После прививок, думая, что все формальности, соблюдены, я направился к выходу из административного здания, но дорогу мне преградил молодой мускулистый абориген, одетый в рваные белые штаны. На груди у него была татуировка: «СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ».
– Любая техника на Па-ра-ту запрещена. Сдайте все, что у вас есть при себе механического или электронного, – потребовал он на хорошем русском языке.
– С какой это стати? – возмутился я.
– Старинный обычай. Мы во всем придерживаемся традиций предков, а они, например, запрещают носить вот это, – прогудел абориген и ткнул пальцем в мои наручные часы.
Зная, что местные обычаи принимают иногда самые причудливые формы и нарушать их опасно, я со вздохом снял часы и протянул их аборигену.
– Принимаю на хранение. – Абориген продемонстрировал мне волосатое запястье, на которое было надето еще по меньшей мере пар десять часов, и нацепил мой хронометр рядом с остальными.
– А на вас обычай не распространяется? – с иронией поинтересовался я.
– Я лицо должностное и не покидаю космопорт, – ответил абориген.
– Просто чудесно. Надеюсь, квитанцию на часы мне выдадут? – строго спросил я.
Хитрая физиономия бойкого служащего не вызывала у меня доверия.
Абориген беспомощно развел руками:
– Местный обычай запрещает выдавать квитанции. Но мы придумали способ, как его обойти. Всем желающим мы делаем на спине татуировки. По сути дела, это те же квитанции. Внизу мы прижжем печать, и вы сможете без проблем получить свои вещи.
– Но ведь татуировки остаются на всю жизнь? – уточнил я.
Подтверждая мою догадку, абориген расплылся в широкой улыбке.
– Что поделаешь? Зато такую квитанцию вы не потеряете и наш древний обычай от этого не страдает, – сказал он, показывая на пылавшую жаровню, рядом с которой лежало несколько ржавых перьев и стояла баночка с чернилами.
Я нервно сглотнул, беспомощно выругал про себя этого жулика и, мысленно распрощавшись с часами, вышел из космопорта.
Па-ра-ту, как и описывал ее мой приятель, была настоящим тропическим раем. Забор космопорта плавно переходил в буйные джунгли, в которых стоял несмолкаемый птичий гомон. Большие яркие попугаи перелетали с ветки на ветку, то издавая сварливые крики, то передразнивая шум ракет. Флаерсы, аэрокебы и даже простейшие бензиновые автомобили на планете отсутствовали. Прикидывая, у кого спросить дорогу, я огляделся.
На ступеньках космопорта, непринужденно и живописно развалившись, лежал здоровенный абориген. Заметив меня, он вскочил и, хотя стоял ниже на ступеньку, оказался выше на полторы головы.
– Носильщик надо? – спросил он на ломаном русском.
– Зачем мне носильщик? Вещей нет, – пояснил я.
Раздосадованный моей непонятливостью, абориген затряс головой.
– Э, моя не вещи носить, моя твою носить! Белая нога через джунгли не топ-топ – джунгли ее сожрать.
Покосившись на нагромождение стволов и переплетенных лиан, я подумал, что без проводника мне и впрямь не обойтись.
– А как ты собираешься меня нести? – спросил я.
– Просто, бачка! Залезай мне на спину, моя будет шибко быстро бежать, – сказал абориген и, широко улыбнувшись, ткнул себя пальцем в грудь.
Поразмыслив, я принял его предложение. Назвав аборигену адрес, я взгромоздился на спину, обхватил руками за шею, и носильщик помчался сквозь джунгли. Никаких дорог здесь не было – только едва заметные тропинки. Мой абориген неплохо ориентировался в этой чаще, хотя я и удивлялся порой, почему он выбирает самые буреломные места. Однако заметив, как абориген два раза ловко перепрыгивал через лежавшие поперек тропинки гадюки, я подумал, что правильно поступил, наняв его. Один бы я из этих джунглей точно не выбрался.
Примерно через полчаса гонки мы оказались у глубокой скалистой расщелины, на дне которой бурлил поток. Через расщелину был переброшен шаткий веревочный мостик. Я хотел слезть со спины носильщика и перебраться на другую сторону, но, не дав мне спуститься, абориген рысью побежал вперед, на середине мостика остановился и, повернувшись боком, так, что моя спина оказалась над пропастью, непринужденно сказал, явно шантажируя меня:
– Моя устала. У моей руки трясутся. Твоя будет платить прямо сейчас или моя твою ронять?
– Будет, будет, – поспешно заявил я и, стараясь не смотреть вниз, сунул ему в ладонь десять космо-рублей.
– Это мало. Моя уже еле стоит. Моя сейчас тебя ронять, если твоя не давать больше, – пригрозил абориген.
Пришлось дать этому пройдохе еще денег. Получив плату, вымогатель мигом забыл об усталости и полетел быстрее молнии. Вскоре он ссадил меня возле одной из тростниковых хижин и, показав на нее, исчез, крикнув на прощание, что если мне когда-нибудь понадобится хороший проводник, его всегда можно найти у космопорта.
