Когда пришло известие о том, что из окна темницы царской семьи болтается веревка, а самих их там и след простыл, Ништяк пришел к вполне логичному выводу, что они сбежали, захватив с собой его величество в заложники, и отдал приказ перевернуть вверх дном не только весь дворец, но и весь город, если понадобится, и сам лично возглавил поиск.[37]
День с утра обещал быть хорошим, ясным, хоть и слегка прохладным – ну так что тут возьмешь – осень…
Гости на свадьбу Аленки – дочери шорника Данилы стали прибывать загодя. Все знали, что у хозяина характер щедрый, особенно когда дело касалось выпить так, чтобы супружница его Саломея не могла придраться. А как тут придерешься, коли такой день стоит на улице – день свадьбы единственной дочери, и не абы за кого выходит, а за кузнеца Семена, парня справного, работящего и малопьющего. За такое дело сам Бог велел перед началом пира пропустить по чарочке по маленькой, да не по одной. Супротив такого повода даже ревнительница трезвости женка его повитуха Саломея не сможет ничего возразить и при всем желании.
Узурпатор – узурпатором, а жениться-то людям ведь все равно надо!
Столы спозаранку вытащили во двор и накрыли белеными скатертями – хоть и к бабке не ходи, усвинячат их гости дорогие так, что только выбросить после пиршества останется, а положение обязывает.[38] Скамеек не хватало, поэтому просто ставили «на попа» две тюльки и клали на них гладко струганные доски – ни сучка, ни занозки – присаживайтесь, гостеньки.
И гости не заставили себя ждать.
За полчаса до срока пришел сосед напротив бондарь дед Афоня со старухой своей, принесли набор кадушек для солений. Кадушечки – загляденье, картинка, свежим деревом пахнут за версту, обручами блестят, как царские дружинники кольчугой на параде – как за такие не выпить?
Выпили.
Почти сразу за ними явились соседи справа Заковыкины, все десять человек, привели на веревочке телушку. Если не обмыть – не ко двору придется, это все знают, даже Саломея.
Выпили.
Через пять минут прибыли Саломеины родичи – брат с семьей и три сестры – старые девы, все с подарочками – кухонной утварью: котлы, сковородки, миски, тазы медные – варенье варить. Как тут не обмыть? Тут и сама Саломея присоединится.
Выпили.
Еще через минуту – стук да звон у ворот – подъехали дальние Данилины родственники из деревни – дед Назар с бабой Любой, привезли бочку огурцов соленых, бочку капусты квашеной с яблоками и клюквой, бочонок груздей, жбан браги – какой лукоморец откажется сходу продегустировать и бражку, и закуску?
Выпили…
К началу праздничного пира гости уже сидели за столом веселые, раскрасневшиеся, перезнакомившиеся и перебратавшиеся, распевая от всей лукоморской широкой души песни под гармошку, балалайку и ложки артистов из самого государственного академического оркестра, приглашенных соседями справа в качестве подарка молодым.
Гулять – так гулять.
С продолжением пира на музыку и песни начали сходиться все соседи, кто и не был приглашен, и скоро новых гостей без своих скамеек и столов пускать на двор перестали – угощения и вина всем хватит, а садиться, извиняйте, некуда – не дворец, чай. Поэтому, когда ворота в очередной раз без стука распахнулись, все, не оглядываясь, дружно и весело закричали:
– Скамью с собой несите! Некуда садиться!
Ответом им было злобное:
– Ишь, распелись! Что за сборище? Кто разрешил?
Гости и хозяева обернулись и подавились песней: в ворота вваливалась вооруженная до зубов хмурая и воинственно настроенная толпа – трое черносотенцев и два десятка пустоглазых дружинников, возглавляемых лейтенантом Ништяком. Кулаки и зубы сжались сами собой, но благоразумие в этот раз пересилило. Против лома нет приема.
– Так ить свадьба у нас, боярин! – с чаркой в одной руке и с соленым огурцом – в другой поднялся с лавки Данила, пряча недовольную гримасу в бороде.
Коли принесла уж их нелегкая в такой-то день, то хошь ни хошь, а придется угощать. Хоть и оккупанты, и мерзавцы, и негодяи, а все одно ведь живые люди. Ежели к ним без уважения, рожу воротить, то по роже-то и получить недолго…
– Что еще за свадьба? – фыркнул Ништяк.
– Дочерь моя замуж выходит, а жених не парень – золото! – хозяин ткнул огурцом в раскрасневшегося от вина и похвалы Семена. – Кузнец – молодец! Потомственный! Проходите, служивые, гостями будете! Саломея, тащи еще от Заковыкиных посуду, гостеньки дорогие – двигайтесь, не сидите, как прилепленные – солдатиков посадить надо!
– Мои солдаты со всяким сбродом не едят, – высокомерно окинув разношерстную компанию холодным взглядом, скривился лейтенант. – Обыщите этот дом и двор. Осмотрите всё! Не пахнет ли тут заговором…
– Да ты чего, боярин, какой заговор?!.. – с искренним удивлением загомонили мужики.[39]
– Свадьба тут у нас!..
