К тому же мое исключительное невезение передалось всем Титам без разбору. То и дело во время загонной охоты какой-нибудь недотепа Лукич впечатывался носом в дерево, падал в яму или, замахиваясь дубиной, засвечивал не по кабану, а по затылку своего ближайшего собрата.
С общением дело тоже обстояло неважно. О чем бы ни начинал говорить один Тит, все другие Лукичи это уже знали и самым бесцеремонным образом его обрывали или ловили на лжи, особенно когда речь шла о юношеских воспоминаниях или успехах у женщин.
Если в первые дни мы еще как-то ладили между собой и даже затевали порой глубокомысленные философские дискуссии, в которых обсуждали выгоды и преимущества своего положения с самых разных точек зрения, проявляя удивительное единство мнений, то вскоре как-то незаметно перессорились, поменяли мнения и норовили закончить любой спор потасовкой. По этой причине физиономии многих из нас украсились синяками и шишками, а суммарное количество зубов у Лукичей перестало без остатка делиться на тридцать два.
Не доверяя друг другу и боясь, чтобы кто-нибудь из Титов не улетел под шумок, мы втащили ракету на высокий деревянный помост, утыканный колючками, и поставили вокруг него стражу из дюжины малознакомых между собой Лукичей.
Порой, забираясь на высокое дерево, я смотрел вдаль и видел на горизонте курящиеся дымки костров. Это означало, что Титы обитали и там, однако основное общение у меня происходило с теми несколькими сотнями знакомых Лукичей, которые жили по соседству.
К этим Лукичам я постепенно привык, а других, неизвестных мне Титов, побаивался, не зная, как они отреагируют, если я подойду к их костру. Скорее всего отколотят и прогонят, защищая свои шкурные интересы. На то, что они примут меня за своего, надеяться не приходилось. К описываемому времени мы научились неплохо отличать друг друга по различным мелким приметам. У нас появились даже прозвища, например, Поцарапанный, Насморочный, Откушенное Ухо, Спорщик, Пуговичник, Шлемовщик, Носочник и другие.
Если сначала все мы были абсолютно идентичны, то с течением времени у каждого из нас под воздействием различных обстоятельств стали развиваться индивидуальные черты[5].
Так в нашей среде появились Титы-ворчуны и Титы-стоики, трусоватые Титы и Титы-герои, Титы-хамы и Титы-счастливчики. Был даже один Тит-мыслитель, во всяком случае, многие его таковым считали, хотя лично мне долгое время казалось, что он малость не в себе. Целыми днями этот Тит сидел под деревом и чертил палочкой карты созвездий, а когда его пытались чем-нибудь загрузить, приходил в бешенство и начинал бросаться камнями.
Месяца через два дичи в лесу стало попадаться все меньше, и под угрозой голода отношения между разными племенами Лукичей вконец испортились. Стал процветать откровенный разбой.
Как-то вечером, когда мы, пробегав целый день, добыли лося, вытащили его на поляну и собрались жарить, из леса выбежала большая, человек в двести, толпа Титов, отколотила нас, отняла лося и скрылась в чаще. Предводительствовал шайкой Лукич со свернутым носом, одетый в скафандровые брюки. До сих пор не пойму, как мог я в лице этого Брючника так низко пасть? Понимая, что набеги его банды будут повторяться, мы вошли в союз с несколькими ближайшими племенами, разгромили шайку, а самого Брючника, поймав, так отмутузили, что он с неделю отлеживался у костра, а потом куда-то пропал.
В следующий раз о Брючнике мы услышали нескоро. Один из лесных Титов, прибившихся к нашему племени, принес известие, что Брючник отыскал где-то стойбище кочевых Титов и стал у них единовластным диктатором – вроде Чингисхана. Услышав об этом, мы долго качали головами, не понимая, что могло заставить других Лукичей подчиниться этому проходимцу, разве только то, что у него были штаны.
Месяц сменялся месяцем. Лишенные календарей и практически отброшенные в каменный век, мы не считали дни, поглощенные борьбой за существование. Не знаю, может быть, кто-нибудь из Титов и не ленился делать зарубки, но я этих зарубок не видел.
Ракета с закрытым люком стояла на постаменте, и порой, остановившись перевести дыхание, чтобы снова бежать за лосем, мы смотрели на нее как на далекое и недосягаемое божество, единственную оставшуюся у нас связь с космосом, о котором мы начинали уже забывать. Кое-кто из нас, окончательно втянувшись в первобытную жизнь, стал даже приносить ракете жертвы – кусочки мяса, мед и венки из диких цветов. Мозг ситуация поклонения абсолютно устраивала, и иногда, врубив на полную мощь наружный динамик, он оглушал нас потоком пророчеств и нравоучений.
