На улице большого города стоял большой снеговик. Вообще-то, честнее было бы назвать его грязевик. Технически он был сделан из снега, но снег, пролетев сквозь городской туман, смог и дымы, стал желтовато-серым, и затем то, что попало на мостовую, было отброшено в сточные канавы колесами экипажей. В лучшем случае его можно было назвать почти снеговик. Но три неопрятных ребенка все равно его лепили, потому что на то он и снег, чтобы лепить из него что-нибудь, что можно будет назвать снеговиком. Даже если он будет желтого цвета.
Но они старались как могли, используя то, что было у них под рукой — две лошадиные катышки вместо глаз и дохлая крыса вместо носа.
Когда они вставляли их, снеговик заговорил с ними.
Маленькие люди, почему вы это делаете?
Мальчик, который, возможно, был старшим мальчиком, поглядел на девочку, которая могла быть старшей девочкой.
— Я скажу тебе, что слышал, если ты тоже скажешь, что слышала.
Девочка, которая была еще слишком мала, чтобы, услышав голос снеговика, подумать «снеговики не разговаривают», ответила:
— Их вставляют, чтобы вы стали снеговиком, мистер.
Тогда я стану человеком?
— Нет, потому что… — она замялась.
— У тебя внутренностей нет, — сказал третий, самый маленький ребенок, который мог быть либо младшим мальчиком, либо младшей девочкой, но он был так укутан в одежду, что невозможно было точно сказать. На нем была розовая шерстяная шапочка с кисточкой, но это мало что меняло.
Однако кто-то позаботился о нем и вышил буквы «Л» и «П» на его варежках и «П» и «З» на курточке, «В» на шапке и «Н» внутри его резиновых ботиков. Поэтому, хотя было непонятно, кто перед вами, но по крайней мере можно было узнать, где у него верх и низ и куда он смотрит.
Мимо проехала повозка, отбрасывая волну снежной жижы.
Внутренности? — сказал секретный голос снеговика. — Да, сделанные из особой пыли! Но из какой пыли?
— Железной, — предположил старший мальчик. — Железа, чтобы сделать гвоздь.
— Ага, правильно, там так говорится, — подхватила предположительно старшая девочка. — Мы обычно скачем под нее. Э… Железа, чтобы сделать гвоздь, воды — корову утопить…
— Собаку, — поправил ее предположительно старший мальчик. — Там идет: «Воды - щенка в ней утопить. Серы — вывести всех блох». А про корову там сказано: «Яд — корову отравить».
Что это? — спросил Зимовой.
— Это… Что-то вроде старинной песни, — ответил старший мальчик.
— Скорее стих. Его все знают, — добавила старшая девочка.
— Эта называется «Из Чего Только Сделаны Люди», - вставил ребенок, повернутый в нужную сторону.
Расскажите мне остальное, — потребовал Зимовой, и они рассказали ему все, что знали, прямо здесь, на ледяной мостовой.
Когда они закончили, предположительно старший мальчик с надеждой спросил:
— Ты не возьмешь нас полетать с собой?
Нет, — ответил Зимовой. — Я должен отправиться на поиски! Поиски того, из чего сделан человек!
* * *
В один из морозных дней, когда даже небо застыло от холода, в дверь Нянюшкиного коттеджа бешено заколотили. Это была Аннаграмма, которая чуть ли не рухнула через порог. Выглядела она ужасно, и у нее зуб на зуб не попадал.
Нянни и Тиффани подвели ее к огню, но она сразу заговорила, даже не дав зубам согреться.
— Ччччерепа! — потребовала она.
Боже мой, подумала Тиффани.
— Что с ними? — спросила она, а Нянни Огг поспешила на кухню за горячим питьем.
— Ччччерепа ммммис Тттенеты!
— Да, и что с ними?
Аннаграмма отхлебнула из кружки.
— Что ты с ними сделала? — выдохнула она, какао потекло по ее подбородку.
— Похоронила.
— О нет! Почему?
— Это же черепа. Нельзя черепам валяться где попало!
Аннаграмма дико огляделась.
— Можешь дать мне лопату?
— Аннаграмма! Нельзя раскапывать могилу мисс Тенеты!
— Но мне нужны черепа! — настаивала Аннаграмма. — Местные… Они как в былые времена! Я собственноручно побелила коттедж! Ты можешь себе представить, сколько времени мне потребовалась, чтобы забелить черное? Так они стали жаловаться! Они отказывались принимать кристаллические лекарства, только хмурились и твердили, что мисс Тенета давала им липкую черную микстуру, мерзкую на вкус, но очень действенную! И они постоянно просят меня, чтобы я уладила их никчемные глупые недоразумения, а я не имею ни малейшего понятия, о чем они говорят. И сегодня утром умер старик, и я должна подготовить его и сидеть с ним ночью. Понимаешь, это все так… противно…
Тиффани глянула на Нянни Огг, восседающую в кресле и невозмутимо попыхивающую трубкой. Глаза у нее блестели. Заметив выражение лица Тиффани, Нянни подмигнула и сказала:
— Не оставить ли мне вас, девочек, наедине поболтать?
