Кузнец почесал затылок. За свою жизнь он перевидал множество острых штуковин, но настолько… Коса, стоящая перед ним, являлась квинтэссенцией самой остроты, абсолютной остротой, которая простиралась за последние атомы металла…
– Будь я проклят.
А потом он вспомнил о своей машине. Все это глупость, суеверия, подумал он. Человек, способный справиться с крутовиком на пять-восемь, не должен поддаваться на всякого рода фокусы. К механизмам нужно относиться проще. Они либо работают, либо не работают. И ничего загадочного в их работе нет.
Он с гордостью посмотрел на Комбинированно-Уборочную Машину. Пока что в нее нужно впрягать лошадь. И это несколько портит впечатление. Лошади представляют собой вчерашний день, тогда как день завтрашний принадлежит Комбинированно-Уборочным Машинам и их потомкам, которые сделают мир лучше, удобнее. Сейчас главная задача – исключить из уравнения лошадь. Он ставил внутрь часовой механизм, но тому явно не хватало мощности. Может, стоит попробовать…
За его спиной из закипевшего чайника выплеснулась вода и залила огонь.
Кекс ринулся в клубы пара. Вот каждый раз такое. Стоит задуматься над чем-нибудь серьезным, и какая-нибудь бессмыслица тут же тебя отвлечет.
Госпожа Торт задернула шторы.
– А кто такой этот Один-Человек-Ведро? Она зажгла пару свечей и села.
– Он принадлежит к одному из языческих очудноземских племен, – коротко пояснила она.
– Довольно странное имя – Один-Человек-Ведро.
– Это короткая версия, – мрачно заметила госпожа Торт. – Теперь нам нужно взяться за руки. – Она оценивающе посмотрела на Сдумса. – Нужен еще кто-то.
– Можно позвать Шлеппеля, – предложил Сдумс.
– Чтобы какой-то страшила торчал под моим столом, заглядывая мне под юбку? Ну уж нет! Людмилла!
Через мгновение занавеска из бус раздвинулась, и в комнату вошла девушка, открывшая Сдумсу дверь.
– Да, мама?
– Садись, девочка моя. Ты нам нужна для сеанса.
– Да, мама.
Девушка улыбнулась Сдумсу.
– Это – Людмилла, – представила ее госпожа Торт.
– Очень приятно, – кивнул Сдумс и был награжден широкой и сияющей улыбкой человека, давным-давно научившегося скрывать свои истинные чувства.
– Мы уже знакомы, – сказал Сдумс.
С полнолуния прошло чуть меньше дня, подумал он. А почти все признаки уже исчезли. Почти. Ну и ну…
– Она – позор на мою седую голову, – сказала госпожа Торт.
– Мама, не отвлекайся, – беззлобно заметила Людмилла.
– Возьмитесь за руки, – велела госпожа Торт. Они сидели в полутьме. Потом Сдумс почувствовал, как госпожа Торт убрала свою руку.
– Я забыла поставить стакан, – сообщила она.
– По-моему, госпожа Торт, вы не пользуетесь крутящимися столиками, планшетками для спиритических сеансов и всем прочим… – начал было Сдумс.
Со стороны буфета раздалось позвякивание, госпожа Торт поставила на стол полный стакан и села.
– А я этим и не пользуюсь, – пожала плечами она.
Снова воцарилась тишина, и Сдумс нервно откашлялся.
– Один-Человек-Ведро, мы знаем, что ты здесь, – проговорила наконец госпожа Торт.
Стакан зашевелился, в нем заплескалась янтарная жидкость.
– приветствия тебе из края счастливой охоты, о бледнолицая, – раздался дрожащий бестелесный голос.
– Кончай, – оборвала его госпожа Торт. – Все знают, что ты валялся пьяным посреди улицы Патоки, когда тебя переехала телега.
– в том нет моей вины. да разве Один-Человек-Ведро был виноват в том, что его прадедушка переезжал сюда! по праву рождения Один-Человек-Ведро должен пасть от лапы горного льва, его должен затоптать гигантский мамонт, бедный Один-Человек-Ведро, его лишили права на смерть.
– Слушай, Один-Человек-Ведро, господин Сдумс хочет задать тебе какие-то вопросы, – перебила излияния госпожа Торт.
– она здесь счастлива и ждет, когда ты к ней присоединишься, – быстро сообщил Один-Человек Ведро.
– Кто ждет? – не понял Сдумс.
Такая реакция, казалось, несколько озадачила Одного-Человека-Ведро. Прежде эта реплика ни в каких объяснениях не нуждалась.
– а кто тебе нужен! – осторожно спросил он. – и можно Одному-Человеку-Ведру выпить наконец!
– Пока нет, Один-Человек-Ведро.
– Одному-Человеку-Ведру очень нужно. да здесь так тесно.
– Что? – спросил Сдумс. – Тесно от духов?
– их сотни, две, три, много. Сдумс был разочарован.
