— А! — сказал человечек. — Ты ведь Бадди, так?
— Эээ… Да.
Человечек, вроде бы не двигаясь с места, вдруг оказался в комнате и захлопнул дверь перед носом у хозяина.
— Достабль моя фамилия, — представился он. — С.Р.Б.Н. Достабль. — Уверен, слышали про меня.
— Гуук!
— Я не с тобой разговариваю! Я спросил остальных парней!
— Нет, — сказал Бадди. — По-моему нет.
Улыбка стала шире.
— Я слышал, у вас куча проблем, чуваки, — сказал он. — Раздолбанная мебель и всякая фигня.
— Мы даже не собирались платить, — сказал Клиф, взглянув на Глода.
— Тогда ладно, — сказал Достабль. — Выходит так, что я мог бы это уладить. Я бизнесмен. Проворачиваю дела. Вы, парни, я вижу — музыканты. Играете музыку. Зачем вам греть голову насчет денежных вопросов, а? Сосредоточьтесь на творческом процессе, я правильно говорю? Как вы смотрите на то, чтобы предоставить все мне?
— Ну да, — сказал Глод, все еще не оправившийся от удара по своему финансистскому реноме. — И что ты сможешь сделать?
— Ну, — сказал Достабль. — Для начала получить ваш заработок за вечер.
— А что с мебелью? — спросил Бадди.
— А, это барахло разносят здесь каждую ночь, — откровенно объяснил Достабль. — Гибискус просто хотел повесить его на вас. Я улажу это с ним. Между нами говоря, вы должны опасаться таких людей, как он.
Он наклонился к ним. Если бы он улыбнулся еще чуть-чуть шире, у него отвалилась бы макушка.
— Этот город, парни, — сказал он, — натуральные джунгли.
— Если он сможет выбить наши деньги, я поверю ему, — заявил Глод.
— Тебе этого хватит? — спросил Клиф.
— Я верю всем, кто дает мне деньги.
Бадди посмотрел на стол. Ему казалось, что если происходит что-то не то, гитара должна на это откликнуться, издав визг, например. Но она лежала спокойно, тихо напевая сама себе.
— Ладно, — сказал Клиф. — Если это значит, что я сохраню зубы, я за.
— Я согласен, — сказал Бадди.
— Отлично! Отлично! Вместе мы сделаем великую музыку! По крайней мере вы сделаете, парни, а?
Достабль извлек лист бумаги и карандаш. В его глазах плясали искры.
Где-то в Овцепикских Горах, над облачными отмелями, Сьюзан пришпорила Бинки
— Как он может так говорить? — сказала она. — Как он может играть людскими жизнями и разглагольствовать о долге?
В Гильдии Музыкантов горели все огни. Сумкоротый сыграл бутылкой зарю по краю стакана и с грохотом опустил ее на стол.
— Кто-нибудь может сказать, кто они такие, черт возьми? — спросил мистер Клит, пока Сумкоротый вторично пытался наполнить стакан. — Кто-то же должен это знать?
— Не знаю насчет парня. Никто его раньше не видел. Ат… Ат… А, вы же знаете троллей — этот может быть любым из них.
— Один из них — Библиотекарь из Университета, это совершенно определенно, — сказал мистер Герберт Клавесин Трюк, — Библиотекарь Гильдии.
— Пока что мы можем оставить его в покое, — сказал мистер Клит.
Остальные закивали. Мало кому придет в голову избивать Библиотекаря — если можно найти кого-нибудь помельче.
— Как насчет гнома?
— А!
— Кто-то говорил, что гнома зовут Глод сын Глода и он живет где-то на Дороге Федры…
— Отправьте туда кого-нибудь из ребят прямо сейчас, — прорычал мистер Клит. — Я хочу, чтобы им сейчас же разъяснили обычную позицию музыкантов в этом городе. Ха. Ха. Ха.
Музыканты неслись сквозь ночь, шум «Залатанного Барабана» стихал вдали.
— Разве он не славный парень? — спросил Глод. — Не смог, конечно, получить нашу плату, но был так заинтересован, что дал двадцать долларов своих.
— А я думаю, что это значит, — сказал Клиф. — «Даю вам двадцать долларов со своим интересом»?
— То же самое, разве нет? И он сказал, что найдет нам еще работу. Ты прочитал контракт?
— А ты?
— Слишком мелко написано, — сказал Глод, но тут же просветлел лицом. — Зато написано до черта. Когда столько написано, контракт обязан быть хорошим.
— А Библиотекарь удрал, — сказал Клиф. — Разуукался как ненормальный и удрал.
— Ха! Ну что же, он пожалеет об этом чуть погодя. Чуть погодя люди будут спрашивать его, а он скажет — понимаете, я ушел чуть раньше, чем они стали знаменитыми.
— Он скажет «уук».
— Так или иначе, а над этим пианино теперь придется здорово потрудится.
— Да, — согласился Клиф. — Слушай, я знаю одного чувака, который собирает добро из кусочков. Он его починит.
