Так, все успокаиваемся, дышим глубже, а то вон, бедная лошадка, которая должна везти бричку, как-то слишком уж недобро косит на меня взглядом. До последнего, видимо, надеется, что я мимо пройду. Прости, дорогая, но тут без вариантов.
Расторопный слуга помог мне залезть в транспортное средство и бричка тут же заметно просела. Ось заскрипела, но выдержала. А вот лошадка, как-то уж совсем по человечески тяжело вздохнула, и я, сочувственно, вместе с ней.
До церкви доехали без эксцессов. Там прошли внутрь, где нас без возражений пропустили вперед. Признаюсь, службу удалось отстоять с большим трудом. Я поочередно переминалась с одной ноги на другую и усиленно пыхтела, так как служка именно перед моим носом как-то уж слишком энергично махал кадилом, видимо при взгляде на меня его рука непроизвольно лишний раз дергалась. А посему мне катастрофически не хватало воздуха!
Наконец, служба подошла к концу. Отец Амвросий по очереди благословил наше семейство и мы пошли на выход. Не поверите, но не смотря на свои габариты, на улице я оказалась первой и полной грудью вдохнула свежий воздух. Хорошо-то как! Птички поют, солнышко пригревает и людей на улице почти нет. Красота!
— Г-госпожа… — Раздалось тихое попискивание за спиной, и я удивленно обернулась. Обычно, простой люд предпочитает со мной не заговаривать и обходит стороной.
Ой-е! Да я оказывается, как пробка, закупорила своей тушкой не такой уж большой проход! А окликнул меня тощий светловолосый паренек лет десяти с большими голубыми глазами, в которых плескалось то ли благоговение, то ли тихий ужас от своей смелости. Все-таки в этом мире дворяне были не просто привилегированными членами общества, а действительно обладали силой, и почтение и страх перед этой силой были просто огромны.
Я же оглядела столпившийся затихший народ, что не решался роптать, и, достав из небольшого кармашка платья конфету, вручила ее перепуганному мальчишке. После чего чинно прошла вперед и углядев неподалеку лавочку, на которой уже сидела какая-то бабулька-божий одуванчик, с облегчением присела рядом. Узкая скамейка заметно прогнулась, но выдержала
— Доброго здоровьичка! — Поздоровалась я на местный манер и прикрыла глаза. Ноги гудели неимоверно.
— Тяжко тебе Евдокия. — Посочувствовала мне бабулька, а я снова тяжело вздохнула, соглашаясь. — В чужой шкуре поначалу всегда тяжко. — Продолжила между тем она. А меня аж холодный пот прошиб и я испуганно распахнула глаза.
Но сказать я ничего не успела, так как в этот момент ко мне подошли братья и привели с собой какого-то хлипкого парнишку лет дсемнадцати. Хотя, рядом со мной, пожалуй, даже браться смотрелись нет так, чтобы и внушительно.
— Дуся, это Герасим князь Вылузгин, возможно, ты его даже помнишь, он был тебе представлен.
Это уточнение было важным, так как после официального выздоровления, оказалось, что княжна Евдокия помнит свое окружение и тех, кому была до этого представлена очень смутно, а иногда, казалось, и вовсе видела впервые.
Так оно, в принципе, и было. Что-то, конечно, в самом начале своего пребывания в этом теле, мне удалось почерпнуть из памяти предыдущей хозяйки. В основном, это сведения о тех, кто постоянно находился рядом. Образы же тех, кого девушка видела редко и вовсе не сохранились в ее памяти, так как в той перманентной апатии, в которой она находилась, это было для нее совершенно не существенно.
Чем дальше, тем меньше чужие воспоминания всплывали в уже моем мозгу, заменяясь более яркими и четкими моими. По прошествии же месяца, чужие воспоминания перестали всплывать и вовсе. Иногда у меня даже создавалось впечатление, что девушка в этом теле даже не жила, а лишь созерцала что-то глубоко внутри себя. Правда, это не мешало ей с завидным упорством накачивать это тело едой, что теперь мне и приходится расхлебывать.
— Не помню. — Совсем не вежливо отозвалась я.
