– Ша! Кое-где ви, бесспорно, правы. Я почти готов раскаяться, но тут есть ещё один момент, и он таки меня щекочет. – Шмулинсон наклонился к моему уху и еле слышно прошептал: – По селу ходят слухи, шо где-то тут открылось новое месторождение соли и права на его разработку до сих пор ещё никто не предъявил… Оно так и есть? Ви о нём слышали, щупали, лизнули? И шо, мы с вами даже с этого ничего не поимеем?
– Абрам Моисеевич, у нас много дел. Поверьте, мне абсолютно некогда заниматься всякими глупостями…
– Ви ещё очень молодой человек и не понимаете, шо говорите такие недалёкие слова. Дела – это дела, гешефт – это гешефт. Можно решать жутко важные дела всю жизнь и на старости лет есть сухой хлеб, на который так легко мажутся ваши бывшие заслуги. Но хлеб с того не становится вкуснее… Расскажите мне всё.
– Совсем всё?
Старый еврей утвердительно кивнул. Я пожал плечами, фыркнул себе под нос, начал как-то отшучиваться, потом рассказывать и… совершенно незаметно выболтал ему всё. То есть совершенно всё, начиная от первой встречи с Прошкой и Ерошкой, а заканчивая недостреленным дьяком Груздевым.
Шмулинсон слушал просто поразительно! Никаких перебиваний, наводящих вопросов, потери интереса или нити разговора… Только вдумчивый и всё понимающий взгляд глубоких библейских глаз и отеческие морщинки на усталом, высоком лбу. Но самое невероятное, что, когда я закончил, он после минутного размышления деликатно и осмысленно разложил мне по полочкам всю ситуацию!
– Я не хочу казаться слишком умным, поэтому ви сейчас всё поймёте сами. Сейчас ви чётко назовёте мне имя, национальность и род деятельности того скользкого типа, шо стоит за всеми вашими нервами. Давайте я даже буду сам загибать вам пальцы. Первое, он знал меня и пришёл портить мне дверь нарисованным знаком масонства. Он помнил дьяка и стрелял в него навскидку. Он был прошлой зимой в этих пенатах и имеет связи при дворе. Он дважды хотел избавиться от вас, шоб ему за это что-то было! А та монета, шо ви и мне показали, не немецкая, она австрийская. И его зовут Сашка, Александр Борисович, хотя это явная конспирация, уже тока по буквам шитая белым… Можете закрыть рот, я вижу, как оно до вас дошло, да?
Я сидел перед ним, как самый что ни на есть распоследний русский дурак, и судорожно пытался произнести два коротких слова. Оба были матерными, оба в мой же адрес, поэтому воспроизводить я их не буду. Просто поверьте, что я это заслужил! В нос ударил резкий запах трижды перегнанной валерьянки с полынью на спирту… Я что, впал в столбняк?
– Никитушка, – вернул меня к жизни голос моей домохозяйки, – да ты в себе ли, сокол наш участковый? Али тебя до такого отупения неразумного вот энтот горбоносый лиходей довёл? Тока кивни, я его в сей же миг петухом али курицей оберну, нехай сам для себя яйца несёт!
– Не надо, – кое-как продыхнул я, отодвигая её заботливую руку с пахучей скляночкой в кулаке. – Спасибо вам, Абрам Моисеевич, теперь мне ясно всё…
– Могу рассчитывать за содействие? – тепло улыбнулся он.
– Это уже к Митьке, найдёте, скажите, чтоб вернул сюда дьяка и помог вам по мере возможностей. А мне нужен кот Василий, он сможет сгонять в Лукошкино к царю?
– Ежели тока собака попутная будет, – подумав, прикинула наша эксперт-криминалистка. – Да ты уж не томи меня, Никитушка, тайну следственную раскрыл, что ль? Тады когда злодеев верёвками путлять будем?
– Завтра, – уверенно кивнул я.
И конечно же оказался неправ, но не по своей вине… Боюсь, что во всей истории отечественной криминалистики не найдётся ни одного реально существовавшего милиционера, который раскрыл бы преступление так быстро, как ему бы хотелось. Вот и в данном случае непредвиденные обстоятельства вмешались в нашу тщательно распланированную операцию и несколько спутали карты. Не фатально, реванш мы потом всё-таки взяли, но… Лучше по порядку.
Итак, короткий экскурс в историю: Алекс Борр, австрийский дипломат, бывший сопровождающий принцессы Лидии Адольфины Карпоффгаузен, политический интриган, дуэлянт, отравитель, преступник с нереализованным комплексом сексуального маньяка. Задержан нами зимой, признан главным виновным в деле об отстреле невест, и как следствие, изгнан из Лукошкина без права восстановления в дипломатической миссии. Если бы Горох не был тогда занят свадьбой, австрийцу грозила бы не высылка, а полновесная каторга! Вот уж никак не предполагал, что он рискнёт так скоро вернуться в Россию…
А он вернулся. И не просто так, типа «ностальгия по русским щам», он пришёл мстить, и не одному мне… Теперь мерзавец решил отыграться на всём нашем государстве в целом. Масштабность налицо, прогрессирует, как юношеский прыщ!
