— Тише ты, — я ухватила сплетницу за рукав, — и что с того, что каталась?
— А подробности-подробности, расскажи! — едва не завизжала неугомонная.
На нас посматривала уже половина кухни. Взгляд Кита был крайне осуждающим.
— Давай, я тебе потом все расскажу. Не здесь.
— Ники, знаю я твои обещания.
— Хорошо, приходи ко мне сегодня ночевать, заодно разберемся, кто у меня под домом скребется уже вторую ночь.
Марика резко замолкла.
— Хорошо, но только ради тебя, — ну не любила она таких сомнительных приключений.
Если бы я знала, что все этим кончится, подала бы в отставку еще утром. Кухонные развлечения принцесс вылились в массовую добровольно-принудительную дегустацию. Принудительную — потому что за общим столом все равно надо было что-то съесть. Добровольную — потому что каждый мог сам выбрать блюдо, которым собирался отравиться. Но, похоже, мне кусок в горло не полезет — собравшиеся за столом министры, сваха, дворецкий и прочие придворные кидали на меня испепеляющие взгляды, ведь именно в мою светлую голову пришла эта пагубная идея. Мда, с такой работой мне точно никогда не стать всеобщей любимицей при дворе.
Наверно, единственным, кто испытывал полное удовлетворение от происходящего, был сэр Ульвен. Он уже успел обложиться бланками для выставления оценок и с видом бывалого эксперта разглядывал через пенсне каждое блюдо. Главное — потом не допустить его с этими бланками к нашим труженицам кулинарии.
Я вздохнула — еще несколько часов и этот долгий вечер подойдет к концу. Рядом нарисовался рыжий, который был весь день тишайшим и послушнейшим существом. Осознание собственной вины делает подчиненных практически идеальными.
— Ты меня уже простила, или мне продолжать ходить на задних лапах? — Кит склонился над моей частью стола и ловкими движениями рук стал переставлять тарелки, отодвигая одни блюда на самый дальний край и заменяя их другими.
— Будешь прощен, если скажешь, что сегодня можно есть, а что не стоит, — ответила я, гадая, какие блюда он сейчас поставил поближе ко мне: съедобные или нет. Если съедобные — то действительно раскаивается, если нет — то коварно мстит.
— Ты знаешь, что на этой информации я сейчас мог бы заработать не одну сотню ладов? — разулыбался повар.
— Да уж, они тебе понадобятся, если придется искать новое место работы, — что-то он слишком расслабился.
— Женскому коварству нет пределов, — посетовал прохиндей. — Ладно, есть можно пироги, дичь, у кого-то неплохо получилась запеканка, мышка из Катона приготовила постный набор — там просто травиться нечем. Лучше не трогать куриные крылышки, жульен, вон те подозрительные лепешки и осьминогов, хотя я подозреваю, к осьминогам и так никто не отважится даже руку протянуть. Все остальное на твой страх и риск.
— Отлично, — сказала я, оглядывая блюда, которые он поставил поближе ко мне — значит, все-таки раскаивается.
— И ты больше не будешь грозить мне всеми смертными карами?
— Сегодня не буду, — великодушно сказала я. — А теперь потихоньку подойди к столу короля и передай ему все то, что только что сказал мне.
Смотрины смотринами, но безопасность главы государства должна быть прежде всего. Остальные пусть уповают на свое везение.
— Ники, у тебя, скорее всего, просто начинают сдавать нервы. И немудрено — в такой-то обстановке, — Марика деловито взбивала свою подушку перед тем как лечь в кровать. — Ну скажи на милость: кому тут понадобилось бы скрестись в твою дверь?
— Если бы знала, то тебя бы не звала, — вздохнула я, и не думая пока готовиться ко сну. — Ты же понимаешь я не из робких, все осмотрела, за дверью вчера никого не было.
— Если ты не из робких, тогда, что я тут делаю? — подруга с видимым удовольствием запрыгнула на мягкую перину.
— Хотя бы подтвердишь, что я не страдаю слуховыми галлюцинациями.
Марика, не оценив доверенных ей обязанностей гаранта моего здравого рассудка, хихикнув, отвернулась к стене и почти тут же засопела. Отлично! Я ее что. спать сюда приглашала? Могла бы хоть для приличия со мной пободрствовать.
Я взяла со стола подсвечник и спустилась вниз в гостиную, чтобы перед сном еще полчасика скоротать за какой-нибудь не слишком утомительной книжицей. Не успела я сесть, как во входную дверь заскреблись…
Нет-нет, галлюцинациями здесь и не пахнет. Скреблись со знанием дела: громко, страшно и нагло с парадного входа. Я тут же потушила свечу и на цыпочках прокралась в прихожую. В углу стояло самое грозное оружие против ночных татей — метла. Крепко ухватившись за ее черенок, я подошла к двери. Звуки не прекращались. Я стала прислушиваться более внимательно. Видимо, через некоторое время скребун решил, что его выступление слишком однообразно, гаденько хихикнул и начал тихонько подвывать.
