— Жора, — тихим и быстрым шепотом сказал Русской, — никакой это не американец. Наш он, с Хабаровска… Леха Примочка, мы с ним два года назад япошек прилично обули!
— Братан, — не менее тихо отозвался Жора, — ты чего волну гонишь, бизнес ломаешь? Я сразу понял, что он наш, совдеповский.
— Как догадался? — завистливо поинтересовался Илья
Константинович.
— Да ты сам посуди, — сказал Жора Хилькевич и принялся неторопливо загибать пальцы. — Во-первых, фиксы во рту. Здешние давно золотых коронок не ставят, все больше на фарфор или керамику ориентируются. Потом стол, который он заказал. Ты только глянь, что на столе? Это же надо, анжуйское к щам подавать! До такого только наши додуматься могут! Но ведь и это, братан, не главное. Ты разве не заметил, с какой распальцовкой он фужер держал? Тут и сомнений быть не могло, тем более что на безымянном пальце правой руки у него перстенек синел, по малолетке наколотый!
— А что ж ты молчал? — потрясенно поинтересовался Русской.
— А на фиг раньше времени бакланить? — в свою очередь удивился Жора. — Стол-то гляди какой богатый! И потом — у поморов пословица такая есть, дословно не помню, но смысл такой: выходишь в море охотиться на нерпу, будь внимательней, поглядывай, не охотится ли на тебя самого белый медведь. Это еще вопрос, кто и кого обул бы!
Он с легкой грустью оглядел стол.
— А теперь нам за все платить придется. Спугнул ты его, Константиныч! Не ко времени признал. Ну да хрен с ним, гулять так гулять! С шампанским! С цыганами! С бабами! Скажи, братан, официанту, пусть гармониста с саксофонистом ведет! И чтобы саксофонист обязательно на Клинтона был похож!
— А может, все-таки в Мурманск? — поинтересовался Жора Хилькевич. — На озера съездим, шашлычков поедим! Ты хоть раз морошку моченую пробовал? А корюшку половить не хочешь? Хочешь верь, братан, хочешь не верь, но когда ее из воды вытаскивают, она свежими огурцами пахнет! «Муромца» попили бы! В сауне попарились! Представляешь, напаришься в сауне и голышом в ледяное море! Сердце останавливается! А потом стаканчик «Муромца» — хлобысть! — и чувствуешь, как кровь замерзшая тает и по жилочкам прямо так и журчит!
Соблазняя товарища мурманскими возможностями, Жора лежал в кресле. Сейчас он был в джинсовом костюме и кроссовках. Куртка была расстегнута, и на черной футболке виднелась надпись: «Билл! Заставь молчать Монику!» Выглядел Жора расстроенным и несколько уставшим, что было совсем немудрено — их посиделки в «Золотой тройке» закончились ближе к утру, когда саксофонист устал, а цыгане стоптали кабуки своих щегольских сапожек. Немало было выпито, но еще больше — съедено. Платил за все Жора по кредитной карточке. Карточка была та еще — стоило Иегудиилу Автан-диловичу Гоцерадзе ее увидеть, так он от стола уважаемых посетителей не отходил. Мигни ему Жорик, Гоцерадзе сам на стол накрывать стал бы, и, заметьте, по самому высшему разряду. Девочки юбчонками гребли, как могли богатеньких Буратино соблазняли, однако им ничего не обломилось. Уже под утро Жора вспомнил свое пребывание в Африке и потребовал, чтобы гоцерадзевские арапы изобразили ему Сцену охоты на леопарда в африканской саванне. Иегуди-ил Автандилович отправил кого-то из своих к директору ближайшего антропологического музея, и его арапы, вооружившись самыми настоящими копьями, такую охоту изобразили. В роли леопарда выступала одна из официанточек, и забавно было смотреть, как из-под шкуры леопарда задорно и обольстительно белеют аппетитные ляжечки чистокровной хохлушки.
Праздник удался на славу! Только в номере гостиницы Русской и Хилькевич обрели покой и смогли наконец предаться настоящему отдыху. Жора смотрел телевизор. По телевизору показывали Москву, ресторан «Савой» и догорающие останки «мерседеса».
Кто погиб, Илья Константинович так и не понял, слишком уж быстро комментировал московские происшествия американский диктор, но ясно было, что в Москве не слишком хорошо. Да что там говорить! Плохо было на Родине, однако Родину, как и мать, сыновья не выбирают. Родину сыновьям выбирают матери. Даже если отцы иностранцы.
— Мне надо домой, Жора, — сказал Русской. — Там уже куча дел накопилась. Знаешь, глупо мы себя в России ведем. Накалываем друг друга, киллеров нанимаем. Что нам, накалывать больше некого? Весь мир перед нами, знай только рукава закатывай. Они ведь здесь, за бугром, как непуганые идиоты — самое время пугнуть! Ты только глянь, здесь чего только нет, и все — бесхозное. Эти идиоты даже до такой простой вещи додуматься не могли, как разбавлять бензин водой! Да мы, Жорик, с нашими мозгами быстренько их мир к своим рукам приберем, только бы нам между собой договориться!
