— Знаешь, а мне твой начальник не очень понравился, — заявила Элоиза. Она поправила отороченный мехом лисы воротник охотничьей курточки, отряхнула упавший на плечи снег. — Какой-то он сердитый.
— Нет, что ты! Зима, низкое содержание витаминов в рационе и стойкий гормональный дисбаланс, только и всего. Хорошо, что ты не стала на него бросаться; иллюзии, знаешь ли, на прямой физический контакт не рассчитаны.
— Я вовсе не собиралась на него бросаться, — с достоинством возразила Элоиза. — Просто он бы мог обращаться с тобой повежливее.
— Он просто сердится, что я мало помогаю ему в расследовании. Надо и в самом деле найти для Клеорна какой-нибудь таинственный случай, а то он так и будет всех подряд клыками рвать, на чужой территории лапу задирать… — пробормотал Лео. Потом спохватился: — Так о чем мы говорили, когда демоны принесли господина Клеорна?
— Ты рассказывал о том, как делают духи из желез морских животных, — с готовностью подсказала Элоиза. — Размахивал руками, нечаянно сотворил каракатицу, потом закинул ее в ручей, принялся оправдываться, дескать, из-за холода магия трансформации плохо получается. А по-моему, ты просто недостаточно сосредоточился.
— Ага… — согласился Лео. Он смотрел на разрумянившуюся богиню с жадностью и благоговением, как смотрят странники, пересекшие безжизненные пески, на проточную воду. — Как-то не получается сосредотачиваться…
— Ну их, эти промышленные секреты. Давай лучше целоваться, — предложила Элоиза.
— Как скажешь, — с радостью согласился Лео.
Легкие полуденные тени, скользящие по лесу, на мгновение окутали притихших влюбленный серой дымкой, а потом заскользили дальше, в чащу притихшего зимнего леса. Красногрудые снегири перепорхнули с сосны на березу и закачались на ветке: и как только людям не холодно? Глупые создания! они могут часами стоять вот так, прильнув друг к другу, преданно глядя в глаза и шепча бессвязный бред, никакие восходы-закаты, а тем более скользящие по снегу тени им не помеха…
Шум продирающейся через лес охоты остался в стороне. Роскар дернул повод, заставляя лошадь повернуть в чащу. Та недовольно затрясла гривой, но спорить не осмелилась.
В густом ельнике, темном и почти лишенном подлеска, снега было мало; единственная забота — завалы из веток. Можно, конечно, опасаться скрытой под опавшей хвоей трясины, но Борингтон — не Тьюсс. Скрытые под плотно утоптанной почвой камни, застывшие в зимнем сне деревья, и тени, тени, тени…
Лошадь перескочила завал, другой, пронеслась под склонившимися ветками, вырвалась на полянку. Почти сразу провалилась в глубокую заметенную снегом ложбинку, обиженно заржала. Не дожидаясь, пока лошадь начнет заваливаться на сторону, Роскар спрыгнул, провалился в сугроб выше колена, и направился через поляну.
В груди жгло. На этот раз — из-за ледяного воздуха, которого Роскар наглотался за время поездки. Наверное, надо было поберечь лошадь, наверное, надо было поехать с Октавио и остальными, наверное, наверное, наверное…
Полянка выводила в многообещающую смешанную рощу. Кажется, там можно видели оленей, а если и не видели, какая разница? Сгодится что угодно — главное, появиться позже остальных. Вообще-то, последним с охоты обычно возвращается его величество… Тут Роскар невесело усмехнулся. Вот отец, тот действительно любил охотиться, и тратил на гонки по Борингтонским лесам весь короткий зимний день; а Гудеран — хитрец. Братец возвращается позже остальных, потому как иначе собравшиеся в замке проглоты обязательно втянут его в какую-нибудь глупость. Например, выберут судьей, чтоб разрешить спор, чей трофей самый лучший; или попытаются устроить какие-нибудь варварские пляски вокруг убранной рябиновыми бусами ёлки, или еще чего хуже. Гудеран и приноровился использовать зимнюю охоту в качестве каникул — он выбирал покладистую, смирную лошадку, запасался фляжкой, пирогами и какой-нибудь поучительной книгой, и неспешно прогуливался по лесным тропинкам. Иногда к неторопливым прогулкам присоединялась Везувия, иногда Ангелика; позавчера Роскар заметил, как к свернувшему за ручей королю присоединился Октавио Громдевур. Всадники о чем-то переговаривались, пока их кони — рыжий скакун Гудерана и темно-серый умбирадец[27] Октавио, — медленно плелись по устланной хвоей и снегом тропе.
