Брауни вновь появилась с несколькими тарелками на подносе, похоже, господин Смеянов был не дурак поесть. На некоторое время застольный разговор свелся к междометиям и комментариям вкусовых качеств блюд, причем Густав Карлович проявил себя настоящим гурманом, уделив пару слов даже соусам и приправам. Мне стало неловко за мою плебейскую печеную картошку и жареные колбаски. Впрочем, я ведь ни на что и не претендую. А когда дошла очередь до десерта, господина Смеянова обуяла болтливость.
Начал он с вопроса, как мне понравилось какое-то из соседних зданий после реставрации. Я так и не понял, что за здание он имеет в виду, и отделался общими словами. Но господину Смеянову, как выяснилось, и не нужны были ответы, он относился к тому типу людей, которых я называю глухарями. Густав Карлович разливался, именно как токующий глухарь, совершенно не обращая внимания на то, слушают его или нет. Хотя, справедливости ради, стоит отметить, рассказывал он довольно любопытные вещи.
— Представляете ли вы тогдашнюю ситуацию в Средиземноморском бассейне? О, это вам не сегодняшние конфликты, когда по каждую сторону баррикад люди готовы договариваться и вопрос только в цене, а на горизонте всегда маячит ООН с подразделениями "голубых касок"! Не-эт… Тогда были совсем другие представления о войне. Ненависть копилась поколениями, и все участники конфликта готовы были идти до конца, сражаться до полного уничтожения противника. Да и как они могли бы договориться, если по одну сторону были османы с их мусульманской непримиримостью, а с другой — византийцы, чуть более цивилизованные, но не менее фанатичные в вопросах веры? А издали за этим котлом наблюдал Рим, выгадывая, как бы снять пенку пожирнее. Правда, обвинять Рим в бездействии сложно — шансов у Византии все равно не было. А у Фомы Палеолога не было особого выбора после падения Константинополя. Ну не бежать же в Сербию, к старшей дочери и ее мужу, чтобы влачить жалкое существование на задворках мира? Можно было, конечно, податься в сохранившую византийскую веру Русь. Но про наши земли тогда было мало что известно, и, думаю, Фома просто испугался. В результате он выбрал Рим. Вечный город напрашивался как самое близкое и надежное убежище, ведь Фома должен был думать не только о себе, но и о детях. И, естественно, о царской Либерии…
— Простите?
— Либерии — так в те времена называли библиотеки. Фома вывез с собой в Рим часть царской библиотеки Константинополя. Знаменитое собрание древних и редких книг, свитков, табличек, папирусов — в общем, все письменные источники знаний, хранимые со времен египетских фараонов.
— Хм… Любопытно… Неужели в такой момент старик думал о каких-то книгах?
— Каких-то? О нет! Тут вы, молодой человек, глубоко заблуждаетесь! — Густав Карлович воздел палец к потолку и многозначительно произнес: — Более восьмисот книг, многие из которых уже тогда существовали в единственном экземпляре, вот что такое была царская библиотека Константинополя! Представляете, что это значило для мира, который еще не знал печатного станка?
— Э-э-э… Мне это как-то трудно представить, не довелось в те времена жить. — Я вспомнил слова Игоря о синхронии и только головой покачал. Это что же, теперь даже случайные знакомые будут мне читать лекции о древних книгах? Или… Я исподтишка присмотрелся к Густаву Карловичу. Нет, он явно не человек Тени, даже если бы он скрывал это, я бы почувствовал. Но это еще ни о чем не говорит. На свете полно обычных людей, работающих на теневиков, осознанно или нет. Теневой облик господина Смеянова тоже ничего конкретного мне не сообщил, хотя его трудно было назвать приятным. В Тени старичок обзавелся головой большой ящерицы — судя по непрерывно меняющейся окраске чешуи, это был хамелеон. Не особо привлекательно выглядит, но, насколько я знаю, хамелеоны — вполне безобидные существа.
С другой стороны, живя в Москве, привыкаешь к странным людям. Если уж быть объективным, то почти все мои знакомые и друзья — люди более чем странные. У каждого из нас свои тараканы в голове, которых мы не только не стремимся вывести, но, напротив, холим и лелеем, гордимся ими, поскольку в нашем кругу быть "нормальным" просто неприлично. Так что странноватый Густав Карлович с его неожиданной лекцией по истории Византии вполне вписывался в рамки того сумасшедшего мира, который мы выстроили вокруг себя. И все же я не мог отделаться от мысли, что обаятельный господин Смеянов не случайно оказался за моим столиком…
"Фокс, у тебя разыгралось воображение, — рассудительно произнесла Хайша. — Этот болтун, нахватавшийся обрывков знаний, и мне действует на нервы, но это не повод в чем-то его подозревать. Это уже паранойя!"
