А дарога, погруженный в криминальную сводку, даже не заметил появившегося юношу, который дружелюбно помахал ему рукой. Еще бы, ведь в статье описывалось леденящее душу преступление — кража веревки с бельем. Поскольку белье было женским, журналист назвал этот инцидент «преступлением против религии, моральных устоев и основ государственности.»
— Здравствуйте, сударь… — Альфред осекся и решил поприветствовать Перса витиевато, как и подобает немертвому. — Пусть ваш вечер будет полон печали, глубокой словно… угольная шахта и черной словно… словно она же!
Не поднимая головы, дарога кивнул:
— Как приятно слышать разумные слова. А то неуместный оптимизм уже оскомину набил.
Затем он учуял пачули. Это обстоятельство резко изменило его отношение к происходящему.
— А вы, собственно, кто такой? Что здесь делаете? — по старинной привычке, Перс достал блокнот и авторучку, готовясь записать сведения о подозрительном субъекте…
… от которого разило духами, как от парфюмерного магазина после сильнейшего землетрясения.
— Мы с другом снимаем здесь комнату, — вдохновенно выпалил Альфред,
— У Эрика?
— Ну да. Сами понимаете, сейчас 20 тысяч франков уже не та сумма, что была лет пять назад. Ему понадобились дополнительные источники фи-нан-си-ро-вания, — юный вампир старательно произнес по слогам мудреное слово, одновременно присаживаясь на диван рядом с гостем. Тот немедленно отодвинулся.
— Интересно, в Опере знают, что Призрак устроил здесь доходный дом? — пробурчал дарога. — И в этот вертеп он собирается привести бедную Кристину?
— Если вы насчет нас, то мы не причиним ей вреда! — пообещал Альфред.
Но и это утверждение Перса не успокоило. Скорее наоборот. С растущей подозрительностью он покосился на незнакомца, который, обнаружив на столе блюдо с апельсинами, выбрал самый крупный и задумчиво принялся его чистить. Перочинный нож плавно скользил по кожуре, оставлялся за собой оранжевую с налетом воска спираль.
(При обычных обстоятельствах, даже во время такой незамысловатой процедуры Альфред нагибался бы раз десять, чтобы подобрать или уроненный апельсин, или нож, или свой мизинец. Но сегодня ставка была слишком высока. Кроме того, абсент все еще бурлил у него в голове, словно пар в машине Уатта, вырабатывая энергию для новых свершений).
Перс между тем зачарованно глядел на апельсиновую дорожку, понимая, что она ведет его прямиком к психологической травме.
Нельзя сказать, что этот господин был робкого десятка. Чтобы продержаться на службе в мазандеранской полиции, нервы должны быть чуть толще корабельных канатов. На службе дарога повидал всякое — несколько подавленных мятежей, пару-тройку политических покушений и эпидемию чумы. Однажды ему даже пришлось выяснять, кто украл у старшей жены шаха ее любимые шаровары для занятий танцем живота. Допросы длились 10 лет. А когда искомый предмет был обнаружен — под ее же софой — старшая жена вдруг разлюбила танцы и увлеклась вышиванием гладью. Эпопея с подушечкой для иголок была не за горами…
Тем не менее, все вышеперечисленные события просто меркли в сравнении с происходящем. Дарога почувствовал, что отныне его ночные кошмары будут иметь определенную форму (круглую), цвет (оранжевый) и даже стандарт поведения (они будут строить глазки).
Перс принялся нервно насвистывать.
— Завидую вам, — отозвался Альфред, послав в сторону гостя сладкую улыбку, — у меня от рождения не получается свистеть. Зато этот недостаток компенсируется моим красивым почерком. Хотите апельсин?
— Нет, спасибо! — мужчина уже отодвинулся на самый край дивана, в любую минуту готовясь пересесть на ковер… на ковер, что находится в его квартире на рю Риволи.
— Уверены?
— Просто я не хочу перчатки запачкать.
— Я могу угостить вас так, что вы вообще не запачкаете пальцы, — предложил юноша, одним движением пододвинувшись поближе к гостю и положив голову ему на плечо. Пораженный жуткой догадкой, Перс сдавленно вскрикнул.
Ему вторил голос из-за двери спальни.
— Ты что себе позволяешь?!.. Эрик, не выкручивайте мне руки!.. Немедленно прекрати, слышишь? Иначе я… я с тобой разговаривать не буду!
— Это мой друг, — флегматично заметил Альфред, облизывая сок с губ. — Не обращайте внимание на его резкий тон. Он хоть и ревнивый, но очень милый. Зря люди прозвали его Мясником. Всего-то парочка трупов — ну ведь это еще не повод для такой бессовестной клеветы?
— Я, пожалуй, пойду.
