– Как гражданин суверенного государства я требую немедленно доставить меня в столицу, предоставить адвоката и настаиваю на передаче функций обвинения европейскому суду. Например, в Гааге…
– Ещё что-нибудь? – Я произвёл соответствующую запись, развернув на столе планшетку. Алекс Борр сделал неправильные выводы, устроился повальяжнее, закинув ногу на ногу, и продолжил:
– Мы с вами оба профессионалы, не так ли? А значит, понимаем, что эпоха дремучего русского варварства отходит в прошлое. Что бы я ни сделал в этой глухой провинции, это уже невозможно скрыть от вашего прогрессивного царя. Вы не имеете права держать меня здесь, применять пытки, запугивать вашей страшной сибирской каторгой. Более того, в ваших интересах (как и в интересах всей вашей страны!) сделать суд надо мной достоянием международного сообщества. Надеюсь, что доказательная база подготовлена вашим отделением на серьёзном уровне?
– Никитушка, – тихо подала голос Яга, – а ить и впрямь с протоколами да уликами у нас туговато выходит. Он ведь попросту время тянет, ждёт, когда защитница евонная во всей красе из кургана солёного выйдет. Тогда уж ни кому не до суда будет…
– Логично, – ровно подтвердил я и попросил: – Превратите его во что-нибудь, пожалуйста.
И у австрийца, и у нашей эксперт-криминалистки одинаково округлились глаза. Пришлось пояснить:
– Гражданин Борр прав, он – иностранец, у нас запрещены пытки, ему положен адвокат, и с доказательствами ещё много бумажной возни. Превратите его в полено, временно, пусть полежит до суда. Тока предупредите домового, чтоб не брал его из поленницы. Хотя-а…
– Вы не… не посмеете! Я буду жалова… а-а-а-а! – Под пристальным взглядом Яги левая нога орущего преступника начала быстро превращаться в неструганую берёзовую чурку.
– На вашем месте я бы поспешил оформить явку с повинной. Бабушка, он успеет написать?
– Поздно! – сделала злое лицо наша добрейшей души сотрудница. – И ты, участковый, не лезь, он в меня стрелял? Стрелял! Теперича и я из него лучины нащиплю… А то, что останется, пущай в суде свою безвинность доказывает.
– Но при восстановлении он может лишиться каких-то частей тела! – продолжал настаивать я, стараясь перекрыть истошный визг мерзавца. Бабка в ответ лишь пожала плечиком:
– Ну, уха не будет али пальца одного… второго… третьего. И без того жить можно! А ежели чего иного недосчитается, так ему в тюрьме европейской, небось тоже не детишек плодить…
* * *
Как вы понимаете, Алекс Борр давал признательные показания уже на второй минуте. Причём так резво, что я едва успевал записывать. Большую часть мы знали и сами, но кое-какие моменты он нам прояснил. Первое и главное – никакого особого договора с Каргой у него не было. Всё, что нам плёл на эту тему Кощей, оказалось ложью! Весь план возвращения к жизни бывшей супруги был продуман и инспирирован именно гражданином Бессмертным. Он лично нанял Борра, дал ему все указания, распределил роли и дёргал за ниточки, беспечно устроившись у себя на Лысой горе. Австриец, в недалёкой жажде мести, бегал по его указке, нанимал братьев Бурьяновых, стращал Шмулинсона, стрелял в нас, но сам даже не представлял, кого именно он намерен выпустить в мир. Когда близнецы пропали, Борр, скрывавшийся в подвале их же избы, запаниковал, но ворон, регулярно навещавший его, убедил, что бояться нечего, Хозяин контролирует ситуацию. В этом смысле Кощей успешно провёл нас всех…
– Это были мои чистосердечные признания! Вы обещали! Вы…
– Расколдуйте его, – отложив карандаш, попросил я. Бабка сделала кислую мину. – Он пойдёт с нами на Проклятую гору. Пусть хоть посмотрит напоследок, подо что подписывался.
– А может, всё ж таки в полено? Бросили в телегу, оно ить хлеба не просит. А энтот ещё с побегом чего удумает… Нет? Ну дык давай хоть ногу деревянную ему покудова оставим! Не всё мне одной на своей костяной скрипеть.
В целом на общие сборы всей опергруппы расширенного состава ушло ещё около часа. Сияющий Митька заявился с мамой, а гордая Марфа Петровна держала за шиворот поникшего дьяка. Сам гражданин Груздев скорбно признал, что шёл к нам сдаваться с повинной, ибо в боярском доме ему более не житье – там теперь нечисть балует! Я его даже слушать не стал, указал место в строю и, усадив Ягу в телегу, приказал выдвигаться навстречу Еремееву. Единственно кота оставили дома. Васька брыкался, но бабка не хотела им рисковать.