"Если у вас паранойя, это еще не значит, что за вами не следят", — ответил я Хайше бородатым анекдотом.
— По нынешним временам цена любой книги из той библиотеки… нет, я даже не могу назвать приблизительную цену такого раритета! — продолжал кудахтать Густав Карлович. — "Лестерский кодекс" Леонардо да Винчи был продан за двадцать четыре миллиона долларов! А ведь в Либерии были книги гораздо старше! Речь может идти о сотнях миллионов долларов!
Господин Смеянов уставился на меня, ожидая, видимо, восторженных комментариев. Я воздержался. Мне как-то трудно представить даже миллион долларов. Такая сумма для меня — некое абстрактное понятие, вроде бесконечности Вселенной. То есть я, конечно, знаю, что Вселенная бесконечна, но представить этого не могу — фантазии не хватает.
Честно говоря, Густав Карлович мне порядком надоел. Если даже он подсел ко мне специально и завел разговор о Либерии с какой-то целью, он слишком долго раскачивался. В такой ситуации иногда полезно выбить человека из темпа — заставить догонять или ждать. Да и время свидания с Катей приближалось. Я демонстративно посмотрел на часы, изобразил приличествующее случаю огорчение из-за того, что приходится прервать интересную беседу, и помахал рукой, привлекая внимание официантки.
Брауни подошла ко мне все с тем же странным выражением на лице.
— Извините, мне очень неловко вас просить, но не могли бы вы подойти к стойке? У нас возникла проблема с кассой…
— Да, конечно.
Я попрощался с явно расстроившимся господином Смеяновым и последовал за официанткой.
— Ты ведь тот самый Фокс? — Брауни сделала вид, что пытается реанимировать кассовый аппарат. Разумеется, с ним все было в порядке.
— В каком смысле "тот самый"? — хмыкнул я, выкладывая на стойку деньги. — Если "тот самый крутой и непобедимый Виктор Фокс", то да, это я. А если "тот самый мерзавец и негодяй Виктор Фокс", то это явно мой однофамилец.
— Ты — сыщик, — с утвердительной интонацией произнесла брауни. — Ты помог моему брату. Ты хороший человек.
— Если бы так считали все мои клиенты! — вздохнул я. Не помню совершенно, чтобы у меня были дела с брауни. Впрочем, у маленького народца очень сложные представления о долге чести. Вполне вероятно, что я даже не заметил, что "помог" кому-то из них. Вот так! Творить добро приятно и полезно! Особенно, когда для этого делать ничего не требуется. — И чего ты хочешь?
— Этот человек за столом — он плохой! Очень плохой! Не верь ему!
— Хм… — Я посмотрел на отражение господина Смеянова в зеркальной стойке. Очень плохой? Этот божий одуванчик? Впрочем, представления о хорошем и плохом у брауни тоже весьма загадочные. — Я и не собирался ему верить. Я вообще никому не верю — это профессиональное. Но все равно спасибо!
— Меня зовут Лиин.
— Спасибо, Лиин!
Я покинул кафе.
Если Лиин не ошиблась, значит, господин Смеянов действительно чего-то от меня хотел. Стоило же ему ходить вокруг да около битый час! Ну пусть теперь ищет способ связаться со мной. Если он смог выследить меня сегодня, это не составит для него труда.
Хотя, возможно, он просто пытался ущипнуть Лиин пониже спины — брауни очень болезненно воспринимают сексуальные домогательства. Конечно, у них есть своя магия, надежно защищающая их, но и одного только намерения было бы достаточно для смертельной обиды.
Я посмотрел на часы. Однако! Уже пять вечера!
Моя "драга" терпеливо дожидалась меня там, где я ее оставил. Стоило тронуться с места — сразу пришлось выбросить из головы и подозрительного господина Смеянова, и Лиин с ее предостережением. Ездить по центру вечером — задача, требующая полной концентрации. Впрочем, от Арбата до Никольской рукой подать. Главное — не заблудиться в путанице московских переулков.
Я успел впритык — Катя только вышла на улицу и озиралась в поисках меня. Увидев меня верхом на "драге", девушка, по-моему, едва не юркнула назад в подъезд. Но удержалась и все-таки подошла.
— Ой! А мы на этом поедем?
— Не бойся, я буду аккуратен. — Я снял шлем, протянул Кате. — Надень. На всякий случай.