– А мы все гости будем!..
– Вот тебе невеста…
– А вот и жених, всё как есть!..
– Жених? – задумчиво прищурился Ништяк. – А почему не в руднике? Разве вы не знаете, что указ царский был – всем здоровым мужикам отправляться на работы в рудник? И вон тот тоже не хилый. И тот тоже. И этот – харя кирпича просит… А вон ты? В синей куртке? Морду наел шире плеч, а указ царский тебе не указ?
– Так это наш жених и есть!
– И что? – не понял логики Ништяк.
– Да какой же он здоровый? – встрепенулся Данила под взглядом затихших в ожидании исхода гостей и встал на защиту зятя. – Он самый что ни на есть больной. Вот, смотри! Семен, доставай!
И, вырвав из рук зятя испещренный какими-то каракулями кусок бересты, он победоносно сунул его под нос лейтенанту.
– Что это? – брезгливо сморщившись, отшатнулся тот.
– Филькина грамота! – радостно объявил Данила. – От самого знахаря Филимона Костыля! Дана в том, что Семен Соловьев шибко болен, и на тяжелые работы ему ни в коем разе нельзя! Мы ее вашему рекрутеру показывали – он нашего Семена и не взял.
– А что с ним такое? – помимо воли заинтересовался Ништяк, удивленно оглядывая кряжистую фигуру в буграх мускулов, которые не смогла скрыть и праздничная поддевка в петухах, как будто его мать с отцом не родили, а выковали в фамильной кузне.
– Вот, Костыль признал… – Данила близоруко вгляделся в пляшущих человечков на бересте и довольно выдал: – …признал усугубленный вывих пищевода!
– Ага. Вывих пищевода, значит, – непроницаемо кивнул Ништяк и ткнул пальцем в мужика поближе к нему. – Усугубленный. А у этого что? Тоже?…
– Нет, у шурина Степана молоток опал… топор рубин… ножовка жадеит… а, пила нефрит печени! Или в печени?… Степка, где у тебя пила-то?
– В сарае пила… – пробасил Степка и махнул рукой – наверно, в сторону предполагаемого нахождения того сарая.
– Да дурак ты, я про болесть твою говорю… – скроил ему заговорщицкую мину Данила.
– Да это только Филька написал, что я больной, а на самом-то деле…
– А-а, не слушайте его, боярин, дурак он, когда выпьет… – размашисто отмахнулся хозяин от потерявшего нить разговора шурина, пока тот не наболтал лишнее. – От болести заговаривается. Вот ить… Мудреная у его болесть больно, нормальному человеку и не запомнить…
– Да ты сам-то зато не больно мудреный… – обиженно забасил шурин, – Филька не всякому такую болезню напишет – целую курицу отдать пришлось за такую болезню! Вон, Федот Петров с тремя яйцами к Фильке сунулся – тот ему кишечное расстройство желудка и написал… А это по-простому значит знаешь что?… – Степан полупьяно подмигнул лейтенанту и гулко расхохотался. – Вот ты ахвицер, а ты знаешь, что это значит?…
– Да сиди уже! – строго прицыкнула на него тощая баба – его жена.
– Да ты сама сиди! А я с людями разговариваю! Саломея, Данила, знаете что это на самом деле?
– Да все знают, сиди ты…
– Нет, не все, наверное… Ляксеич, знаешь, что это за болезня? Это значит… Не за столом будь сказано…
– Фу ты, прилип!..
– Дед Назар, знаешь?…
– А у этого? – ткнул кривым пальцем в мужика напротив лейтенант, не дожидаясь исхода опроса и недобро скривив губы.
– У меня колит грудной клети, – убежденно заявил тот и полез в карман штанов за своей грамотой. – Как тяжелое подниму – так в груди как заколет, как заколет!..
– Вишь, боярин, какие у нас тут недуги, – как бы извиняясь, развел руками Данила. В одной из них как по волшебству снова оказалась чарка. Он протянул ее лейтенанту. – Поэтому уважь обчество – выпей с нами за здоровье молодых, да пирожков покушай, да картошечки с рыбкой, да…
Никто не ожидал такого злого удара от Ништяка.
Махнув кулаком в кольчужной рукавице, тот выбил из пальцев хозяина чарку, а второй рукой сгреб его за грудки и швырнул на стол.
– Скоты! Да у вас тут что попало делается! У меня в руднике на сто охранников двести пятьдесят работников со всего города нашлось только здоровых, а тут лбы здоровенные водку пьют да сидят за просто так!.. С филькиными грамотами!.. Взять этих придурков, всыпать по сто плетей, а если живы останутся – в рудник, пока не сдохнут! – проревел он команду своим солдатам и зачарованным дружинникам. – И баб тоже! Всех!!!..