К обеду забежал Митяй, вернул мешок с выброшенным в овраг гражданином Груздевым, быстро стрескал миску армянской пшённой каши с тыквой и творогом, после чего удрал опять. Они там со Шмулинсоном раскручивали старосту на бесплатное (а потому вполне кошерное!) сало. Видимо, с яйцами действительно напряг…
– Филимон Митрофанович, в город мы вас отправить не сможем. Митьку я не отпущу, а без охраны на вас точно нападут ещё раз. Могу предложить койкоместо в углу в сенях либо половину супружеской постели Марфы Петровны, вы чем-то запали ей в сердце…
– Дудки вам! Я уж лучше у боярина Мышкина отсижусь, небось не прогонит…
– Договорились.
– А ту разбойную рожу, что в худобу мою телесную свинцом горящим пуляла, всенепременно найди! Слышь-ка, участковый!
– Всенепременно найду, – честно согласился я. – Поверьте, мне он нужен даже больше, чем вам. Сами дойдёте или проводить?
– Провожали уже, тока руки за спину гнуть и умеете, – привычно разворчался дьяк, но, мельком глянув на посмурневшую Ягу, разом притих. Сунул горсть колотого сахара в рот и, не попрощавшись, убежал в сторону усадьбы Афанасия Фёдоровича.
Мы с Ягой остались наедине…
– Бабушка, выслушайте меня, пожалуйста. Нет, есть я не буду, сначала расскажу. И чаю не буду! Мы с Абрамом Моисеевичем пили, да полсамовара. А я говорю, что не похудею… и Назим не обидится… и не «хоть одну ложечку за царя-государя»!.. Бабуля-а… не надо на меня так смотреть, я не садист, я… А-а, давайте сюда эту ватрушку!
Моя домохозяйка чётко блюдёт определённые, хотя и безбожно устаревшие традиции – пока не накормит, не выслушает. Можно долго спорить, скандалить, протестовать, даже топать ногами, но пережить умоляющий взгляд Яги – невозможно! Она в этом смысле заткнёт за пояс любого сытого спаниеля, укоризненно молчащего у стола так, что хозяину кусок в горло не полезет… Ассоциация, может, и не стопроцентная, но собаководы меня поймут. Разговор по существу состоялся после двух ватрушек и трёх чашек азербайджанского чая.
Я обстоятельно, подробно и в деталях расписал нашей эксперт-криминалистке всё, что удалось выяснить в последние два часа. И как эта новая информация выстроилась в конце концов в стройную следственную версию. Яга сумрачно кивала, теребила свою бородавку, цыкала жёлтым зубом и в особо напряжённых моментах скрипела костяной ногой. Видимо, и в её голове практически выстроилась своя следственная линия, а мои гипотезы и факты только укрепили её уверенность да заполнили белые пятна. Когда я выдохся окончательно, бабка собственноручно налила мне уже четвёртую чашку и со вздохом уставилась в окно.
– А ить скоро вечер, с погодою повезло, дождичка до конца недели не будет, всем радикулитом чувствую. Хоть для землицы лишний раз напиться не помешает, по осени урожай богаче будет… А там, глядишь, и зазноба твоя пожалует…
– Бабуль, вы вообще о чём?
– Об отвлечённом, Никитушка. – Яга по-прежнему не сводила глаз с заоконного пейзажика. – Уж ты прости меня, а тока столь злодейскую подлость нам тут учинил австрияк энтот, снежками недобитый, что меня на мысли о вечном потянуло. Хочу поглядеть, как хлеб растёт, как облака небом плавают, как воробьи босоногие в лужах трепещутся…
– Если мы так и будем сидеть сложа руки, то трепыхаться им недолго.
– И то правда. – Бабка развернулась ко мне, и в её глазах загорелись опасные зелёные огоньки. – Значится, предложение моё таково… сей же час мы с тобой, сыскной воевода, в лес пойдём. Хочу сама на энту Проклятую гору пристально налюбоваться. По закату встречу с Кощеюшкой устроим, уж я на него во всеоружии пойду. Ежели что утаил, скелет недогрызенный, дак пусть на сострадание наше и не рассчитывает – я его сама в единый миг заарестую! Васька!
Кот высунулся из-за печки, скорчил недовольную физиономию и мрачно показал мне пухлый кулак…
– Ничего не попишешь, милай… собирайся в дорогу, седлай какую ни есть псину-кобелину, повезёшь в Лукошкино весточку на царский двор!
– Не на царский, – поспешил поправить я, – а к Еремееву, нам завтра же нужно доставить сюда шесть… нет, лучше десять мешков крупнопомолотой соли.
– Слыхал? – Моя домохозяйка ещё раз понукнула кота, которому явно не улыбалось нестись чёрт-те куда, на незнакомой собаке, в качестве простого курьера. Но пойти пойдёт, никуда не денется, с Ягой шутки плохи… – Записку Фоме Силычу лично из лап в руки передашь!