Не знаю, как остальных, но меня его нудная болтовня лишь раздражала. Втайне я продолжал искать способы проникновения в ракету, минуя заблокированный люк. Однажды ночью, прокравшись мимо заснувшей стражи, я подобрался к ракете с каменным топором, решив испытать прочность бронированного иллюминатора. Я уже занес топор, но вдруг с другой стороны услышал какой-то шорох. Незаметно выглянув из-за стабилизатора, я увидел Мыслителя, который гвоздем сосредоточенно выцарапывал что-то на полированном борту, не замечая ничего вокруг. Не желая связываться с этим сумасшедшим, который наверняка поднял бы крик, я осторожно спустился и отправился к костру.
Жизнь первобытного племени чревата опасностями. Как-то один из Титов свалился в овраг, проткнул себе живот острым суком и умер. Мы вытащили его из ямы, принесли к нашему стойбищу и положили на траву. Он лежал белый и вытянувшийся, и я не мог без ужаса смотреть на его лицо, потому что оно напоминало мое собственное.
Слух о первой смерти быстро облетел планету. На похороны собралось несколько тысяч Титов, в том числе и из далеких поселений. Погибшего положили в сколоченный из досок гроб и опустили в могилу, выкопанную недалеко от ракеты. Так я в первый раз в жизни присутствовал на собственных похоронах.
Мозг разразился прочувствованной речью, в которой перечислял все достоинства покойного – сострадание к ближнему, щедрость, отзывчивость, кроткий нрав и доброе сердце. Если послушать его, то погибший Тит был самым замечательным из нас, именно по этой причине он и отправился на небо первым из всех. Закончил свою речь Мозг записанными на пленку истеричными рыданиями, которые отыскал где-то в корабельной фонотеке. Последнее явно было лишним и испортило общее впечатление.
Воцарилась тишина. Мы стояли вокруг могилы растерянные и грустные, объединенные общим горем. На глазах у многих были слезы.
– Эх, выпить бы... – нерешительно подал голос кто-то из Титов.
– Уже выпили один раз. До сих пор расхлебываем, – ответил ему Мыслитель и бросил в могилу первую горсть земли, гулко ударившуюся о крышку гроба.
Смерть этого несчастного Тита на время сблизила нас. Войны и разбои прекратились, и я смог воплотить свою давнишнюю мечту и совершить путешествие по Одиссее. Мне было любопытно посмотреть, как выглядит планета, населенная одними лишь моими двойниками.
Со мной отправилось еще с десяток Лукичей, душевные волны которых в данный момент совпадали с моими, остальные же остались у ракеты и ограничились тем, что пожертвовали нам в дорогу копченый окорок.
Войдя в чащу, мы несколько дней пробирались сквозь бурелом, изредка натыкаясь на землянки и шалаши, в которых обитали вконец одичавшие Лукичи – бородатые, с взлохмаченными длинными волосами. Завидев нас, эти Титы или начинали размахивать дубинами, защищая свое продовольствие, или спешили укрыться на деревьях. Наконец лес закончился, и перед нами вырос горный хребет, снежная вершина которого тонула в сплошном тумане.
Переваливая через хребет, мы наткнулись на поселение горных Лукичей. Горные Титы были храбры, воинственны и носили папахи из бараньих шкур. Вначале, когда они высыпали из-за утеса нам навстречу, мы решили, что не миновать драки, однако у горных Лукичей оказались очень сильны традиции гостеприимства. Мы прожили у них три дня, пили отличное вино, заедая его козьим сыром, пели гортанные песни, а затем отправились дальше.
С высокой горы мы увидели море. На его берегу в деревянных свайных хижинах обитали прибрежные Лукичи – загорелые, суровые люди с обветренной, просоленной кожей. Кормились они тем, что сетями ловили рыбу, а после приливов собирали на морском берегу моллюсков. Из-за подаренной одному из нас козьей папахи прибрежные Титы сперва приняли нас за горных Лукичей и хотели забросать камнями. Когда недоразумение разъяснилось, мы узнали, что горные Титы периодически досаждают морским своими набегами, предпочитая грабежи другим способам добычи пропитания.
По слухам, доведенным до нас прибрежными Лукичами, за морем обитали еще какие-то заморские Титы, которые отчего-то очень важничали и воротили от своих собратьев нос. К этим Лукичам мы уже не поплыли, потому что начиналась пора штормов и предпринимать опасное путешествие мы не решились.