Два доллара превратились в две порции Кормас с Ягнятиной и одну Уранитовую Виндалу в Садах Керри, сопровождаемые бутылкой вина, столь химического, что даже тролли могли его пить.
— А после этого, — сказал Глод, когда они уселись в ожидании заказа, — мы пойдем, поищем где остановиться.
— А что не так с твоим жильем? — спросил Клиф.
— Сквозняки. Там в стене дыра в форме пианино.
— Ты же сам ее прорубил.
— Ну и что?
— Хозяин не будет выступать?
— Конечно, будет. Для чего еще нужны хозяева? Так или иначе, а мы растем, чуваки. И я хочу прочувствовать это.
— Я думал, ты будешь счастлив, если тебе будут платить, — заметил Бадди.
— Верно. Верно. Но если мне будут платить много, я стану еще счастливее.
Гитара загудела. Бадди взял ее в руки и дернул струну.
Глод уронил нож.
— Она звучит как пианино! — воскликнул он.
— Я думаю, она может звучать как что угодно, — сказал Бадди. — А теперь она узнала про пианино.
— Магия, — сказал Клиф.
— Конечно, магия! — подтвердил Глод. — Я это всегда утверждал. Странная древняя вещь, обнаруженная в пыльной старой лавке ненастной ночью…
— Ночь не была ненастной, — сказал Клиф.
— Должна быть! Ну… хорошо, но ведь чуть-чуть моросило? В общем, ночь обязана быть слегка необыкновенной. Да я готов поспорить, если мы сейчас туда отправимся, мы не найдем лавку на месте. И это все вам докажет. Все знают, что вещи, приобретенные в исчезающих на следующий день лавках, страшно мистические… Вещи Фортуны. Должно быть, Фортуна улыбнулась нам.
— Что-то сделала с нами, — сказал Клиф. — Надеюсь, улыбнулась.
— И мистер Достабль сказал, что найдет нам завтра действительно необыкновенное место, где играть.
— Это хорошо, — сказал Бадди. — Мы должны играть.
— Правильно, — сказал Глод. — Мы играем и это правильно. Это наша работа.
— Люди должны слушать нашу музыку.
— Конечно, — Клиф выглядел озадаченным. — Точно. Безусловно. Это то, что мы хотим. Ну и немного денег…
— Мистер Достабль поможет нам, — сказал Глод, слишком захваченный происходящим, чтобы заметить металл в голосе Бадди. — Он, должно быть, очень преуспевающий. У него контора на Площади Сатор. Только шикарные дельцы могут себе это позволить.
Начинался новый день.
Он едва успел начаться, прежде чем Ридкулли пронесся сквозь росистый Университетский сад и забарабанил в двери Факультета Магии Высоких Энергий. Как правило, он избегал этого места. Не потому, что он не понимал, чем занимаются здесь молодые волшебники — скорее потому, что этого, по его глубокому подозрению, не понимали и они. Им, казалось, страшно нравилось выказывать все меньшую и меньшую определенность относительно чего угодно и заявлять за обедом: «Эгей, мы только что ниспровергли Листокабакову Теорию Чудейной Безосновательности! Изумительно!». Как будто тут было чем гордиться, за исключением огромной невоспитанности. И они постоянно трепались о расщеплении чарума, элементарной частицы магии. Ридкулли не видел в этом никакого смысла. Ну, раскокаете вы все на кусочки. И что в этом хорошего? Вселенная и без ваших тычков и пинков весьма скверно устроена.
Дверь открылась.
— О, это вы, Аркканцлер.
Ридкулли пошире распахнул дверь.
— Доброе утро, Стиббонс. Рад видеть тебя на ногах в такую рань.
Прудер Стиббонс, самый молодой из преподавателей, поморгал на небо.
— Что, уже утро? — спросил он.
Ридкулли проследовал мимо него в здание ФМВЭ. Для волшебника-традиционалиста это была неизведанная земля. Здесь не увидишь черепов и оплывших свечей; это необыкновенное помещение напоминало лабораторию алхимика, которую после неизбежного взрыва переделали под кузнечный цех. А мантия Стиббонса? Сообразной длины, она при этом была застирана до зеленовато-серого цвета, испещрена множеством карманов и пуговиц и с капюшоном, отороченным клочками кроличьего меха. Ни единого драгоценного камня, блестки или мистического символа. Только расплывшиеся пятна туши.
— Ты не выходил в город в последнее время? — спросил Ридкулли.
— Нет, сэр. Ааа… это обязательно? Я очень занят со своим устройством «Увеличь Это». Вы знаете, я вам его показывал [23].
— Верно, верно, — сказал Ридкулли, озираясь вокруг. — Кто-нибудь еще работает здесь?
— Ну… Я, и Ужасный Тец, и Сказз и Большой Псих Дронго, я дума…
Ридкулли заморгал.
— Кто они такие? — спросил он, и тут же из глубин памяти всплыл страшный ответ. Только представители крайне необычного вида могли носить имена вроде этих.
