в классовой борьбе:
Вот череп Троцкого тебе
С отверстием во лбе!
Блатной в меня вонзал перо,
Боксер ломал ребро,
Но я, прищурившись хитро,
Искал Политбюро!
Я побывал в пылу страстей
На свадьбе Фигаро:
Вдруг среди членов у гостей
Есть член Политбюро?
Но я напрасно танцевал
Фокстрот и болеро -
Никто из них не указал
Пути к Политбюро.
На дирижабле я летал
И маялся в метро.
Куда угодно попадал -
Но не в Политбюро!
Я одевался в крепдешин,
И в бархат, и в шевро...
Был результат всегда один:
Нема Политбюро!
Я опускался в кабаки,
Заглядывал в бистро.
Буржуи там и кулаки,
А не Политбюро.
Я хохотал, как Арлекин,
И плакал, как Пьеро.
Куда ни кинь, повсюду - клин,
А не Политбюро.
Я покорил Бардо Брижит
И Мэрилин Монро,
Но в их объятьях не лежит
Тропа в Политбюро...
Я всю добычу в казино
Поставил на «зеро»,
Но не нашел там все равно
Пути в Политбюро.
И обыскал я не одно
Помойное ведро,
Но находил там только дно,
А не Политбюро.
Но наконец мой конь устал
И кончилась земля,
И я тогда постоем стал
Под стенами Кремля.
В воскресный день с сестрой моей
(Откуда и взялась?)
Я знал: народа и вождей
Нерасторжима связь.
Мой конь от ужаса дрожит -
Ведь там уж много дней
Мертвец таинственный лежит,
Что всех живых живей.
Вдруг распахнулся темный зал
И выглянул мертвец.
«Прекрасно, батенька, - сказал, -
Явились наконец».
И взял он грамоту твою
Рукой из синих жил
И резолюцию свою
Немедля наложил.
Товарищ государь король,
Вот номер, вот печать,
А вот - ты сам прочесть изволь -
Решенье: «Расстрелять»».
С тех пор король окаменел
И с грамотой в руках
Обходит свой земной удел,
Врагам внушая страх.
- Нормальная песня, - похвалил Деряба, когда эхо старческого козлетона затерялось в скалах. - Типа Розенбаума.
- С чужого голоса старичок поет, - заметил Шмурло. - И содержание типично аполитичное. Ты, дед, с такими песнями, видно, давно нары не давил. А у нас ведь строго на спецзонах, в больничке не прокантуешься...
Стало слышно, как старичок закипает. - Кончай, полкан, - строго сказал Деряба. - Не цепляйся к ветерану. Ты же, отец, обещал спеть, как наш товарищ Востромырдин в чудовище перекинулся, я так понял...
- А я разве не спел? - искренне изумился старый молодой барон Сараторский.
- И близко не было.
- Странно, - сказал старичок. - А! Я, должно быть, еще полтораста куплетов пропустил, это бывает. А король наш, точно, решением Магического Пятиугольника был превращен в гигантского огригата и охраняет в этом ущелье один из проходов в Мир. Так что вам туда ходить не советую.
После чего бард и менестрель самым сердечным образом распрощался с новыми приятелями и со старым знакомым, споро собрал дорожный мешок, пересчитал выручку за концерт и бодро потопал в гору, напевая нечто лирическое.
Деряба обвел взглядом спутников.
- Ну что, рискнем?
Маркграф пожал плечами:
- Огригат славен тем, что уничтожает все живое...
- Вот ты первым и пойдешь, - постановил капитан.
...Ущелью, казалось, конца не будет, и тропа все время уходила вниз. Всякая растительность пропала, лошадям было негде травинку перехватить. Камешки из-под копыт беззвучно падали в бездну. Маркграф то и дело озирался с запоздалым намерением дезертировать. Деряба подбадривал его цитатами из боевых и дисциплинарных уставов. Над головами то и дело пролетали скверные существа. Полоска неба над головами становилась все уже.
