- Это больше того, что я намерен потратить.
- У меня есть право в особых случаях снижать цену до двенадцати тысяч.
- Меня это не устраивает.
- До одиннадцати.
- Дорого.
- До десяти.
- Не могу.
- До девяти тысяч. Мы не заработаем ни гроша.
- Тоже не могу.
- Тогда сколько денег у вас есть?
- Сто песет.
Он сел снова и вытер платком пот со лба.
- Очень мало, - вздохнул он, будто разговаривая сам с собой. - Но я не могу уйти, не продав вам "тинплейт" новейшей модели. Что у вас есть, кроме ста песет? - И он оглядел комнату.- Состояние у этой пишущей машинки никудышное.
- Была в употреблении.
- Старого автомобиля у вас нет?
- Есть развалившийся мотоцикл.
- Мы его посмотрим. А из какого дерева этот шкаф?
- Он сосновый. Не бог весть что.
- Хм! Да, не богато. Ну ладно, вы даете мне пишущую машинку, шкаф, мотоцикл и вон ту коллекцию трубок, мы составляем акт, и еще вы платите в пятьдесят взносов две тысячи песет.
- Нет, не могу.
- В сто взносов.
- Нет.
- Хорошо, песету в месяц. И завтра пойдем смотреть машину.
- Я должен подумать.
И тут требовательно зазвонили в дверь. Послышался глухой шум толпы. Уши Мойсеса Самбрано встали торчком, лицо помрачнело. Когда в кабинете показался мой верный слуга Доминго, агент бросился к нему, схватил визитные карточки, которые тот мне нес, и заговорил торопливо:
- Спасайтесь! Пусть он скажет этим людям, что вас нет дома! Скорее!
Доминго отправился в переднюю, а мы с агентом притаились. До нас доносился гул вроде того, какой слышат на сцене сквозь занавес актеры; потом послышались пререкания с горничной; затем дверь в квартиру хлопнула, и с лестницы донесся топот множества ног.
Я вышел на балкон. Внизу стояла толпа. Самбрано, прячась у меня за спиной, посмотрел украдкой.
- Это всё агенты по продаже автомобилей, - прошептал он. - Вас обнаружили. Они не уйдут, пока вы не поговорите с ними.
Я решил выяснить нечто, до сих пор остававшееся для меня загадкой:
- Но... как вы узнали раньше всех?
- О, сеньор, чистая случайность! Я был в это время в гостях у вашего соседа справа. Сквозь стену услышал ваш разговор со слугой - и поспешил к вам. Надо всегда быть начеку.
Он вышел в переднюю, где висело его пальто, вернулся в кабинет, держа в руке бутерброд с сыром, сел на тот же стул и флегматично сказал:
- Давайте продолжим разговор о деле. А обо мне не беспокойтесь. Ужин у меня всегда в кармане, сплю где придется. Поэтому я могу не спеша рассказать вам о достоинствах "тинплейта" новейшей модели...
ГЛАВА III, где рассказывается о Клубе Творческого Автомобилизма.
В те дни лил беспрерывный дождь, поэтому агент отложил мое знакомство с машиной, которую он намеревался мне продать; и мне нечего было бы рассказать об этом промежутке времени, если бы как раз тогда, когда скука моя достигла апогея, за мной не приехал и не пригласил на стаканчик виски в Клуб Творческого Автомобилизма мой приятель Гарсес. Скажу сразу, что, хотя мое отвращение ко всякого рода казино, кафе и другим им подобным кладбищам времени дало мне силы в течение получаса противостоять уговорам своего приятеля, сейчас я горжусь тем, что мне выпала честь провести вечер среди общества этих приятнейших кабальеро; и добавлю, хотя это и не имеет существенного значения, что, будь у меня сын, я только среди них искал бы ему наставника. Услышанное мною в те незабываемые часы позволило мне взглянуть на жизнь совсем по-новому и оказалось для меня в моих скитаниях по свету очень полезным.
Сам Клуб, когда я в него вошел, не давал оснований ждать чего-либо из рада вон выходящего. Четыре или пять больших уютных комнат, пушистые ковры, прочная и удобная мебель в английском стиле и роскошный камин, где все время горят поленья. Вот что я там увидел. А также четверых или пятерых сеньоров, явно подражавших американцам: один укрылся за огромной газетой, другой, задрав ноги выше головы, пускал к потолку дым огромной сигары, третий лениво потягивал через соломинку коктейль... Ему-то и представил меня Гарсес, когда мы уселись поблизости от него перед стаканами золотистого виски. Благодаря словоохотливости моего друга сеньоры в комнате очень скоро узнали о том, что я намерен купить машину. И тогда кабальеро с коктейлем брюзгливо спросил Гарсеса:
- Он занимается делом?
- Нет, скорее бездельник.
- Понятно, - пренебрежительно сказал клубмен.
Я было нахмурился, но Гарсес объяснил мне весело:
- Я не предупредил тебя, что этот Клуб не какое-нибудь вульгарное сборище любителей техники или пожирателей километров. Членами его имеют право быть лишь те, для кого автомобиль - всемогущее орудие для совершения самых невероятных дел и кто видит в нем не цель, а средство...