Признаться, с первого же мгновения этот князь Вылузгин показался мне слишком напомаженным и набриалиненным, слишком угодливым и слащавым, слишком… худым, что на моем фоне и вовсе бесило неимоверно. А общая растерянность после загадочных слов бабульки и не думала отпускать. Поэтому грубость своих слов я не стала смягчать даже улыбкой. Да и хотелось поскорее от них отделаться, чтобы поговорить с бабулькой!
— Мне кажется, девушка сейчас не настроена на общение. — Очень точно понял мою мысль напомаженный и, поклонившись, отошел к другой группе людей. Братья же посмотрели на меня укоризненно и синхронно покачали головами, собираясь последовать примеру их знакомого.
В этот момент лавка под моей необъятной попой не выдержала и, оглушительно захрустев, проломилась, от чего я в мгновение ока оказалась сидящей на земле под перекрестьем взглядом всех вышедших в это время из церкви людей. Бабулька же, не смотря на свой преклонный возраст, успела шустро подскочить еще в первые мгновения раздавшегося подо мной треска, а потому, к счастью, не пострадала.
Во дворе же повисла натянутая, как струна, тишина.
Краска стыда залила сначала мою шею, а потом и лицо. Казалось, что в более нелепой и ужасной ситуации мне еще оказываться не приходилось. Где-то я слышала такое высказывание, что, мол, то, что для нас было ужасно в шестнадцать через десять лет уже будет казаться сущей мелочью. Только вот я совершенно не могла представить, что должно произойти через десять лет, чтобы данное происшествие показалось мне мелочью. Не поверите, но от этого осознания мне даже страшно сделалось. Ведь я просто всей своей необъятной попой чувствовала, что подобное развитие событий вполне возможно!
Как ни странно, но не смотря на весь ужас ситуации, я именно сейчас совершенно точно осознала, что с треском ломающихся подо мной досок проломилось и нечто внутри меня. Нечто, что все это время не давало мне до конца поверить и осознать, что я теперь вовсе не двадцатишестилетняя Дарья Сорокина, проживавшая в 21 веке, а вот эта шестнадцатилетняя толстушка Евдокия княгиня Раевская. И стыдно сейчас вовсе не какой-то непонятной оболочке, в которой находилась моя душа, а именно мне! Как бы меня ни звали! А значит и ответственность за все, что теперь происходит со мной и этим телом тоже полностью лежит на мне, и обычным нытьем делу не поможешь! И пусть тела прекрасной эльфийки для меня не нашлось, но ведь и это вполне себе ничего, живенькое! Н-да…
А пауза-то затягивалась… И тут я представила себя со стороны и поняла, что не смотря на все социальные табу сейчас однозначно грохнет смех. А потому, раз уж нельзя эту неприятность замять, то нужно весь этот кипишь возглавить! И я сначала фыркнула, а потом и вовсе от души расхохоталась. Даже и не думала, что у меня в этом теле такой заразительный смех! Народ же весело рассмеялся вместе со мной.
И здесь, во всей этой ситуации, имелся один маленький, но очень важный нюанс: смеялись не надо мной, а вместе со мной.
Наконец, когда волна хохота немного спала, и послышалось строгое:
— Ну, что стоите! Василий, Борис, помогите сестре подняться! И вообще, что у вас здесь за скамейки такие, что бабушку с девчушкой выдержать не могут!
А у меня от благодарности и умиления чуть слезы на глаза не выступили. Это ж надо, назвала меня девчушкой. Будто это и не я полтора центнера вешу.
Подавившись очередным взрывом смеха, братья тут же ко мне подскочили и с натугой подняли под белы рученьки.
— Это же Старица… — Послышался шепот из толпы.
— Да… Та самая, святая Старица-странница!
— Точно! Вон, и посох из великого дуба в руках держит!
— Тот самый посох? Не может быть!
— А ты посмотри на резьбу! Она же, как живая!
— Старица! Не может быть!
Народ загудел, загомонил, в одночасье позабыв и о смехе, и о ситуации со скамейкой в целом.
А вот маменька, словно курочка начала надо мной кудахтать, причитая и обещая переговорить с батюшкой, чтобы подобного больше никогда не повторилось!
Меня же это волновало мало, так как я точно знала, что мне просто жизненно необходимо поговорить с этой Старицей! Однако, стоило вести о ней разойтись в народе, как людская масса тут же качнулась в ее сторону, грозя погрести под собой несчастную старушку. А потому набрав в легкие побольше воздуха я со всей дури выдала:
