— Никто с моих рук хлеб да масло не ел. Не понимаю, о чем вы, черт подери, толкуете. Убирайтесь. Гребите к берегу. Иначе утонете.
— Флаг ему в руки, мильонеру! — грянули семеро неграмотных из Ириштауна, гадая, когда начнется раздача денег.
— Меч Господень и Гедеонов! — воскликнул сборщик налогов.
— Убирайтесь! — взревел мистер Уайт. — Убирайтесь немедленно, Филомена! Миссис О’Каллахан никуда плыть не собирается. Мы на берег хотим.
— Нешто мы не видели, как Ваш Приподобие все время по реке плыли?
— Это потому, что у нас нет весла. Одолжите мне ваше, Филомена, и мы вас мигом к берегу приведем.
— Ваш Приподобию весло, знамо дело, без надобности. Ваш Приподобие…
— Давайте его сюда, не то я вас от церкви отлучу!
— Это мое весло, — взвыла Филомена и мигом дала задний ход. — Одно-одинешенькое!
Все ученики пророка также дали задний ход и учинилась у них драка, совершенно как на регате.
Мистер Уайт повернулся к ним спиной и присел в свою лужу.
— Пусть идут к черту своим путем!
Но тут же снова вскочил и погрозил конгрегации истинно верующих кулаком.
— Убирайтесь! — завопил он. — Уходите с реки! Уматывайте! Потоп приближается! Потоп, чтобы вы пропали!
Инспектора ответили ему приветственными кликами, а Дети Девы Марии воздели стяг.
Между тем назревали, и как водится одновременно, новые осложнения. И прежде всего, ими были мосты.
На счастье нашей экспедиции, мостов до Дублина осталось всего лишь три, поскольку Слейн протекал параллельно большой дороге, прежде чем в последний раз изогнуться и влиться в Лиффи, пройдя вдоль закраины Феникс-парка. И мосты эти составляли для бочек не такую угрозу, как для Ковчега.
Когда они миновали первую из оставшихся препон, мистер Уайт все еще поносил Филомену. Мост представлял собой жалкое чугунное сооружение, совершенно плоское и соединявшее приход Баллинасаггарт с Окровавленным Замком, — ныне он ушел под воду на двадцать фунтов. Все, что осталось на виду, это верхушки ясеней, уходивших вниз по течению с одного его конца, и верхушки платанов, пролагавших себе сквозь потоп путь вверх, с другого. Дороги были обсажены деревьями с обеих сторон и шли одна вверх, другая вниз, однако никаких следов самого моста видно не было.
Следующий метрополис, поселок, деревушка, хутор, земельный надел или что оно там собой представляло, просто-напросто требовал пришествия Судного Дня, — как будто Судный День решился бы когда-нибудь сунуться в Килдар, — то было скопление крыш из рифленого железа вперемешку с тростниковыми, именовавшееся Нанглстауном. Жизнь оно обрело в восьмидесятых и состояло в ту пору из пятнадцати пивных и двух частных домов. Ныне никто в нем больше не обитал, если не считать солдат Гражданской гвардии, разорившихся трактирщиков да разного рода инспекторов того и этого. Однако мост здесь имелся. Непонятно каким образом, но еще до того, как патриотизм и инспектора затеяли выплачивать дивиденды политике, некие заблудшие викторианцы сочли необходимым — решив, что благо потомков важнее, чем голоса избирателей, — возвести его и возвели на века. Мост у них получился прочный, высокий, способный выдержать самые страшные паводки. С пролетом, рассчитанным на любые имеющие состояться в будущем неприятности. То было сооружение крепкое и продуманное — типичный образчик саксонской тирании.
Вследствие чего, мистер Уайт и его товарищи по плаванию, пролетели, кружась, под этим мостом, никаких препятствий не встретив, — пролетели и пролетели, молясь, сквернословя, размахивая стягами, наливаясь стаутом и восхваляя свободу гаэлов.
И следующий мост оказался не хуже этого, благо река продолжала удерживать всех на фарватере.
Следующий находился в Арнашидане.
Этот городок также отличался обветшалым великолепием — когда-то он мог похвастаться вместительной тюрьмой и полицейскими казармами, двадцатью тремя пивными и ратушей. Ныне здесь проживала все та же Гражданская гвардия, сменившая полицейских и выбившая стекла тюремных окон. Люди в ней состояли тихие, дружелюбные, хорошо понимавшие, что заняться им в жизни — кроме как арестовывать кого ни попадя — нечем, и потому ходившие, крадучись и сконфуженно улыбаясь своим собратьям из прочих широких масс.