- А ведь только так и должно быть! - воскликнул, прерывая его, господин с коктейлем. - Автомобиль настолько облегчил современному человеку жизнь, что у него появились возможности, о которых раньше никто бы и мечтать не мог. Люди еще не поняли, что происходит, они все еще стоят, остолбеневшие, перед этим изобретением и разглядывают его изумленно, как ребенок игрушку. Садятся в машину, и им не приходит в голову ничего лучшего, чем просто перемещаться с большей или меньшей скоростью из одного места в другое, издавая при виде пейзажа или памятника восклицания - поведение, которое всегда казалось мне пошлым. Но мы, люди более практичные, подходим к езде на автомобиле творчески и уже совершили множество подлинно великих дел. Только это позволило нам стать членами Клуба.
- Дон Педро имеет право так говорить, - вставил Гарсес, - ведь его подвиг один из самых выдающихся.
- Да что вы, это сущие пустяки! - скромно запротестовал кабальеро. - Разве можно меня сравнить с Ревильей?
- А кто такой этот Ревилья? - спросил я.
- Да вон он, высунулся в окно.
- Тот, что кому-то подает знаки?
- Да никакие это не знаки, просто он время от времени плюет на прохожих. Он мизантроп.
- И что же такое он совершил?
- Что совершил? - Дон Педро поставил бокал с коктейлем на столик. - Он прикрыл, уважаемый сеньор, частную школу, которая была рядом с его домом. Один, без посторонней помощи, и на это трудное дело у него ушло пять недель. Настоящий рекорд. В удачные дни под его колесами оказывалось по четыре-пять мальчишек. Как великолепно он на них наезжал! Если хотите, я вас с ним познакомлю. Не думайте, что увидите перед собой гордеца - он говорит с обезоруживающей простотой о совершенном им подвиге. Я не раз его спрашивал: "Как вам удалось так быстро управиться с ними, друг Ревилья?" А он только отвечал: "Нужда научит всему; из-за моих ужасных мигреней пронзительные крики этих подростков были для меня все равно что удары кинжала в мозг; или умри, или уничтожь эту напасть. Любой поступил бы так же, как я". Не восхищаться им невозможно!
- Да, невозможно, - согласился Гарсес, - но ваш подвиг, по-моему, заслуживает еще большего восхищения.
Дон Педро пожал плечами.
- Каждому члену нашего Клуба под силу даже большее. Вам, молодой человек, я могу только сказать, что на хорошо управляемой машине можно без труда догнать счастье, каким бы оно ни было быстроногим. Живи сегодня Архимед, он бы попросил себе хороший автомобиль, ничего больше. Пятьдесят процентов членов нашего Клуба вступили в удачные браки только благодаря тому, что разъезжали в роскошных машинах. И жены у всех очаровательные: ни одна не принесла приданого меньше чем в миллион песет. Если вы возразите мне, что супруга Муньиса, нашего секретаря, не принесла ему ни сентимо, я могу на это сказать, что уж кому-кому, а Муньису повезло больше всех.
- Почему? - спросил я.
- Случай Муньиса, - задумчиво начал свой рассказ дон Педро, - не похож на остальные. То, чего он теперь достиг, меня восхищает, но, как ни прискорбно, справедливости ради я вынужден заявить: до того как с Муньисом произошло то, что произошло, он был всего лишь человеком, влюбленным в скорость. Он разъезжал, не подозревая, что скорое прибытие куда-нибудь, где ему абсолютно нечего делать, вовсе не единственное удовольствие, которое можно получить от своей машины. Ныне, ссылаясь на то, что Муньис свалил несколько телефонных и телеграфных столбов, его биографы заявляют, что в то время он был врагом прогресса; с не меньшими основаниями можно было бы утверждать, что он враг деревьев, ибо его машина кидалась на них, как разъяренный зверь. На радиаторе автомобиля Муньиса сплошь и рядом оказывались предметы совершенно посторонние, но никто не вправе делать из этого далеко идущие выводы. Я знаю точно, он сам мне по секрету открыл истину: дело в том, что Муньису еще только предстояло пройти путь, подобный пути в Дамаск, который проделал Савил, прежде чем стать апостолом Павлом. Вот и все.
Как-то ему взбрело в голову выпить аперитив за тридцать километров от дома. Был осенний день, теплый и грустный. Как всегда с вожделением, Муньис вцепился в руль и понесся, как ураган, по шоссе. Все было хорошо, пока он не доехал до поворота на восемнадцатом километре. Здесь машина пошла вплотную к внешнему краю дороги, но ничего бы не случилось, если бы одной сеньорите, жительнице тех мест, не вздумалось сесть у самой дороги почитать безупречно нравственный английский роман. Правым крылом машина Муньиса отрезала девушке обе ноги до колен. Наш добрый друг сразу понял, что произошло что-то серьезное; но естественное желание выпить вермут не поздней привычного времени и страх перед сентиментальными сценами побудили его увеличить скорость еще более. Он ожидал услышать у себя за спиной грубую брань, какой невежи осыпают автомобилистов, когда те на них наезжают, но тишину не нарушили ничьи голоса. Муньис подумал: "Или я убил эту сеньориту, или она очень хорошо воспитана".
