Из глубин своего одеяния Хастур достал доску.
– Подпишись. Здесь, – произнес он, сделав ужасно долгую паузу между словами.
Кроули пошарил во внутреннем кармане и достал ручку. Она была тонкая и абсолютно темная. И выглядела так, будто может побить все рекорды скорости письма.
– Славная ручка, – восхитился Лигур.
– Под водой писать может, – пробормотал Кроули.
– Интересно, что они еще придумают? – подумал вслух Лигур.
– Что бы это ни было, лучше им его поскорей придумать, – бросил Хастур. – Нет. Не А.Дж.Кроули. Твое истинное имя.
Кроули мрачно кивнул и нарисовал на прикрепленной к доске бумаге сложный, извивающийся знак. Он секунду посветился в темноте, потом потух.
– И что теперь делать? – спросил он.
– Получишь инструкции, – нахмурился Хастур. – Чего волнуешься, Кроули? Века работали ради момента, который теперь так близко!
– Да, точно, – ответил Кроули. Теперь он не выглядел как тот крепкий парень, что небрежно сжимал руль «Бентли» несколько минут назад. Он выглядел как жертва…
– Близко уж время вечного триумфа!
– Ага… Вечного, – буркнул Кроули.
– Ты судьбы сией славной орудием будешь!
– Ага… Орудием, – пробормотал Кроули. Он аккуратно подхватил корзину – так, словно боялся, что она взорвется. Что, образно говоря, скоро и должно было произойти.
– Э, ладно, – сказал он. – Я, э, тогда пойду. Верно? Покончу с этим. Не то чтобы я хотел с этим кое-как покончить, – добавил он быстро, зная, что последует за докладом Хастура, сделанным не в его пользу. – Вы меня знаете… Старателен.
Старшие демоны промолчали.
– Ну, я пошел, – закончил Кроули. – Заходите, если что… а-а, да, куда заходите-то…? Э… Здорово. Отлично. Чао.
Глядя на «Бентли», уезжающий все дальше и дальше во тьму, Лигур спросил у Хастура:
– Чего это он сказал в конце?
– Итальянское слово, – откликнулся Хастур. – Кажется, оно означает, «хочу есть».
– Да? Необычное прощанье! – Лигур уставился на удаляющиеся огни. – Ты ему доверяешь? – спросил он.
– Нет, – ответил Хастур.
– Точно, – кивнул Лигур. «Если бы демоны друг другу доверяли, – добавил он про себя, – мир был бы совсем другим.»
Где-то к западу от Эмершема сквозь ночь несся Кроули… Не глядя схватил кассету, попытался, не отрываясь от руля, вытащить ее из пластмассовой коробки. «Времена года» Вивальди, прочел он в тусклом свете, падавшем от приборной панели – отлично, как раз такая спокойная музыка ему сейчас и нужна…
Он вставил кассету в проигрыватель.
– Обожеобожеобожеобоже. Почему сейчас? Почему я? – бормотал он, обмываемый знакомой музыкой «Queen».
– ПОТОМУ ЧТО ТЫ ЭТО ЗАСЛУЖИЛ, КРОУЛИ, – неожиданно заговорил с ним Фредди Меркьюри.
Кроули тихо-тихо благословил ситуацию. Это была его идея – использовать для связи электронику, Низу она понравилась, но, как обычно, они сделали все по-своему… Он надеялся уговорить их подписаться на «Cellnet», а они вместо этого просто вклинивались в то, что он в это время слушал, меняли это и говорили…
Кроули сглотнул.
– Премного благодарен, повелитель, – выдавил он.
– Я ВЕРЮ В ТЕБЯ, КРОУЛИ.
– Спасибо, повелитель.
– ВАЖНА СИЯ РАБОТА, КРОУЛИ.
– Знаю, знаю…
– ОНА – САМАЯ ВАЖНАЯ, КРОУЛИ.
– Не волнуйтесь, повелитель, оставьте проблемы мне…
– МЫ ТАК И СДЕЛАЛИ, КРОУЛИ. ЕСЛИ ПРОВАЛИШЬСЯ, ПОСТРАДАЮТ ВСЕ СВЯЗАННЫЕ С НЕЮ… И ТЫ, КРОУЛИ. ОСОБЕННО, ТЫ.
– Понятно, повелитель.
– ВОТ ТВОИ ИНСТРУКЦИИ, КРОУЛИ.
И знания моментально очутились в его голове… Как он это ненавидел! Легко ведь могли просто все ему сказать, не обязательно было вот так вживлять в его мозг холодное знание.
Надо было ехать в определенный госпиталь.
– Буду там через пять минут, повелитель, нет проблем.
– ХОРОШО. Я вижу маленький силуэт человека, скарамуч, скарамуч потанцуй фанданго…
Кроули стукнул по рулю. Все так здорово шло, за эти века он столько всего сумел прибрать к рукам… Да, вот так всегда, думаешь, ты уже на вершине мира, и тут на тебя вдруг валят Армагеддон. Великая Война, Последняя Битва. Небеса против Ада, три раунда, до полной победы – без права на обжалование. И все… Никакого тебе мира – это ведь и означает гибель мира. Никакого мира. Только Небеса без конца или – смотря за кем будет победа – Ад без конца. Кроули не знал, что хуже.
