— А он всё равно не мой, — шмыгнув носом, успокоил Петька. — Я его у Авдея взял…
Ага, думаю, совсем пролетела Уленька. В крайнем случае свалим на Авдея — его не жалко.
— Погоди! У Авдея же другой планшет!
— Другой… — подтвердил Петька. — А этот он у кого-то во дворе отобрал.
Я аж пальцами прищёлкнул.
— Во! — говорю. — Точно! Мероприятие, да?.. Ну будет ей мероприятие…
— Кому?
— Да есть тут одна… Знаешь, что ты сделал? Ты грядушечника разоблачил!
— Кого? Авдея?
— Ну! Ты ж у него почему планшет отобрал? Потому что там вражеская идеология была! «Гостья из будущего»! Пропаганда, прикинь! Собираем завтра собрание: ему — выговор, тебе — благодарность…
— Слышь! — ощетинился Петька. — Ты чего, стукача из меня сделать хочешь?
Ой, думаю, чего это я вправду… Аж стыдно стало. Покряхтел, оглянулся зачем-то на уголок гражданской хронообороны. Мелюзги на скамеечках поприбавилось, а перед ними приплясывал и размахивал руками белобрысенький. Петькину историю, видать, пересказывал. А может, свою уже придумал.
— Тогда так, — сказал я. — Давай запишу, что ты сейчас хронопатриотическую беседу провёл с младшими классами.
— Кто? Я? — Петька прибалдел.
— А что, нет?
— Да ну… — забоялся он. — Смеяться будут…
— Так это ж для отчёта! — не отставал я. — Нам с Улькой отчитываться послезавтра, а у меня ни одного мероприятия! Пойду сейчас спрошу, из какого они класса… Хорош малодушничать! Друг ты мне или нет?
Петька помялся, потом махнул рукой и сказал, что ладно.
— А вот насчёт смайликов там… чухчухов разных… — спросил я. — Сам придумал?
Дружок мой обиделся.
— Ага, сам! — огрызнулся он. — Ничего не сам! Ветеран один в магазин попросил сбегать…
— Что ещё за ветеран?
— Настоящий ветеран, из хроноразведки… Тут рядом живёт… Так вот его внедряли туда, прикинь! Давай лучше к нему сходим, расспросим… А ты себе мероприятие запишешь.
Возле сваренных из прутка школьных ворот приткнулась тачка, на багажнике которой было нацарапано «Будущее ждёт тебя».
Вконец обнаглели грядушечники.
Глава 3
в которой ветеран хроноразведки рассказывает о том, как он был внедрён в будущее, а Прохор с Петром проверяют осенние паутинки на предмет шпионажа
Увидев ободранную входную дверь, я даже моргнул пару раз. Напомнила мне она кое-что. Кнопка — и та была точно такая же и тоже, наверное, сломанная, потому что Петька не позвонил, а постучал. Подождал полминуты и постучал снова. За дверью закряхтели, завозились.
— Кто? — спросили сиплым баском.
— Да я это, Мундыч. С другом вот пришёл…
— А кто это — я?
— Да Петька! Безотечества…
За дверью хмыкнули.
— Ну, если без отечества…
Дверь открылась. На пороге стоял небритый дядечка в отвислых трениках и майке-алкоголичке. Точь-в-точь папка мой, только морда другая.
— Пива принёс?
Петька полез в сумку и вынул оттуда пластиковую полторашку.
— Ну заходи тогда…
Прошли мы в комнату, и я опять растерялся — так она была на папкину похожа: раскладушка, бутылки в углу… Ничего себе ветерана Петечка откопал!
— Как ты его зовёшь? — шёпотом переспросил я.
— Мундыч, — тоже шёпотом ответил Петька.
— Почему Мундыч?
— Н-ну… сначала Эдмундычем дразнили, а потом уж Мундычем — для краткости… А вообще-то он Феликсович.
Ничего не понял.
Мундыч тем временем растянулся на раскладушке, свинтил крышечку, пива в стакан плеснул.
— Ну что, молодое поколение? — осведомился он между глотками. — О чём рассказать?
— Как тебя в будущее внедряли… — попросил Петька.
Начал Мундыч не сразу — сделал задумчивое лицо, помолчал.
— Ну что? — хрипловато заговорил он. — Никто меня, конечно, туда не внедрял. Просто лет пять назад оттепель была… хронополитическая… Короткая, правда, но оттепель. Нам будущее любить разрешили, им — прошлое. Первыми, понятно, они спохватились: дотумкали, значит, будуары хроновы, что, чем больше они нам вреда причинят, тем самим же хуже и станет. А там и до нас помаленьку доходить стало…
Я сидел тихо, только табуретка подо мной поскрипывала.
— А у меня диплом на носу, — продолжал Мундыч. — Вы что ж, думали, я тут всю жизнь на раскладушке провалялся? Не-е…
— А вы где учились? — отважился я задать первый вопрос.
