Шон виновато покачал головой, но о существе в подземелье ничего не сказал.
— Ха! Ладно, можешь идти. Веренс пытается построить современное, эффективное королевство, а это значит, со всякими подковами и прочими суевериями надо бороться. Ты свободен.
— Слушаюсь, госпожа королева.
«По крайней мере, я хоть что-то полезное могу сделать», — похвалила себя Маграт.
Да. Будь разумной. Иди к нему. Поговори. Маграт придерживалась мнения, что во всем можно разобраться, надо только нормально поговорить.
— Шон?
Он замер у двери.
— Да, госпожа?
— Король где, в Главном зале?
— Э-э, думаю, он еще одевается, госпожа королева. Во всяком случае, трубить меня пока что не звали.
На самом деле Веренсу очень не нравилось, когда впереди него повсюду ходил Шон и трубил в свою трубу, поэтому король уже спустился вниз инкогнито. Однако Маграт этого не знала. Добравшись до королевских покоев, она тихонько постучалась.
Но к чему застенчивость? Начиная с завтрашнего дня это ведь будет и ее комната тоже. Она взялась за ручку, та с готовностью повернулась.
Все еще сомневаясь насчет своего решения, Маграт вошла.
Было бы неверным сказать, что комнаты в Ланкрском замке принадлежали какому-то определенному человеку. Слишком много разных людей жили в них на протяжении веков. Сама атмосфера была похожа на испещренные следами от кнопок стены, на которые прежние обитатели вешали плакаты давно распавшихся рок-групп. Но на камень свою индивидуальность не пришпилишь. Кнопки обломаешь.
Для Маграт проникновение в спальню мужчины было подобно исследовательской экспедиции, забравшейся в местность, которая на карте отмечена надписью «Здесь Водятся Драконы»[22].
И ожидала она увидеть совсем другое.
Веренс узнал смысл понятия «спальня» уже в достаточно зрелом возрасте. Мальчиком он спал со всей семьей на соломе на чердаке хижины. Когда же он стал учеником Гильдии Шутов, то спал на соломенном тюфяке в длинной общей спальне вместе с другими грустными, изнуренными учебой и побоями юношами. Став законченным шутом, он спал, согласно традиции, свернувшись калачиком перед дверью хозяина. И наконец, в более зрелом возрасте, чем это принято, он получил представление о мягком матраце.
А теперь Маграт узнала его страшную тайну.
В комнате стояло Главное Ланкрское Ложе, на котором, согласно преданиям, могли разместиться двенадцать человек, хотя, при каких обстоятельствах и для чего это могло вдруг понадобиться, история умалчивала. Кровать была огромной и дубовой.
Кроме того, было совершенно ясно, что на ней никто не спал.
Маграт откинула простыни и ощутила запах подпаленного белья. Но был еще и запах затхлости, говоривший о том, что на кровати давным-давно никто не спит.
Она принялась осматривать комнату, пока взгляд ее не остановился на маленьком натюрморте у двери, состоявшем из аккуратно сложенной ночной рубашки, свечи и небольшой подушки.
Надев корону, Веренс ничуточки не изменился. Он просто стал спать с другой стороны двери.
О боги. Он всегда спал перед дверью хозяина. А теперь, став королем, он спал перед дверью в свое королевство.
Маграт почувствовала, как ее глаза наполняются слезами.
Ну разве можно не любить такого мужчину?
Маграт понимала, что поступает нехорошо, но она была слишком увлечена, а поэтому лишь высморкалась и продолжила осмотр. Кучка одежды у кровати свидетельствовала о том, что Веренс применял тот же метод развешивания одежды, что и добрая половина населения Плоского мира, а также о том, что у него были некие трудности с правильным выворачиванием носков.
В комнате стоял маленький туалетный столик с зеркалом. К раме зеркала был приколот сухой и поблекший цветок, как показалось Маграт, похожий на один из тех, что она часто вплетала в волосы.
Тут-то ей и нужно было уйти. Она узнала все, что хотела. Но в тот момент она словно потеряла самоконтроль.
Деревянная миска на туалетном столике была заполнена разными монетами, бусинками и прочим хламом, добытым из опустошенного на ночь кармана.
Здесь же лежал сложенный листок бумаги. Сложенный и потертый по углам, будто он достаточно долго пролежал в упомянутом выше кармане.
Маграт взяла листок и развернула.