Телегу волокла та же корова, а бодро хромающего на деревянной ноге австрийца спокойно подгоняла прутиком неслабая Кузнецова дочка. Кощея она один раз уже упустила, поэтому за новым арестантом бдила буквально по-бульдожьи. Хотя поверьте, после нашего содержательного «допроса» Алекс Борр был готов сам себя сторожить, лишь бы не отстать от меня, как единственного гаранта честного отдыха на каторге. Видимо, вариант возвращения к австрийскому двору с берёзовым поленом от колена чем-то его конкретно не устраивал…
На повороте к лесу нас нагнал шумный Абрам Моисеевич, он тащил одну-единственную корзину яиц и всю дорогу мучил нас сказками о том, что с таким несерьёзным грузом его в Лукошкино даже жена не пустит. Можно подумать, своей милицейской волей я могу заставить кур нестись в ускоренном режиме, на пятилетку вперёд!
А вообще, знаете, мы были как-то неестественно веселы… То ли от недооценки реальной опасности ситуации, то ли наоборот. Я вспоминал Олёну, как она улыбалась, какие у неё глубокие глаза и мягкая улыбка. Потом ещё считал, сколько народу пригласить на свадьбу, брать ли в свидетели Митьку, венчаться в гражданском или милицейском костюме и можно ли попросить у Гороха ещё один отпуск на свадебное путешествие в Европу? А то задержанный австриец так расхваливал их систему правосудия, а я в своём мире как-то не успел взять туристическую визу даже в соседнюю Польшу. О том, что никакой свадьбы может не быть вообще, думать не хотелось…
Мой младший сотрудник блистал остроумием, смеша всех творческими играми в психоанализ. Шмулинсон рассказал пару классных еврейских анекдотов, и дьяк Груздев смеялся над ними дольше всех, причём так заразительно, что подхихикивать начала даже Маняшина корова. На опушке встретили Фому с тремя стрельцами, развернули их обратно, в шутку сказав, что помирать всё равно придётся, а в компании веселее. Они радостно согласились.
Ещё Кузнецова дочь на пару с Митькиной мамой выдали ряд ярких частушек с явно двусмысленным подтекстом, но радующих оригинальностью трактовки образа, вроде бы вполне бытовых дел интимного плана. Еремеевские ребята простые, они и хохотали во весь голос, подзуживая сельских дам на дальнейшее песенное творчество.
Яга, сидя на телеге, молча смотрела вперёд и покусывала сухую травинку. Точно, вот бабка, наверное, единственная, кто за всю дорогу не проронил ни слова. Она только смотрела на нас с мягкой, тёплой улыбкой, и в глазах её было что-то такое неуловимо-грустное, словно бы она загодя сердечно прощалась с каждым… Боялась, что не успеет?
До Проклятой горы дошли неумолимо быстро. И уже на подходе мы все чётко понимали: самое страшное уже произошло, а то, что нас ждёт впереди – это лишь героический финал всех героев русских сказок. Обычно они заканчиваются ёмкой, но очень запоминающейся по своей логичности фразой: «Жили они долго и счастливо и умерли в один день». То есть рано или поздно… жениться так и не успел… а жаль…
Наша эксперт-криминалистка, как всегда, оказалась абсолютно права – проход был расчищен от свежевысыпанной соли, а по обеим сторонам, как каменные атланты, стояли два близнеца – Прошка и Ерошка. Они даже не повернули головы в нашу сторону, мы не были для них ни сколько-нибудь серьёзным препятствием, ни возможной проблемой на пути. Я приказал поставить телегу поперёк тропы и залечь за ней, как за баррикадой. Насмотрелся в кино в свое время, все революционеры так делали…
И лежали мы так добрых полчаса, потому что ничего интересного не происходило. Стрельцы выставили стволы пищалей, Маняша выпрягла корову, дьяк стащил яйцо у Шмулинсона и был наказан строгим еврейским подзатыльником. А заколдованные братцы всё так же не шевелились, словно их таинственная хозяйка вовсе не собиралась выходить наружу…
– Что делать-то будем, Никита Иванович? – первым не выдержал Митька. – Может, перекрестимся, махнём со стрельцами да и штурмом ихнюю крепость одолеем? Небось не выдюжит супостатка, когда мы внутрях хором петухами заорём – и не таких доводили! Вот хоть себя с петухом нашим лукошкинским вспомните, кто кого?
– Никто никого! Ни я петуха, ни петух меня… – резко оборвал я этого болтливого умника и вопросительно глянул на Ягу. Та медленно кивнула:
– Чую, тебя она ждёт, Никитушка. На волю вольную в любой миг вылететь могёт, да тока скушно ей всех нас в единый миг жизни лишить. Поиграть хочет, побаловаться…
