— Он внизу у главных дверей!
Я покачал головой, Норберт в самом деле для моей безопасности задействовал лучшие силы, потому что Выползня характеризовал как лучшего разведчика, и луну с неба достанет, были бы приказ и поощрение.
Внизу в центре зала граф Меркель поворачивается во все стороны и размахивает руками, изредка покрикивая, а вокруг него, как в набирающем скорость водовороте, носятся слуги, таская мебель, ковры, цветные портьеры…
Заметив меня, насторожился, а щека заметно дернулась, чем-то я ему не очень нравлюсь, ну как, скажем, гроза, что может полить теплым дождем засушливые поля и заодно сжечь пару хат со всеми сараями.
— Граф, — сказал я весело, — кстати, вы все еще граф?..
Он чуть поклонился.
— Ваше высочество?
— За вашу преданность, — обронил я, — верность и те услуги, которые вы оказали вашей королеве, пора бы как-то отметить…
Он зыркнул по сторонам и ответил сдержанно, понизив голос:
— Я делал только то, что обязан, как верный слуга ее величества.
— И все же, — сказал я настойчиво, — это же вы втянули меня в этот странный брак, из-за чего все и завертелось…
Он ответил еще тише:
— После коронации ее величество обещают мне титул герцога.
— Это самое малое, — сказал я, — что она может для вас сделать! Не хмурьтесь, но вам она обязана и возвращением королевства. Ладно-ладно, скажите тогда, что здесь за маги?.. В королевском дворце они должны быть. Я помню, Ротильда что-то кричала про Керенгеля… Мол, он с ними, все пропало…
Он ответил осторожно:
— У нас церковь, ваше высочество!.. Ворота храма Господнего всегда раскрыты, служба идет, священники о пастве не забывают и всячески бдят насчет козней врага рода человеческого…
Я отмахнулся.
— Да ладно вам, я сам воин Христа! И цель наша — строительство Храма Небесного здесь, на грешной земле, чтобы освятить ее, а уцелевших людей сделать праведниками.
— Истинно так, ваше высочество!
— Но в процессе строительства, — уточнил я, — мы позволяем таскать камни не только святым, но и грешникам. Иначе будем строить вечность, не так ли? Не поверю, что при королевском дворце, где столько музыкантов, певцов, поваров, псарей и сокольничих, нет хотя бы с полдюжины магов!
Он повздыхал, помялся, наконец проговорил с неохотой:
— Ну есть, хоть и не полдюжины, а всего двое. Я и не знаю, как бы ужились полдюжины, они ж такие сварливые, склочные…
— Двое? — изумился я. — Обычно они терпеть друг друга не могут и всегда селятся поодиночке.
Он посмотрел на меня с укором.
— Так зачем же…
— Про дюжину? — спросил я. — Так я ж поэт, могу и про десять тысяч курьеров!.. У меня воображение. И где они?
— Маги?
— Ну не курьеры же! Где те, я знаю.
— Один в отъезде, — сообщил он, — поговаривают, тайком сопровождает Голдвина, а второй здесь. Позвать?
— Не нужно, — ответил я. — У меня такая демократическая манера, что вошла в привычку. Как захвачу замок или королевство, сразу или почти сразу пру к местному магу и шарю по сундукам по праву грубой силы на основе привнесения демократии и базовых либеральных ценностей.
Он смотрел ошалело.
— И… как?
Я ответил грустно:
— Обычно спереть ничего не удается, но вдруг да на этот раз…
Он все еще стоял с открытым ртом, я улыбнулся очаровательно, мол, разрешаю понимать как шутку, хотя мы многие вещи делаем шутя, еще как шутя, это пусть другие от наших шуточек наплачутся, повернулся и пошел к выходу, но со спины догнал его встревоженный голос:
— Ваше высочество… еще один деликатный вопрос!
Я обернулся, спросил с интересом:
— Ну-ну, люблю деликатные… О бабах?
Он поморщился, сердитым жестом отогнал подбежавшего суетливо управителя.
— Нет, ваше высочество, — произнес он так чопорно, как говорят только о государственном гимне или королевском знамени. — Никак нет! Я о весьма важном, так сказать…
— Ну-ну?
— Это насчет исполнения супружеского долга, — сказал он с таким холодным застывшим лицом, что даже стенам было видно, насколько сконфужен и как ему неловко такое выговаривать.
— А-а-а, — сказал я громко и радостно, — так все-таки о бабах!.. Это я люблю! Давайте, дорогой друг, просвещу в этих вопросах. В чем у вас затруднения?