— Вот те хрон! — взгоготнул он. — В высшей следственной, понятно, где ж ещё? Хроноразведки тогда ещё не было. Ну так вот… Вызывают меня к ректору, говорят: диплом подождёт, решили тебя на стажировку послать…
— К грядушкам? — с трепетом перебил Петька.
— Ну! Первого! Первого, прикинь! До меня ещё к ним никого не посылали… Ну я, понятно, спрашиваю: почему меня? И что оказалось…
Пиво в стакане кончилось. Мундыч взял с пола пластиковую баклажку и принялся наливать — долго-долго. Мы с Петькой аж извелись, пока он наливал. И пил нарочно медленно. Наконец утёр щетину вокруг рта, продолжил:
— Оказалось, в дипломной работе дело. Тема, оказалось, подходящая — устремлённая, так сказать, в перспективу: детская преступность. Дети, как это раньше говорилось, наше будущее… Жаргоны опять же изучал дошкольные, стало быть, и с языком проблем не возникнет…
— И не возникло?
— Не-ет… Да и у вас бы не возникло. Там язык-то… А тебя как зовут?
— Прошка, — сказал я.
— Староста класса, — уважительно добавил Петька.
— Так вот запомни, Прошка. В будущем язык вообще не нужен. Я тебе больше, Прошка, скажу: вякнешь там что-нибудь вслух — запросто могут привлечь за оскорбление чувств окружающих…
— Как это? — не понял я.
— А так! Ты ж вроде малец сообразительный. Вот и прикинь: с каждым годом приличных слов у нас становится всё меньше и меньше. Чего далеко за примером бегать? Возьми хотя бы слово «голубой». Раньше оно оттенок означало, а теперь что означает? А?! Вот то-то же… И дошли они, значит, у себя в будущем до жизни такой, что все слова стали неприличными. Все!
— А как же они между собой говорят?
— А никак! Картинки друг другу показывают, сюжеты, смайлики…
— И всю дорогу молчат?!
Осклабился Мундыч.
— Ага! Молчат… Мы, что ли, никогда не материмся? Ну вот и они так же… Ой, а с заборами… — Мундыч не выдержал — загыгыкал, даже стакан на пол отставил.
— А что с заборами? — жадно спросил я.
— Знаешь, как они в будущем на заборах пишут, на стенах? Нет? Ну вот слушай. Подойдёт, ткнёт пальчиком… и нарисуется на заборе клавиатура…
— Как на планшете?
— А у них там любая стенка — планшет. Да что стенка… Ты себе съедобный дисплей представить можешь?
— Нет.
— А я вот ел. Берёшь, скажем, пиццу, тычешь в неё пальчиком…
— И чего?! Клавиатура обозначается? Прям на пицце?
— Угу.
— Так она ж остынет, пицца, пока ты на ней…
— Остынет, — одобрительно подтвердил Мундыч. — А ты её опять разогрей. Опять пальчиком ткни, назначь нужный градус, нажми Enter, обожди минутку — и приятного аппетита… Так-то вот. — Он с сожалением приподнял баклажку. Пива в ней оставалось совсем немного.
— Мы ещё сбегаем, — заверил Петька. — Ты рассказывай давай!
— А что тебя конкретно интересует?
— Ну вот как тебя туда доставили? Машиной времени?
— Не знаю, — признался Мундыч. — Ректор говорит, давай, мол, по коньячку на дорожку… Выпил я — и отрубился. А очухался — уже там… — хмыкнул, качнул головой, будто заново удивляясь своим же воспоминаниям. — Знаешь, что странно показалось? — внезапно спросил он, обращаясь в основном ко мне. — Мошки полно! Столбами ходит, крутится. Кусать не кусает, а лезет повсюду. В глаза, за шиворот… Причём везде: на улице, в помещении… Думаю: что ж они гадость эту не потравят? Охрана природы? И что оказалось… — Мундыч вылил остаток пива в стакан. — Оказалось, никакая это не мошка, а махонькие такие беспилотнички, не больше комарика. Всё видят, всё пишут… — Допил, утёрся. — Это ж какой, думаю, кайф оперативным работникам! Ни наружки никакой не надо, ни свидетелей! Делов-то: скачал все данные — и, считай, дело раскрыто… И что оказалось…
Но мы с Петькой так и не узнали, что там ещё оказалось: глаза Мундыча заволоклись, рот приотворился — и ветеран неожиданно всхрапнул. Первый раз в жизни я видел, чтобы кто-то храпел с открытыми глазами. Потом локоть подломился, стакан стукнул об пол, а сам Мундыч распростёрся на раскладушке и тут уж задал храпака всерьёз. Глаза закрылись.
— Всё, — с сожалением сказал Петька Безотечества и встал с табурета. — Теперь только вечером очухается… Пошли!
— А дверь? — спохватился я. — Что ж мы, уйдём, а дверь открытой оставим?
— Да что у него тут брать!
* * *
Забыл сказать: на улице был сентябрь, летели паутинки. Много паутинок. Поглядел я на них, поглядел — и проснулась во мне бдительность.