Нет, по определению, понятно, Ад хуже. Но Кроули помнил и Небеса, немного на них было совпадений с Адом, но были. К примеру, нигде нет нормальных напитков… И скука Небес почти настолько же ужасна, как возбуждение Ада.
Но сбежать было нельзя. Нельзя быть демоном и иметь право выбора.
– … Я тебя не отпущу (Отпусти его)…
Что ж, по крайней мере, не в этом году все случится… Будет время, чтобы разобраться с делами. С фьючерсными контрактами, например.
Интересно, гадал он, а что произойдет, если он просто остановит машину на этой темной, сырой и пустой дороге, возьмет корзинку в руки, хорошенько раскрутит и отпустит…
Что-то страшное, вот что.
Он был когда-то ангелом. Не собирался Падать, просто приятели были не те.
«Бентли» продирался сквозь тьму, хоть его указатель количества топлива стоял на нуле. Уже больше шестидесяти лет он был на нуле… Есть в жизни демона и кое-что хорошее. Бензин, к примеру, не нужно покупать. Единственный раз Кроули купил бензин в 1967-м – чтобы в придачу бесплатно получить дырки от пуль в стекле кабины, как у Джеймса Бонда – очень тогда этого хотелось.
На заднем сиденьи создание в корзине начало плакать криком только-только родившегося, так похожем на сирену предупреждения о воздушном налете.
«Неплохая больница, – думал мистер Янг. – Была бы и тихой, если бы не монашки».
Монашек он любил. Не то чтобы в голове были не те мысли, понимаете ли. Нет, если уж избегать хождения в церковь, то он четко избегал хождения в церковь Св.Сэсила и Всех Ангелов, и даже подумать не мог об избегании какой-то еще. У всех остальных запах был не тот – несколько подозрительный у Высоких, лаковый у Низких. Глубоко в кожаном кресле своего духа мистер Янг знал, что Богу неудобно из-за таких вещей…
Но видеть монашек вокруг он любил, так же, как любил видеть вокруг Армию Спасения. Испытывал ощущение, что все нормально, что есть еще люди удерживающие мир на его оси.
С Чирикающим Орденом Св.Берил[6], однако, это было его первое знакомство. Дейдра познакомилась с ними, когда разбиралась с какой-то из своих проблем – небось, о неприятных южноамериканцах, дерущихся с другими неприятными южноамериканцами, или о священниках, подзуживающих их вместо того, чтобы заниматься положенными им делами – скажем, организовывать кампанию по уборке церквей.
Дело было в том, что монашки должны молчать. У них для этого была подходящая форма, как у тех непонятных штук в комнатах, где, как смутно припоминал мистер Янг, тестируют звуковую аппаратуру. Не должны они были… ну… чирикать все время.
Он набил трубку табаком – вернее, так называемым табаком, совсем не тем табаком, что был когда-то раньше, – и задумался, что будет, если спросить у монашек, а где мужская комната. Папа, небось, пошлет суровую буллу. Он с трудом переменил положение и бросил взгляд на часы.
Что ж, по крайней мере, монашки отказались от его присутствия при родах. Дейдра так этого хотела… Опять чего-то начиталась! Вдруг заявила, что рождение – самое радостное ощущение из тех, которыми двое могут поделиться… Да, он разрешил ей самой газеты выписывать, и вот что вышло… Не доверял мистер Янг газетам, у которых страницы назывались «Стиль жизни» или «Варианты».
Нет, он был не против того, чтобы двое делились радостью. Это как раз нормально… Миру этого нужно как можно больше. Но он совершенно ясно заявил, что этой конкретной радостью Дейдре придется делиться с самой собой.
И монашки согласились. Не видели причин, по которым нужно впутывать отца в рождение ребенка. «А ведь, – добавил мистер Янг, – они небось не видели причин, по которым отца надо впутывать куда-нибудь еще.»
Он закончил набивать в трубку так называемый табак и взглянул на маленькое объявление на стене комнаты ожидания, которое говорило, что – для собственного блага – он не должен курить. Для собственного блага, решил мистер Янг, он пойдет постоит на крыльце. А если там для его блага найдется удобный куст, еще лучше.
Пройдя по пустым коридорам, он нашел дверь, ведущую в залитый дождем двор, полный священных мусорных баков.
Он поежился и сделал домик из ладони – чтобы можно было зажечь трубку.
С ними, с женами, это происходит в определенном возрасте. Двадцать пять тихих лет, и вдруг они начинают делать эти.. как их… аэроботические, кажется… упражнения в розовых носках с отрезанным передом и упрекать мужей за то, что им никогда не приходилось зарабатывать на жизнь. Это гормоны, или что-то вроде того.