На этом мое терпение лопнуло. Одним движением я сняла щеколду и, резко распахнув дверь, так что она гулко ударила обо что-то твердое по ту сторону, с размаху опустила метлу на скребуна, даже не успев разобрать, кто передо мной. Что-то тяжелое покатилось вниз по ступенькам крыльца. Ой, зря свечу погасила — попробуй сейчас разгляди, что там копошится в темноте.
Выставив перед собой метлу, я храбро подошла к ступеням. Пусть только двинется — я такой вой подниму, что сюда весь замок сбежится. Нечто внизу завозилось, выругалось несколько раз, а затем село на пятки и со стоном приложило ладонь ко лбу. В неверном свете луны я увидела знакомые усы.
Опустив метлу, я уперла руки в бока:
— Так вот значит, кто меня тут по ночам пугает! Ты хоть понимаешь, что и у моего терпения есть предел? Испытывать его по два раза на дню — занятие рискованное.
— Николетта, я же просто пошутить хотел! — взмолился сэр Кит, потирая уже начинающую расти шишку на лбу.
— Что. вчера не нашутился? И охота тебе две ночи подряд не спать, по чужим домам скрестись?
— Да не я это был, не я! — с досадой закричал повар. — Я вообще, может, сюда тебя посторожить пришел. Только, вот, не удержался, решил попугать.
— Ага, не удержался! А эту здоровую вилку ты всегда с собой носишь, а не заранее прихватил с кухни, чтобы сподручнее было царапать мою дверь! Кстати, если она поцарапана — завтра придешь красить! — я замахнулась метлой, желая нагнать побольше страха на наглеца.
— Николетта, подожди! — рыжий на всякий случай отполз на пятой точке подальше от меня. — Хорошо, я с самого начала решил тебя напугать, но вчера скребся не я! Поверь мне!
Он молитвенно сложил руки, и я опустила метлу. Не потому, что мольбы возымели действие, просто с самого начала было ясно, что вчера скребся не повар. Ну не мог он чисто физически царапать сразу несколько стен.
— Ладно, заходи в дом, пока тебя здесь никто не увидел, — сжалилась я.
— Ты метлу-то поставь.
— Что, страшно? — усмехнулась я. — Скажи спасибо, что под рукой не оказалось сковороды.
В прихожей я зажгла свечу и наконец смогла как следует рассмотреть Кита. Да, урон его физиономии я нанесла довольно ощутимый.
— Красавчик, — прокомментировала я, — от принцесс теперь отбоя не будет.
— Сначала изувечила, теперь издевается, — страдальчески протянул поганец. Еще хватает совести жаловаться! Вот если бы убила — тогда согласна, это перебор. А шишка — это он еще легко отделался.
— А я серьезно. В таком виде очень удобно давить на жалость. А женщины сначала жалеют, потом любят, — ведя такую утешительную беседу, я нащупала на полке в прихожей аптекарский ящик со снадобьями, и только затем уже прошла в гостиную.
Понадобилась пара секунд, чтобы зажечь свечи в двух канделябрах, Кит за это время успел развалиться в кресле, свесив ноги через подлокотник.
— Я не хочу, чтобы меня жалели, — наконец, выдал он, видимо, основательно прокрутив эту идею в голове.
— Ишь ты, гордый какой! Я думала, для тебя все средства хороши! Кстати о средствах, — я вынула нужную баночку с мазью из коробки, — помажь этим шишку — через день-два пройдет.
Я кинула ему лекарство, повар с подозрением открыл склянку и принюхался:
— Что там такое?
— Ну, как всегда: свиной жир, улиткины рожки, синяя гниль, да парочка смолотых в порошок древесных жуков.
Повар скривился и приобрел зеленоватый оттенок.
— О Боги, ведешься как ребенок, — вздохнула я. — Да травы там, травы. Мажь уже.
— Может, ты помажешь?
— А может мне еще и больное место поцеловать?
— Было бы не плохо.
— Сходить за метлой?
— Все, сижу и смирно мажу.
У меня иногда такое ощущение, что я старше его лет на двадцать.
— Но если потом я пойду сыпью…
— Тшш, — я приложила палец к губам. — Ты это слышишь?
Рыжий заткнулся и тоже прислушался. Легкий скрип откуда-то со стороны правой стены становился все громче и громче. Кит легко соскользнул с кресла, подошел к стене и приложил к ней ухо, нахмурился, затем присел на корточки и снова прислушался. Видимо, не удовольствовавшись и этим положением, вскоре без ложной скромности он лег на пол.