Тростниковые хижины лепились одна к другой без всякого подобия хоть какой-нибудь системы. Прямо между домами разгуливали, роясь в земле, тощие свиньи, с полоумным кудахтаньем проносились жилистые куры.
Из ближайшей хижины выскочил мой приятель, узнав меня, радостно завопил и заключил в объятия. После многократных возгласов радости и рукопожатий я рассказал ему о своих дорожных приключениях.
Ло-до покачал головой:
– Тебе не стоило брать проводника. Я живу совсем рядом с космопортом. Если отойти вон за ту пальму, то можно увидеть забор, – сказал он.
– А как же джунгли? Один бы я через них точно не пробрался, – возразил я.
Мой приятель расхохотался. Вместе с Ло-до, выглядывая из-за мужнина плеча, хохотала его толстая кучерявая жена. Я терпеливо ждал, пока они закончат смеяться и пояснят, в чем дело.
– Тебя обдурили. Носильщик катал тебя по джунглям, чтобы выжать побольше денег. Здесь многие так делают, – сказал наконец Ло-до и повел меня в свою хижину.
Убранство ее было самое простое – тростниковые стены, циновки вместо кроватей, каменный очаг и несколько полок с посудой. Даже труба в хижине отсутствовала, и дым поднимался прямо к потолку. Впрочем, под потолком он не задерживался и просачивался через многочисленные щели в крыше.
Заметив мое удивление, Ло-до пояснил:
– Живем так, как жили наши прадеды. Обычай запрещает что-либо менять. А теперь пойдем – сегодня у нас праздник. Закон гостеприимства – великий закон, и нашим предкам это было хорошо известно.
Он достал из сундука большую бутыль с вином, две половинки кокосового ореха и, обняв меня за плечи, повлек к гамаку, который одним концом был привязан к хижине, а другим к пальме. Остаток дня мы провели неплохо, распевая во весь голос паратуйские песни, в то время как толстая Дун-ла – жена Ло-до – носилась между хижиной и гамаком, поднося угощение.
Ло-до все подливал мне и подливал. Местное вино оказалось таким забористым, что под вечер я вдруг ни с того ни с сего заплакал на плече у друга. Ло-до испугался и стал дергать меня за руку:
– Что ты делаешь? У нас нельзя плакать! Соседи решат, что я плохой хозяин и огорчаю своего гостя! Прошу тебя, Тит, кричи громче, смейся и радуйся, чтобы все видели, как мы веселимся!
Не желая огорчать друга, я сквозь слезы принялся смеяться и громко распевать песни и делал это до тех пор, пока не заснул прямо в гамаке.
Проснулся я на рассвете, лежа на циновке рядом с женой Ло-до. Возле циновки стоял мой приятель и, сосредоточенно пыхтя, втискивался в мои брюки, что было совсем непросто, так как он был толще меня вдвое. Мою рубашку он уже надел, хотя она и треснула у него под мышками.
– Эй, это же мое! – воскликнул я.
– Ошибаешься. Это теперь мои штаны и моя рубашка, – хладнокровно отвечал Ло-до.
– Почему твои? – поразился я.
– Таков древний обычай. На второй день хозяин и гость меняются местами. Теперь я – Тит, а ты – Ло-до. Ты хозяин, а я твой гость. Значит, все мое – твое, а все твое – мое.
– Как это ты мой гость? Разве не я к тебе приехал? – переспросил я, все еще воспринимая происходящее как шутку.
– Так было вчера, но сегодня все поменялось. Отныне я – Тит Невезухин, а ты – абориген Ло-до, – объяснил мой приятель.
Он наконец натянул брюки, присел, и они тотчас лопнули по шву. Ло-до огорченно поморщился.
– А твоя жена Дун-ла? Значит, сегодня она моя жена? – спросил я, думая его уязвить.
– Конечно, твоя, – легко согласился он. – А раз твоя, то ты должен ее содержать. Ее и четверых твоих детей. Вот тебе мотыга, иди работай.
– А если я не буду работать? – Сам не знаю почему, но в тоне моего приятеля, внешне вполне доброжелательном, слышалось теперь нечто такое, от чего мне становилось жутко.
Ло-до развел руками:
– Дело твое. Не хочешь работать – не работай. Только вот соседи... Они могут воспринять это как неуважение к древнему обычаю. Вон они, кстати, уже собрались.
Я выглянул из окна и увидел толпу аборигенов, которые молча стояли и смотрели в нашу сторону. В их позах была не то чтобы угроза, но некое неподвижное ожидание, не предвещавшее ничего хорошего. В руках у некоторых из них были длинные, расширяющиеся к концу ножи, служившие, вероятно, для того, чтобы прорубать дорогу в джунглях; но зачем они захватили их сюда, к дому соседа, мне не хотелось думать.