— Да, Нянни, пожалуйста. И, прошу вас, не подслушивайте под дверью.
— Частную беседу? Что за идея! — сказала Нянни и ушла на кухню.
— Она подслушает? — прошептала Аннаграмма. — Я просто умру, если госпожа Ветровоск узнает.
Тиффани вздохнула. Аннаграмма хоть о чем-нибудь имеет представление?
— Конечно подслушает, — ответила она. — На то она и ведьма.
— Но она сказала, что не будет!
— Она будет, но сделает вид, что не подслушивала, и она никому не скажет, — ответила Тиффани. — Это ее коттедж, в конце-то концов.
Аннаграмма была в отчаянии.
— И во вторник мне, возможно, придется идти принимать роды куда-то к черту на кулички! Приходила какая-то старуха и все уши мне об этом прожужжала!
— Это она про миссис Оуслик, — сказала Тиффани. — Я тебе обо всем написала! Ты прочла мои записки?
— По-моему, миссис Иервиг их выбросила, — ответила Аннаграмма.
— Тебе следовало просмотреть их! Мне час потребовался, чтобы все записать! — возмутилась Тиффани. — Там целых три листа! Вот что, успокойся. Тебя учили акушерству?
— Миссис Иервиг говорила, что рождение - это естественный процесс и надо позволить природе идти своим путем, — ответила Аннаграмма. Тиффани была уверена, что из-за кухонной двери послышалось фырканье. — Зато я знаю успокоительные напевы.
— Ну, надеюсь, от них будет польза, — только и смогла сказать Тиффани.
— Миссис Иервиг говорила, что деревенские женщины сами знают, что делать, — сказала Аннаграмма с надеждой. — Она говорит, что надо доверять их крестьянской мудрости.
— А, ну вот миссис Оббл, та старуха, что приходила за тобой, не имеет ничего, кроме обычного крестьянского невежества. Она положит на рану опревшие листья, если не проследить за ней. Слушай, то, что у женщины нет зубов, вовсе не значит, что она мудра. Это может означать, что она глупая женщина в возрасте. Не подпускай ее к миссис Оуслик после родов. Роды и так будут нелегкими.
— Я знаю множество заклинаний, которые могут помочь…
— Нет! Никакой магии! Только чтобы убрать боль! Разве ты этого не знаешь?
— Да, но миссис Иервиг говорит…
— Почему бы тебе в таком случае не пойти и не попросить помощи у миссис Иервиг?
Аннаграмма вытаращила глаза на Тиффани. Слова прозвучали громче, чем та намеревалась произнести. И тогда лицо Аннаграммы приняло выражение, которое она сама, возможно, считала дружелюбным. Оно придавало ей слегка сумасшедший вид.
— Эй, вот что я придумала! — сказала она, сияя как кристалл, который вот-вот разобьется вдребезги. — Почему бы тебе не вернуться в коттедж и не поработать на меня?
— Нет, у меня полно других дел.
— Но ты так хорошо справляешься с грязной работой, Тиффани, — сказала Аннаграмма сладким голосом. — Как будто само собой все получается.
— Я принимала ягнят с самого детства, вот почему. Маленьким ручкам легко проникнуть внутрь и распутать.
У Аннаграммы появился тот блуждающий взгляд, присущий ей, когда она что-то не поняла.
— Внутрь овцы? То есть прямо…
— Да, конечно.
— Распутать?
— Иногда ягнята идут ножками вперед, — пояснила Тиффани.
— Ножками вперед? — пробормотала Аннаграмма.
— Еще хуже бывает, когда двойня.
— Двойня… — тут Аннаграмма, будто заметив изъян, встрепенулась. — Но послушай, на картинках с пастушками ничего такого не нарисовано. Я думала, что пастушки только стоят и смотрят, как овечки едят травку.
Бывают моменты, когда задумываешься, насколько лучшим стал бы мир, если Аннаграмма получала бы время от времени оплеуху. Невообразимые, дурацкие, оскорбительные реплики; полное отсутствие заинтересованности в ком-либо еще, кроме себя; такая манера общения, как будто все вокруг плохо слышат и глупы… все это может вызвать у вас бешенство. Но вы сдержитесь, потому что изредка из-за этого лица проглядывало настоящее. Ее настоящее — озабоченное, обезумевшее личико — глядело на мир, как зайчонок на лисицу, и кричало на него в надежде, что он исчезнет и не причинит ему вреда. И на сборе ведьм, которые далеко не глупы, ей передали это владение, которое стало бы тяжелой работой для любого.
