Дымок тоже совсем в себя пришел, раз выпендривается и говорит так, что только он один себя и понимает. Но делать нечего. План у него, конечно, тот еще — но у меня вообще никакого нету.
Сижу я, дорогу ему показываю. Сам со станнером разбираюсь. Старенький «Коготь» мне попался. Отщелкиваю я обойму — а там, мать честная, боевые иглы! Вот тебе и станнер! Такой на всю жизнь усыпит.
Долетели мы до складов, а там и правда никого нет. Не то, что охраны — вообще ворота открыты! А из их драйва даже карточка торчит.
— Дымок, — говорю, — сядь-ка здесь.
Опускает Дымок флаер у ворот. Вылезаю я, вытягиваю смартину из драйва — и оторопь меня берет. Карточка-то президентская! Ему как главнокомандующему полагается такой сувенир, но кому в голову придет, что он этой карточкой может воспользоваться?
Махнул я Дымку рукой, чтоб он не шумел, и в склад. Крадусь тихонько со станнером, благо за четыре года на боевых тренажерах этому делу выучился лучше, чем кот сливки лизать.
Один боевой «Скат» открыт, и матюги из него несутся. Заглядываю я в него, и сначала ничего не понять. Видно только упитанную задницу, дорогой шерстью обтянутую. Это кто-то над пультом склонился, пытается в управлении разобраться.
Заползаю я во флаер аккуратненько. «Скаты» плоские, но широкие, метров десять. Пока до пилотского кресла доползешь, о всякие переключатели и прибамбасы на потолке всю макушку отобьешь.
Тюкнул я человека по голове тихонько, вытаскиваю его из флаера, переворачиваю — а это Линский! Президент наш новоизбранный, но уже час как бывший. А старый президент — ну, то есть опять действующий, после переворота-то, — этого нового сейчас по всему городу разыскивает.
Дымок подошел, Линского увидел — и лыбится, словно на светском рауте.
— Надо же! — говорит довольно. — Не перевелись в нашем городе умные люди!
И в «Скат» лезет, на место первого пилота.
И тут только до меня дошло, чего это Дымок в симулятор играл. Не собирается он на складе прятаться, а хочет на военном флаере из города махнуть.
— Дымок, — бормочу оторопело, — ты это… Чего задумал-то?
Понимаю, что после всего случившегося в городе нам ничего не светит. Но наверху, за городом? Я даже не знаю толком, что там. Знаю только, что джунгли и радиация, твари мутировавшие да вражеские роботы… А Дымок туда навсегда собирается!
А он уже не лыбится, с пультом управления разбирается и чем-то там щелкает.
— Серж, — на меня оглядывается, — собери из других флаеров запасы воды и пищи, пожалуйста, — говорит.
А сам на пульте все щелкает и щелкает. Мониторы перед ним включились, маршевые гравы тихонько зажужжали — на сто первом их целых четыре, по краям корпуса висят.
Очистил я парочку флаеров от неприкосновенных запасов. Но только собрался к третьему — за воротами склада шумит что-то. Я бегом к тому «Скату», где Дымок химичит.
— Дымок! — кричу. — Отчаливать пора!
Бросаю все пакеты и бутылки внутрь, сам за ними прыгаю.
— Подожди! — Дымок меня обратно выталкивает. — Линского забрось, еще пригодится!
Папаши у нас разные, а мамаша все же одна, чувствуется порода! Вовремя Дымок про Линского вспомнил. В самом деле, вдруг нам пригодиться еще этот президент недоделанный? Забрасываю я Линского на сиденье бортинженера, сам быстрее на место второго пилота.
Дымок флаер уже поднимает. Качает его немного, но оно и понятно — флаер-то военный, и кроме маршевых гравов есть еще вспомогательные, чтобы ускорения внутри кабины компенсировать. Из-за них внутри флаера никакой перегрузки, все движения только на мониторе и видно.
А сзади в ангар уже особисты набиваются. И сразу стрелять норовят. Только разве из станнера или легкой штурмовой винтовки броню боевого флаера продырявишь? Дымок к шлюзу подрулил, внутрь заплыл, и шлюзовые ворота всех особистов отрезали.
Вылетаем мы из шлюза, поднимаемся по вертикальному туннелю — а там… Небо-то какое! А солнце! Мы же на поверхность — первый раз попали.
2. Если костры зажигают, то это кому-нибудь нужно?
Триста метров через скальные породы — и живи без нас счастливо, дорогой Ангарск!
Голубое небо, ослепительное солнце. Красота!
Вокруг туннеля вся поверхность на пару кмов выжжена, только радары да крышки ракетных шахт среди прокаленных камней блестят.
— Дымок, — говорю, — надо сматываться отсюда!
Но Дымок и без меня все сообразил. Да как налег на штурвалы! Если бы не внутренние гравы-компенсаторы, размазало бы нас по креслам. Я глазами хлопнуть не успел, как «Скат» до четырех звуков разогнался.