Дарога метнулся к двери, но реакция вампиров значительно быстрее человеческой, и Альфред перегородил дверной проход.
— Куда же вы? Давайте ждать Эрика вместе — вы, я и мой друг. Поверьте, он не доставит вам хлопот. Главное, вовремя отобрать у него скальпель…
Но ответом стал одновременный хлопок двух дверей — входной, закрывшейся за дарогой, и двери в спальню. Оттуда немедленно выскочил покрасневший Герберт. Глаза вампира метали молнии, достаточные, чтобы поджечь и спалить влажный экваториальный лес. Призрак Оперы казался не менее потрясенным. Подойдя к столку, он поднял за кисточку головной убор Перса.
— Он и феску забыл, хотя даже в баню в ней ходит! — Призрак покачал головой, затем печально вздохнул. — Виконт, только не вздумайте что-нибудь сломать. Клавиши и кувалда — это очень плохое сочетание. И если я увижу, что вы залили в органные трубы воды — просто чтобы послушать, как она там булькает-…
Герберт прервал свое занятие — удушение неверного любовника — и удивленно приподнял бровь.
— Значит, он сделал это для меня? Чтобы я мог играть на органе? О, Альфред, милый, это правда?
— Та! — прохрипел юный вампир, чье горло по-прежнему было крепко сдавлено, — Мде тышать нефем.
— Зачем тебе кислород, ты все равно немертвый… Ах, но это так неожиданно! Мое сердце просто разрывалось от ревности, какие только мысли не приходили в голову в те ужасные минуты, я думал, что ты решил проверить мои чувства, но ты же знаешь, что моя любовь к тебе крепче и чище алмаза… ты чего так сопишь, mon ami? А, ну да… Кстати, у тебя так здорово получилось его напугать! Восхитительный вышел спектакль, ты собрал воедино все стереотипы. Не удивительно, что он бежал отсюда, словно монахиня из кабака.
— Спасибо, — застенчиво ответил Альфред, потирая освобожденное горло, — просто я старался подражать тебе.
Улыбка виконта скисла.
* * *
Гроб был пуст. Сначала он решил, что это дело рук похитителей тел. Откуда ему было знать, что похитители тел — желанные гости в вампирском склепе? Все равно что завтрак в постель.
Но вскоре Люси нанесла несколько визитов, не отличавшихся особым дружелюбием, и тогда все сомнения относительно ее статуса развеялись. Она стала вампиром. Следовательно, отпала необходимость обращаться с ней, как с человеком.
Теперь все было значительно проще.
Можно было без приглашения войти в ее склеп — фактически, в ее будуар! — посреди бела дня и посмотреть, чем же она занимается. Что, собственно, и сделали профессор ван Хельсинг и его помощник Джек Сьюард. Поднять крышку саркофага было несложно, а когда пред их глазами предстало тело Люси, даже профессор ламиеологии не сдержал вздоха.
Девушка — вернее, упырица — лежала с закрытыми глазами, подложив правую руку под голову. На ней была просторная сорочка с кружевной манишкой и кремовыми лентами, волосы были скрыты под чепчиком. Казалось, Люси устала после конной прогулки и прилегла вздремнуть перед вечерним суаре. Мужчины боялись шелохнуться. Чего доброго, разбудят юную леди. Тогда, позвонив в колокольчик, она прикажет лакею вышвырнуть на улицу нахалов, которые бесцеремонно влезли в ее личную жизнь.
Но чтобы прогнать это наваждение, достаточно присмотреться повнимательнее. И можно увидеть, что кожа мисс Вестенр неестественно бледна, а на губах, слишком алых для благонамеренной девушки, играет улыбка.
Неловкость уступила место праведному гневу. Как смела она улыбаться столь безмятежно? После всего, что произошло? После ее падения? Ведь Люси не просто переступила через приличия, но и мимоходом вытерла о них ноги! Встречаться по ночам с незнакомцем! В Ирландии ее, верно, сослали бы в прачечную за такие похождения.
Но Люси была Люси. Ей все всегда сходило с рук.
За исключением тех детей, разумеется. Здесь она зашла слишком далеко. В нескольких газетах уже появились статьи о детях со следами укусов на шее — по словам малышей, эти следы оставила странная дама в белом. Конечно, судьба оборвышей, что бродят по улицам в темноте, не особенно волновала кого-то. Кроме того, все они остались живы… но какая разница?
Улыбка по-прежнему не сходила с ее губ. Люси казалась заколдованной принцессой, ожидающей своего спасителя. Ну и пусть она она проколола кожу не на пальце, а на шее. Вечно юная, принцесса спит в высокой башне, а река времени раздваивается вокруг ее ложа и огибает его, чтобы не нарушить ее покой. И когда-нибудь герой коснется этих холодных уст и вернет ее из мира немертвых в мир живых…