Жора Хилькевич засмеялся.
— Как же! Ты нашего Бормана никогда не видел. С этим олигофреном только договариваться. Он согласится и тут же киллера наймет. Или — что уж совсем хреново — еще и е ментами договорится. Будут тебя мочить сразу с обеих сторон. У вас во Владике что, Россия другая? Или ты в жизни козлов не встречал?
Русской вышел в гостиную, взял со столика две банки с джином и вернулся к Хилькевичу. Бросив одну банку товарищу, Илья Константинович вскрыл свою и сделал несколько жадных глотков.
— У нас дураков тоже хватает, — согласился он. — Но ведь договариваться надо, Жора! Тут на одних наркотиках озолотиться можно. Они же, идиоты, чистым кокаином торгуют и не подозревают, что его зубным порошком разбавлять можно. Да откуда у них зубной порошок, они же разными там «Аквафрэшами» зубы отбеливают! У них уже давно мозги не работают, Жора! А мы ведь только из-за железного занавеса вылезли. Мы, братан, как обезьяны, которые с дерева слезли. Мы к жизни больше них приспособлены. Это мы лук придумать можем и стрелы, а они ни в жизнь! Думаешь, на хрена они наших ученых к себе выписывают, бабки им бешеные сулят? Потому что свои мозги жиром заплыли! Мы этих Ротшильдов с Фордами быстро к общему знаменателю приведем — отнимем ихнее барахло, Жора, и разделим!
Хилькевич фыркнул в банку.
— Ты вчерашнего фраера помнишь? — спросил он. Ну, того, кто меня обуть хотел? Так вот, Илюшенька, ты с ним никогда не договоришься. Он так и будет считать, что, если бы не ты, он бы меня раздел по самое не хочу. Он тебе мстить будет, Илья, ты уж мне поверь, мне самому с такими дебилами сталкиваться приходилось…
— И что? — с интересом спросил Русской.
— Ну, видишь, с тобой сижу, джином балуюсь, — хмыкнул Хилькевич, — Приеду в Мурманск, в первой же церкви молебен за всех невинно убиенных закажу. Упокой, Господи, душу рабов Твоих!
Русской давно уже понял, что первое впечатление о Жоре Хилькевиче у него было в корне неверным. Не баран сидел перед ним, а умудренный разбойным опытом волк, который только рядился в шкуру, снятую неведомо с какой овечки, да и то лишь для того, чтобы теплее было. Пытаться такого обуть — себе только дороже выйдет. Прежде чем такого, как Жора Хилькевич, попытаться обмануть, надо в церковь сходить и заупокойную себе заказать.
— Интересно, — наморщил толстый лоб Жора. — Я все думаю, куда эти делись… которые в тебя палить думали в южноамериканском порту?
А куда они могли деться? Сидели на крыше соседнего здания, жрали гамбургеры и наблюдали за номером Русского и Хилькевича в бинокли. Подслушивающие устройства в номер они заложили еще ночью, а теперь с интересом слушали высказывания Ильи Константиновича.
— Ты знаешь, — сказал долговязый, — а мне этот мужик нравится. И мыслит он по-государственному. Ну, помочат они друг друга в России, а на какие шиши мы тогда жить будем?
— На наш век хватит, — флегматично сказал коренастый, сноровисто собирая снайперскую винтовку. — Кто стрелять будет — ты или я?
— Нет, братила, в словах нашего клиента что-то есть, — задумчиво высказывался вслух долговязый. — Мне куда приятнее было бы здешних мочить по заказам российских пацанов. Может, прежде чем стрелять, с Диспетчером свяжемся?
Коренастый лег и пробно прицелился в стоящего у входа в гостиницу полицейского. Оптика работала превосходно, тупая добродушная морда копа была как на ладони, видно было, как янкесс меланхолично двигает челюстями — не иначе как жвачку жует.
— Да не буду я Диспетчеру звонить, — сказал коренастый. — Он с нас и так вычтет за кругосветку. Мы с тобой только на Таити и не были.
Долговязый уже принял какое-то решение. Сидя на корточках, он торопливо набирал номер спутникового телефона.
— На Таити, говоришь, не были? — загадочно спросил он. — Погоди, может, мы еще и на Таити побываем!
Русской и Хилькевич прощались в Нью-Йорке. Да что там говорить, долгие проводы — лишние слезы! Хилькевич летел в город Санкт-Петербург, чтобы отправиться на берега сурового Белого моря, а Илья Константинович отправлялся на западное побережье Америки, откуда до родимого Владивостока рукой было подать. Перед каждым расстилалась трудная дорога российского бизнеса, только дорога эта была у каждого своя.
