— Так они специально такие большие, — пояснил Гришка, — чтобы тело было сподручней с поля боя выносить.
— Чье тело?
— Бойца.
— Ядрить! — раздалось в конце улицы, и оттуда очень прытко выскочил оборванный старикан, преследуемый двумя взмокшими воинами.
— Гляди, Тихон, — удивился Гришка, — а не тот ли это одноногий слепой, который выклянчил у нас давеча медную монету?
Одноногий слепой не только совершенно чудесным образом прозрел, но и к тому же очень быстро отрастил вторую ногу.
— Стой, сволочь! — взревели ратники, и забавная троица скрылась из виду.
— Торжество дерьмократии! — веско заявил Григорий, когда они с Тихоном проходили мимо наскоро возводимых виселиц.
— Эти выборы надолго новгородчанам запомнятся, — кивнул Тихон. — Интересно, порешат они Муромца аль наоборот.
— Порешат-порешат, — уверенно отозвался Гришка. — Еще как порешат! Это ж надо было такое сморозить… по поводу половцев. Не иначе как под кайфом опосля травы-муравы богатырь находился.
У городских ворот стоял большой отряд новгородских витязей во главе с хмурым усатым воеводой.
— Где вы шатаетесь? — гневно спросил воевода, придавливая княжеских племянников недобрым взглядом. — Почему пост свой оставили, устав нарушили?!!
— Ну так… — хором выдохнули братья.
— Балбесы, — покачал головой воевода. — А мы, пока вы баклуши били, двух шпиенов заокиянских под стенами города словили. Вот, полюбуйтесь.
Слегка оторопевшие Гришка с Тихоном увидели у ворот связанных настоящих стражников. Лишь мельком взглянув на братьев, стражники страшно разволновались.
— М… м… м… — багровея, замычали они, — гр… гр… м… м…
— Выньте у них кляпы! — нетерпеливо приказал воевода.
— Нет, не вынимайте!!! — протестующе замахал руками Тихон.
Воевода удивленно пошевелил усами, и в этот момент городские ворота подверглись ожесточенному нападению.
Огромная толпа новгородских гостей, вооруженная чем попало, пошла напролом, видно, успев под шумок смыться с объятой пламенем смуты площади.
— Сомкнуть шиты! — грозно скомандовал воевода. — Копья при-и-и-и-готовь!
— Дави бобров! — взревела толпа, и в ряды витязей полетели пустые кувшины из-под меда.
Пользуясь всеобщей неразберихой, Гришка с Тихоном рванули за ворота. И, надо сказать, вовремя, ибо кто-то из особо ретивых воинов догадался опустить железную решетку, отрезающую смутьянам путь к бегству.
Спустя полчаса братья уже были вне досягаемости и в относительной безопасности.
— Передохнем. — Согнувшись пополам, Гришка натужно закашлялся.
— Ушли! — Тихон жизнерадостно рассмеялся. На дороге послышался дробный конский топот.
Княжьи племянники переглянулись.
— Погоня?
— На лошадях? Велика честь дозорных за нами посылать.
— Стой, окаянная!!! — донеслось из-за поворота.
— Ерема! — одновременно выдохнули братья.
— Поберегись!!!
Дружинники едва успели отскочить, и грязно ругающийся Ерема стремительно промчался в сторону Новгорода.
— Остаемся на месте! — Гришка за шиворот удержал попытавшегося прыгнуть в кусты Тихона.
Ждать долго Ерему не пришлось.
— Поберегись! — снова залихватски раздалось на дороге. — Пру-у-у-у…
Непокорная конячка стала на дыбы. Ерема ругнулся и, аки пущенный из пращи камень, со свистом улетел в придорожные кусты. Дружинники едва успели пригнуться.
— Никак зашибся! — осторожно прошептал Тихон.
Придорожные кусты зашелестели, и из них с треском выбрался запыленный княжий гонец с хлыстом.
— У-у, окаянная!!! — погрозил он безмятежно щиплющей травку лошади.
— Здорово, Ерема! — обрадованно приветствовал вестника Гришка.
— И вам, оболтусам, привет, — улыбнулся гонец.
— Что коня своего не поменяешь?
— Да я бы и с радостью. — Ерема вытер ладонью взмокшее чело. — Но ентот самый быстроходный во всей Руси. Второго такого днем с огнем не сыскать. Вот, правда, норов у него не сахар. Но я уже привыкши.
— Что на сей раз? — несколько вяло поинтересовался Тихон. — Устное послание аль письмо?
— Письмо! — Гонец извлек из-за пазухи свернутый кусочек бересты и протянул его дружинникам.
Братья осторожно развернули княжеское послание.
Послание оказалось довольно лаконичным. Даже можно сказать чересчур лаконичным. Самое интересное, что Всеволод на этот раз обошелся без всяких слов. Никаких букв в бересте не обнаружилось. Там был лишь довольно схематичный рисунок, который ничего хорошего княжьим племянникам не предвещал.