Пупсторонние склоны Овцепикских гор буквально усеяны королевствами. Каждая узкая долина, каждый скальный выступ, на который смог бы взобраться не только горный козел, были заняты каким-нибудь королевством. В Овцепикских горах существовали настолько мелкие королевства, что если бы на одно из них напал дракон и если бы этот дракон был убит молодым героем, а король отдал бы воителю (в соответствии с Разделом Три Героического Кодекса) половину своих владений, то от королевства не осталось бы ровным счетом ничего. Захватнические войны, длившиеся годами, вспыхивали и велись только потому, что кому-то негде стало хранить уголь.
Ланкр считался весьма крупным королевством. Он мог позволить себе иметь регулярную армию[23], которая всегда пребывала начеку[24].
Короли и королевы, а также представители других подвидов аристократии непрерывным потоком шли по Ланкрскому мосту, сопровождаемые угрюмым взглядом промокшего до костей таможенника-тролля, который решил, что на сегодня с него хватит.
Главный зал был открыт для всех. Жонглеры и пожиратели огня смешались с толпой. На галерее менестрелей небольшой оркестрик играл ланкрский концерт для однострунной скрипки и знаменитых овцепикских волынок, но, к счастью, музыку заглушал шум толпы.
Нянюшка Ягг и матушка Ветровоск упорно протискивались сквозь вышеупомянутую толпу. Из уважения к столь праздничному событию нянюшка Ягг сменила свою обычную остроконечную черную шляпу на шляпу такой же формы, но красного цвета и украшенную восковыми вишенками.
— Надо ж, весь, этот, батонт здесь, — заметила нянюшка, подхватывая бокал с проплывающего мимо подноса. — Шон говорит, из самого Анк-Морпорка какие-то волшебники прибыли. И один из них заприметил меня: мол, славная у меня фигурка. Вот только Шон не запомнил, кто именно это сказал.
— Судя по всему, у этого волшебника извращенный вкус, — фыркнула матушка, но как-то машинально, без сердца, просто из врожденной язвительности.
Тревоги нянюшки Ягг получили лишнее подкрепление. Ее подруга все время о чем-то сосредоточенно размышляла.
— Хорошо, что кое-какие другие дамы и господа не пожаловали, — продолжила матушка. — Что-то я никак успокоиться не могу…
Нянюшка Ягг вытянула шею, чтобы глянуть поверх головы какого-то мелкотравчатого императора.
— А где, интересно, Маграт? — хмыкнула она. — Вон Веренс болтает с другими королями, а нашей Маграт совсем не видно. Шончик говорил, а ему об этом сказала Милли Хлода, что утром Маграт очень уж нервничала.
— Ох уж эта знать… — буркнула матушка, оглядывая головы толпившихся вокруг людей. — Я чувствую себя рыбой, вытащенной на берег.
— Ну, лично мне кажется, что о воде для себя ты сама можешь побеспокоиться, — заметила нянюшка, прихватив холодную куриную ножку со столика и засунув ее в рукав.
— Не пей слишком много, Гита, — предупредила матушка. — Мы должны быть начеку. Помни, что я сказала. Не позволяй себе отвлекаться…
— Неужели это наша восхитительная госпожа Ягг?!
Нянюшка обернулась. Позади никого не было.
— Здесь, внизу, — услышала она голос.
Она опустила взгляд и увидела широкую улыбку.
— Вот дьявол, — воскликнула она.
— Не совсем. Это я, Казанунда, — сказал Казанунда, маленький рост которого подчеркивал огромный[25] напудренный парик. — Помнишь меня? Как-то в Орлее мы протанцевали всю ночь напролет.
— Мы танцевали? Всю ночь напролет?
— Ну, хорошо, хорошо, не танцевали, но могли бы.
— Никак не ожидала увидеть тебя тут… — слабым голосом произнесла нянюшка.
Впрочем, насколько она помнила Казанунду, он славился своей привычкой объявляться в самых неожиданных местах.
— Наши звезды переплелись, — продолжил Казанунда. — Судьба предназначила нас друг другу. Я хочу ваше тело, госпожа Ягг.
— Я его пока сама использую.
Нянюшка Ягг, конечно, подозревала, что подобные подходцы второй лучший любовник в мире применял ко всему, хоть отдаленно напоминающему женщину, и тем не менее она была польщена. В молодые годы нянюшка не могла пожаловаться на недостаток воздыхателей, но время оставило ей тело, которое можно было назвать лишь удобным, и лицо, как у господина Грейпа, Счастливого Урюка. Давно потухшая печка почти не дымит.
Кроме того, Казанунда ей чем-то нравился. Большинство мужчин подкатывались окольными путями, а его лобовая атака была даже занятной.