Хорошо всё-таки прадед придумал, каждую зиму выезжать на охоту, — одобрил действия предка Роскар. Зачерпнул горсть снега, растер лицо, расстегнул верхние пуговицы куртки, прижал тающую массу к разгоряченной груди. Садишься верхом, уезжаешь, и никто тебя не спрашивает — куда, зачем, и так всё понятно. Можно побыть в одиночестве, послушать тишину, запрокинуть голову и посмотреть, как мечутся по небу вершины деревьев… Это от героев, выезжающих совершать подвиги, ждут, что подвиг будет совершен; от менестрелей, объявляющих, что уединяются для сочинения великой баллады, ждут совершенства; а что взять с охотников? Всегда можно пожать плечами и сказать, что сегодня с добычей не повезло — и кому какое дело, что вся эта суета, традиции, наряды и развлечения задуманы ради двух-трех часов одиночества. Полного одиночества, когда слышишь лишь собственное дыхание, лесные шорохи, да, может быть, позвякивание конской сбруи.
Гудеран — молодец, он почти не притворяется. Король уезжает охотиться — и почему-то никого не смущает то, что его величество не берет с собой оружия. Роскару сложнее. Впрочем, если подумать, младшим братьям всегда сложнее. От его высочества ждут подвигов, уж если он добудет кабана, чтоб размером был с гору; а если волка — так такого, о котором не лень складывать возвышенные вирши.
Плюнуть бы на всё, уехать куда-нибудь и начать жизнь с чистого листа. Забыть о репутации «героя», о хвалебных речах, в которых восторг сочетается с недоверием и навязчивым рефреном повторяется вопрос, столь любимый сестрицей Анги «Ты что, совсем спятил, что ли?!» Он не спятил, вовсе нет, и с дуба, если верить тщательно составленному описанию собственной жизни, в детстве не падал, он просто… Просто он по жизни глуп, в делах порывист, иногда действует, подчиняясь въевшимся в плоть и кровь привычкам, а иногда… Да он сам не понимает, почему любой его поступок расценивается всеми, как образец доблести, самоотверженности и героизма! Октавио пошутил, что всему виной репутация; Ангелика закатывает глаза и повторяет: «что уродилось, то уродилось»; Гудеран… Как и положено старшему брату, он терпит бестолкового младшего. Иногда это невыносимо, иногда — унизительно, но чаще всего просто обидно. Неужели до конца дней так и придется жить в тени собственной репутации, так и не заслужив истинного уважения со стороны хотя бы ближайшей родни?
Хочется сбежать, раз и навсегда, и забыть обо всей этой придворной суете. Летом, когда его занесло в Пелаверино, было именно так. У него не было ни гроша — да что там, у него даже сапог не было; голова трещала с кошмарного похмелья, говорящие кошки в стальном доспехе всю дорогу мерещились… Зато была Джоя и свобода идти на все четыре стороны. Он пошел за девушкой — да разве можно было поступить иначе? Она была одинока, нуждалась в помощи, в защите, и она, в отличие от всех остальных, принимала все его бредни не из-за мифической репутации, и даже не из-за доставшегося титула, а потому, что видела его настоящего. Без прикрас. Без золотой цепи на шее, герольдов, объявляющих выход титулованной особы; и, что самое главное, без тонкого золотого обруча, полагающегося его королевскому высочеству в особо торжественных случаях.
Плюнуть на всё и уйти к Джое. Она говорит, что пока не может быть с ним вместе — да оно и понятно, ведь ему надо набраться смелости и объяснить любимой девушке, кто он, из какой семьи, и почему хочет забыть о своей принадлежности к династии Каваладо. Надо подумать, на что они будут жить — сейчас его королевское высочество располагает доходами провинции Ла-Фризе. Потом провинция должна перейти к принцу Ардену, когда тот станет совершеннолетним; а своему младшему брату король со временем отпишет какое-нибудь имение. В пожизненное владение. Старая традиция, ей более четырехсот лет — младшие королевские отпрыски имеют право на золото, на титулы, но никогда — на землю. Со времен короля Лорка, выделившего в приданое дочери герцогство Пелаверино, Кавладор не потерял ни пяди, ни дюйма земли. Это уже не традиция, не закон — это то, что делает королей королями. Отцу пришлось отвоевывать Луаз, и то, что он не постеснялся устроить гражданскую войну, заставил солдат стрелять в их соотечественников, говорит о многом. Если Гудерану и Ангелике не понравится Джоя — а шансов на то, что понравится, немного, — им предстоит стать безземельными нищими.
Смешно… он, принц Роскар — вдруг станет нищим…
Ты не о том думаешь, Роск! — закричал он во всю глотку. Полузабытая лошадь, до сих пор не выбравшаяся из глубокого снега, испуганно заржала — тоже, как и укутанный снегом лес, испугалась внезапного крика.