Черным угольком в послании был изображен сжатый кулак.
Гришка с Тихоном побледнели.
— Что, плохие вести? — участливо поинтересовался Ерема, как бы невзначай придвигаясь к пасущейся рядом кобыле.
— Хуже не бывает, — немного севшим голосом ответил Тихон, обменявшись с братом мрачным, тревожным взглядом.
* * *
— Полезная эта штука, ларец Кощеев! — с нескрываемой завистью проговорил Расстебаев, умывая перепачканную грязью физию в небольшом прохладном ручейке.
Двое из ларца со своим «перемещением» слегка не рассчитали. Возникшие на поляне сообразно невиданной магии русичи угодили аккурат в огромную грязную лужу, шлепнувшись в нее к тому же с довольно приличной высоты.
Тихо ругаясь, Колупаев вывел из грязи гневно всхрапывающего Буцефала. Телега пару раз увязала, но кузнец справился, под мышкой он нес бережно завернутый в холстину золотой ларец.
Илья Муромец же недвижимо лежал на спине прямо посреди лужи.
— Кажись, помер, — кивнул на богатыря Пашка, брызгая себе холодной водою на шею.
— Да нет, что ты, — рассмеялся Степан. — Илья спит. Я уже давно приметил: чуть какая заварушка случается, он хлоп — и в обморок. Енто у него такая защитная реакция организьма выработалась, навроде как у жука-навозника, который чуть что мертвым прикидывается.
— Однако силен твой Муромец! — громко заржал Расстебаев. — Расскажи я кому, ни за что не поверит. Даже я, дурак, столько лет считал, что есть у нас на Руси такой славный богатырь. Знаешь, а ведь с этой мыслью как-то даже спокойней жилось. Мол, есть кому за Русь-матушку постоять. Эх…
И Павел с чувством сплюнул в сторону.
Кузнец же счел благоразумным промолчать. Он-то, ежели что, за Русь постоит. Пашка ведь и не знал, что настоящий герой как раз Степан и что это его подвиги были приписаны Илье Муромцу. Но кузнец не любил бахвалиться, тем паче перед своим давним приятелем. Настоящие герои, они ведь часто безызвестными остаются. В тени выдуманных былинных персонажей. И ничего тута не поделаешь, такова планида…
Достав из телеги небольшой багор, Степан ловко подцепил Муромца за кольчугу и осторожно, дабы не запачкаться, выволок храпящего богатыря из лужи.
— Эй, красна девица, просыпайся!!! — заорал на ухо Илье Расстебаев, но ожидаемого эффекта не последовало.
— Не так надобно. — Кузнец с ухмылкой посмотрел на Павла и, набрав в грудь побольше воздуха, утробно заголосил: — Половцы-ы-ы-ы…
— А-а-а-а!!! — Муромец вскочил с земли и как угорелый бросился наутек.
— Держи его! — по-разбойничьи засвистел Расстебаев. — Уйдет…
Степан недолго думая вытащил из телеги здоровую сеть с грузилами и с силой запустил ее в убегающего богатыря.
Илья споткнулся и, упав в траву, неистово забарахтался, опутанный по рукам и ногам прочной сетью.
— А ты ничего, — похвалил кузнеца Пашка. — Когда надо, быстро соображаешь и реакция у тебя отменная.
— Держу себя в форме, — смущенно пожал плечами Колупаев.
— На помощь!!! — орал благим матом Муромец. — Не режьте меня, люди добрые, я сдаюсь…
— Хорош герой, ничего не скажешь! — продолжал веселиться Павел. — Вижу, что помереть от скуки с таким попутчиком тебе не грозит.
Насилу выпутали богатыря из сети. Степан слегка надавал Илье по шее, и тот сконфуженно поковылял к ручейку отмываться от грязи.
— Ладно, ну и что дальше? — спросил Пашка, забавно щурясь в лучах выглянувшего из-за облаков осеннего солнышка.
— Дальше? — Кузнец потеребил бороду. — Емельяна-волшебника вместе с Ильей будем искать. В Новгороде-то мы его не обнаружили. Может, хочешь с нами?
— Нет. — Смутьян покачал головой. — Извиняй, приятель, но у меня дела.
— Личные?
— Да нет, совсем уж не личные. Общегосударственные!
— Да ну? Снова будешь воду мутить, народ честной на бунт супротив власти поднимать?
— Да разве меня хоть раз кто послушал? — обиделся Пашка. — Самое большее, чего мне удавалось добиться, так это пьяной драки на какой-нибудь ярмарке. А не было б меня, так все одно эта драка случилась бы, не из-за одного, так из-за чего другого. Ты же знаешь, русичей хлебом не корми, дай только повод иудеям морду набить. А те, прохвосты, такому повороту дел только рады. Идут потом с оторванными пейсами к местному князю и стонут, что так, мол, и так, побили их. Национальная дискриминация, значит, ущемление людских прав, мериканскому царю Жорджу грозят пожаловаться. Князь решает это дело замять и выплачивает им компенсацию.