– Всего лишь сотни? Мне лично кажется, это еще немного.
– Не все люди, умерев, становятся духами, – пояснила госпожа Торт. – Чтобы стать духом или призраком, нужно иметь какое-то очень серьезное незавершенное дело. Или хотеть отомстить кому-нибудь. Или быть пешкой в какой-нибудь очередной космической игре, затеянной богами.
– или сильно-сильно страдать от жажды, – добавил Один-Человек-Ведро.
– Ты выслушаешь его или нет?! – рассерженно осведомилась госпожа Торт.
– Один-Человек-Ведро крайне расстроен, ему обещали хорошо, моря из вина, а здесь ничего нет. его мучит жажда, о бедный Один-Человек-Ведро…
– Что происходит с жизненной силой, когда жизнь заканчивается? – спросил Сдумс. – Это именно из-за нее все беды?
– Рассказывай, – велела госпожа Торт, заметив, что Один-Человек-Ведро замешкался с ответом.
– о каких бедах идет речь!
– Все отвинчивается. Одежда бегает сама по себе. Все кажется более живым, чем прежде. И так далее.
– это! то малозначимые пустяки, жизненная сила стремится утечь при первой же возможности, не стоит тот повод считать беспокойством. да.
Сдумс положил руку на стакан.
– А о чем тогда стоит побеспокоиться? – вкрадчиво осведомился он. – Может, нам стоит обратить внимание на кое-какие стеклянные шарики?
– Одному-Человеку-Ведру что-то не хочется говорить.
– Мам, прикажи ему.
Это был голос Людмиллы, низкий, но почему-то очень приятный. Волкофф не спускал с нее глаз. Сдумс улыбнулся. Это было одним из преимуществ мертвых. Ты замечаешь вещи, которые живые просто-напросто игнорируют.
В голосе Одного-Человека-Ведра вдруг проскользнуло раздражение:
– но как он поступит, если Один-Человек-Ведро все ему скажет! Одного-Человека-Ведро будет поджидать куча неприятностей. Хау.
– Ну, ты можешь просто подтвердить мою догадку, если она вдруг окажется правильной… Тогда тебе не придется ничего рассказывать, – предложил Сдумс.
– да… есть возможность.
– Стало быть, договоримся так. Если ответ «да», ты стукнешь два раза, и один раз – если «нет». Все, как в старые добрые времена.
– о. хорошо.
– Продолжайте, господин Сдумс, – кивнула Людмилла.
Этот голос гладил, как нежная девичья ручка. Сдумс откашлялся.
– Я предполагаю, – начал он, – что это своего рода яйца. Сначала мне показалось странным, что при виде этих штук я вдруг подумал… подумал о завтраке. Но потом мне в голову пришла мысль о яйцах, и…
Один удар.
– Ну, что ж, возможно, эта мысль и в самом деле была глупой.
– прошу прощения, «да» – это один стук или два?
– Два! – рявкнула медиум.
СТУК. СТУК.
– А, – облегченно вздохнул Сдумс. – А потом из них выводятся такие штуки на колесах?
– два раза, если «да»!
– Да!
СТУК. СТУК.
– Я так и думал! Так и думал! Один такой шарик оказался под полом, и из него пыталось что-то вылупиться, но ему не хватило места! Тогда-то я и догадался! – радостно завопил Сдумс.
Но потом вдруг нахмурился.
– Кстати, а что именно должно было вылупиться?
Наверн Чудакулли вбежал в свой кабинет и схватил с каминной полки лежащий там посох. Облизав палец, аркканцлер осторожно коснулся набалдашника. Возникла крохотная искорка, и в комнате запахло жирной посудой.
Аркканцлер шагнул было обратно к двери, но потом медленно обернулся. Его мозг наконец проанализировал разбросанные по кабинету вещи и отметил некую странность.
– А это здесь откуда взялось? – громко вопросил он.
Он дотронулся концом посоха до тележки, и та, позвякивая, отъехала в сторону.
Точь-в-точь тележка, на которой служанки возят швабры, чистое белье и все прочее, что обычно возят служанки… Чудакулли подумал, что надо бы пообщаться с университетской домоправительницей, и почти сразу же забыл об этом.
– Чертовы проволочные штуки на колесах! Так и лезут повсюду… – пробормотал он.
При слове «чертовы» в воздухе появилось что-то, напоминающее трупную муху с зубами, как у кота, только вставными. Оно покружилось, осматривая обстановку, и вылетело следом за невнимательным аркканцлером.
Слова волшебников обладают магической силой, особенно слова ругательные. И они постоянно ищут случая воплотить собственную магию в жизнь. Сейчас, когда жизненная сила кристаллизовалась в воздухе, им было нетрудно воплотиться.
Старшие волшебники собрались в Главном зале. Даже главный философ ощущал некое возбуждение. Использовать магию против коллег-волшебников считалось дурным тоном, а использовать ее против обычных граждан считалось просто неспортивным. Но застаиваться тоже вредно.