На передних мониторах все в сплошную полосу слилось, только небо и видно. А на задних — вообще какая-то каша разноцветная. Оно и понятно, при четырех звуках позади флаера в атмосфере такое творится…
Но это все фигня, главное — чтобы ракет не было. Хоть мы и из города, но без всякого предупреждения, и как бы родная ПВО на нас не обиделась. А то попрощается с нами парочкой ядреных ракет…
Минуту Дымок четыре звука держал. Но ракет за нами нет, а корпус у «Ската» хоть и композиционный — но три тысячи градусов ни одна керамика долго не выдержит. Да и след на гиперзвуке такой, что хоть по грохоту за нами иди, хоть со спутника инверсный след рассматривай.
Сбросил Дымок скорость до ползвука, поднялся немного. Внизу — сплошные джунгли. Город наш в сотне кмов к югу остался, и преследовать нас вроде не преследуют.
А над нами, вокруг нас — облака. Такая красота! Я обо всем забыл, так чудно было на облака смотреть.
Потом вспомнил, конечно.
— Ну, Дымок, — говорю, — и что теперь?
На душе сразу погано стало. Облака, конечно, хорошо. На «Скате» на сверхзвуке кататься — тоже неплохо. Вот только как жить-то теперь? Неприкосновенные запасы можно кое-как на пару недель растянуть, а потом что? В город нам теперь дороги нет.
— Подумать надо, Серж, — Дымок говорит.
Тут я натурально из себя вышел.
— Дымок! — говорю. — Думать надо было раньше, когда ты нашему президенту решил по морде смазать!
Думаете, он смутился? Ни фига! Только подбородок повыше вскидывает.
— Думать, Серж, — говорит, — никогда не поздно, и никому не вредно.
И отворачивается, стервец малолетний! А уж как фыркает! Уцелей какая лошадь — так и та бы сейчас от зависти сдохла!
Ну и что с таким делать? В ухо дашь — прибьешь ненароком, а пожалеешь — так еще круче влипнуть можно. Я его полчаса назад уже разочек пожалел… сам теперь влип по самое не могу! Мне двух особистов и бегства из города надолго хватит. Хорошо еще, если не до конца жизни! Пока этот самый конец не за горами, а всего-то в паре недель маячит.
Да еще в сон меня тянет. Ночью я почти не спал, а внутри флаера замкнутый воздушный цикл, и кислорода в воздухе процентов двадцать, если не больше — у нас в центре города меньше! — вот меня с непривычки в сон и потянуло.
У Дымка глаза тоже красные. А зевает так, что того и гляди, челюсть вывихнет. Он-то ночью совсем не спал.
Остыл я немного.
— Ладно, Дымок, — говорю. — Забейся куда-нибудь на всякий случай. Выспимся, потом на свежую голову подумаем, что дальше делать.
Погонял Дымок карту по монитору, за штурвалы взялся и минут через десять вырулил к небольшим скалам. Нашел каньон поглубже, забился в расщелину с навесом, чтобы мы сверху в глаза не бросались, двигатели отключил — и сразу уснул.
Я на всякий случай Линского к креслу привязал, а потом тоже отрубился.
Проспали мы часов двенадцать. Проснулись уже вечером. Линский тоже в себя пришел, но сидел тихонько. В «Скате» кресла большие, и он не сразу понял, что это мы с Дымком на передних креслах дрыхнем. Ну а как Дымка увидел — чуть не задохнулся от удивленья и радости. Только рот разевает да глазами хлопает. Но нам с Дымком, понятно, сначала не до него было.
А минут через пять мы в флаер вернулись — и надо с Линским что-то делать. По лицу нашего свергнутого президента видно, что лучше его быстрее выгулять — иначе себе дороже выйдет. Развязал я его — и он пулей наружу, даром что жирком оброс килограммов на сорок лишних.
Только Линский наружу, Дымок на меня косится.
— Серж, — говорит тихо. — В данном случае ты поступил правильно, когда связал Олега Львовича. Но прошу тебя, в будущем не делай ничего без меня.
У меня на лице мигом боевой оскал оформился.
— Чего-о? — тяну угрожающе.
Нет, конечно, все я прекрасно понял, куда он клонит. Зря мы с ним двенадцать лет бок о бок прожили, что ли? Дымок к тому ведет, что пусть лучше он будет все решать, а я — делать. Вроде как разделение труда. Но по мне, так это натуральный бунт на корабле.
Но хоть я и состроил гримасу пострашнее, Дымок не смутился. Он меня за двенадцать лет тоже выучил не хуже, чем я его.
— Серж, — говорит значительно так, — я хоть и младше тебя, но тоже имею право голоса, не так ли?
— Дымочек, — говорю ему ласково, — ты этого от Линского нахватался, про демократию и все такое? Хочешь, помогу тебе всю эту блажь из головы вытрясти?