Когда приверженцы новой веры завиделись на реке, один из этих людей как раз стоял на мосту в обществе трех школьников. Этот сержант Гражданской гвардии был родом с острова, расположенного у западного побережья графства Мейо, и считался в отроческие годы умным, способным далеко пойти ребенком. Он вырос в обаятельного мужчину по фамилии О’Мюрнехэйн, человека непредубежденного, прогрессивного, интересовавшегося всякого рода трудными для понимания вопросами, — к примеру: и вправду ли приливами правит Луна, управляют ли Америкой сплошные масоны, был ли Король Англии евреем, останется ли Папа непогрешимым, если тайком обженится, впадают ли ласточки в зимнюю спячку, приходился ли Партолон[43] родичем Адаму, а если приходился, то насколько близким, кроются ли в головах жаб драгоценные камни и кормят ли голуби своих птенцов молоком, — ну и сотнями других, какие взбредали ему в голову за время сознательной жизни. Фанатиком он не был, но был добрым католиком, хоть и высказывал — и нередко — мнение, что бесов приходской священник изгонять не способен. Информация какого угодно рода, — главное, чтобы она была печатной, — неизменно захватывала его, он любил озадачивать товарищей по казарме, разумеется, в свободное от службы время, зачитывая им по памяти точные извлечения из «Ридерз Дайджеста», «Еженедельника Джона Лондонского», «Католической Таймс», «Обзора новостей» и иных научных изданий, какие ему удавалось сыскать. Он знал, чему равна скорость звука, сколько корон носит Папа, из чего состоит сульфидин, что такое пенициллин, какую скорость может развить реактивный самолет, сколько народу живет в Аризоне, и какова разница в молитвах «Отче наш», произносимых католиками и протестантами. Он любил детей и был человеком деятельным, мягким, дружелюбным, тактичным, но, возможно, несколько возбудимым. Мягко говоря, у него не все были дома.
И как раз в то время, когда армада мистера Уайта предстала пред взорами сержанта О’Мюрнехэйна, последний пребывал в состоянии отчасти взволнованном. Его растревожили упорные и противоречивые слухи о джихаде, провозглашенном в верховьях реки, да и сам паводок тоже чего-то стоил. Последний был природным явлением, о котором можно было рассказать детям и внукам. Чтобы поглотить ту часть моста, на которой стоял сержант, воде оставалось подняться всего лишь на ярд. Школьники кричали, а три авангардных бочки очень походили, по его мнению, на боевую рубку подводной лодки.
Сержант О’Мюрнехэйн родился и вырос на западе Ирландии, где во время последних войн ничего, как известно каждому англичанину, и никто не видел, кроме запасавшихся провизией немецких подводных лодок. И хотя сам сержант, как и прочие жители запада, не видел, опять-таки, ни одной из них, зловещая репутация этих судов, рожденная тоже на западе, но только Лондона, эхом докатилась и до него. Вследствие чего он обратился в большого знатока подводных лодок.
Капитана первой из них, бородатого господина в пробковом шлеме с полями, он различал ясно, а неустанное чтение газет познакомило его с обликом императора Абиссинии. Между тем, как только на горизонте показалась армада, еще оставшиеся в Арнашидане жители начали стекаться к мосту и вскоре уже вопили, как чайки, требуя свежих сведений.
Первым под мостом прошел мистер Уайт, размахивавший руками и кричавший, перекрывая шум воды:
— Канат! Канат! Бросай канат!
Ученики же его, исчезая один за другим под мостом, размахивали флагами и обменивались с наблюдателями громкими восклицаниями.
— Это чего это вы?
— Потоп идет!
— За что ж вам такое?
— За окаянство да за бесчиния наши!
— Потоп! Потоп!
— Канат бросай!
Сержант О’Мюрнехэйн расстегнул было кобуру своего револьвера, но передумал, побледнел, выкатил глаза и помчался к казармам.
Оттуда он отправил множество телеграмм, сообщавших, что в Арнашидан вторгся Хайле Селассие с флотилией подводных лодок, захватчики же все, как один, восклицали:
— Всем гроб! Всем гроб! За Абиссинию! Гранат бросай!
Стоявшая в Баллинабраггарте военная часть предприняла попытку связаться с проплывавшим мимо караваном военных судов посредством гелиографа, но, поскольку никто в нем азбуки Морзе не знал, усилия ее остались безрезультатными.
При нормальном уровне воды средняя скорость течения Слейна составляла две мили в час. Паводок увеличил ее и потому бочки делали больше шести узлов. Время от времени их сносило с фарватера, однако, некоторое время покружившись и покачавшись, они возвращались в струистый поток. В широких местах река текла медленно, в узких быстро и потому надежды добраться до берега были невелики.