— Не у меня, — ответил он свистящим шепотом и взглянул почти ненавидяще.
— А у кого?
— У вас!
— Правда? — обрадовался я. — Наконец-то!.. А то мне эта функция так мешает, так мешает в государственных делах и задумках!..
Он посмотрел на меня высокомерно, как степенный слон на кривляющуюся макаку.
— Он потому и называется долгом, — сообщил он свысока, — что его выполнять необходимо!
— Да я не против, — ответил я, — еще как не против! Если бы только не последствия.
Он покачал головой.
— Однако вы не смеете предлагать это венценосной супруге, а должны терпеливо дожидаться, когда она сама изволит изъявить свое высочайшее расположение и позволит вам приблизиться с такими намерениями.
— Гм, — сказал я в сомнении, — а спать нам инструкция велит в одной постели или, по-современному, в разных?
Он произнес гордо:
— Ваши спальни рядом, а между ними будет дверь.
— Не запираемая?
Он покачал головой.
— Запираться может только с одной стороны.
— Догадываюсь, — сказал я, — с какой стороны.
— Ротильда Дрогонская, — произнес он со слоновьей важностью, — Ее Величество королева! Потому вы должны постоянно помнить о ее приоритете во всех делах.
Я кивнул и сказал:
— Да-да, мальчики снизу, девочки сверху, бантики сбоку… Я поразмышляю по дороге, хорошо?
— А куда ваше высочество направляется? — спросил он с важностью уполномоченного и по делам консортов.
— К вашему магу, — сообщил я послушно, — посоветуюсь, как лучше послужить вашей королеве.
— И вашей, — напомнил он строго, — и вашей!
— Да-да, — согласился я, — особенно моей… гм… повелительницы.
— Хорошо, — разрешил он милостиво, — хотя наилучшие советы по качеству и разумной продуманности могут дать три человека в королевстве: генеральный церемониймейстер сэр Мюррэй Сандерсон, генеральный герольдмейстер сэр Энтони Гринвуд и, разумеется, я, ваш покорный слуга, в первую очередь как знающий все желания и возжелания блистательной королевы Ротильды Дрогонской.
— Той самой, — сказал я важно и значительно, подняв палец кверху. — Спасибо, дорогой граф.
— Всегда к вашим услугам, ваше высочество.
— Обязательно воспользуюсь, — пообещал я.
Помещение мага в том же крыле, где располагаются слуги, только на самом верху и с такими стертыми ступеньками, что не всякий взберется, не поскользнувшись.
Я толкнул дверь, заперто, хотел вежливо постучать, но пересилил в себе недостойную для мужчины слабость и мощно пнул ногой. С той стороны скрежетнуло, на пол слетела железка, а дверь распахнулась во всю ширь.
Воздух приятный, просторная комната вся в темно-желтом свете, словно залита свежим медом. Особенно когда смотришь на толстые свечи, торчащие из гор оплывшего воска, что с астрономической неспешностью стекает мощными валиками ниже и ниже. Свечи, как я понимаю, просто втыкают на место сгоревших в еще теплый воск, и сколько их тут прогорело, даже вообразить трудно.
На полке под такими наплывами, что залили ее всю и образовали мощный сталагмит внизу на полу, как я понял, подставками для свечей служат песочные часы, судя по размеру, с запасом хода не меньше чем на пять-восемь часов.
Воск укрыл оба конуса полностью, только с одной стороны восковая корка слишком уж высохла, треснула, и кусок воска вывалился, открыв блестящую поверхность стекла, что и не стекло, но нечто настолько прозрачное, что и не увидел бы, не играй на нем яркие блики.
Между двумя такими подсвечниками, теперь похожими на слабо работающие вулканы, удобно и по-домашнему расположилась стопка фолиантов в переплетах из красной меди, справа солидный шкаф в желтом подрагивающем свете, а посреди комнаты такой же стол медового цвета с раскрытой книгой в половину ярда в длину, толстой, с расцвеченными киноварью заглавными буквами.
Справа у верхнего угла массивная чернильница из желтого колчедана, а ниже, чтоб всегда под рукой, медный стаканчик с гусиными перьями.
Я повел по сторонам сумрачным взором правителя и лорда, задействовав тепловое зрение. Пальцы мои легли на рукоять меча.
— От меня, — сказал я насмешливо, — не спрятаться так примитивно. Хошь, проткну именно печень?
Я обнажил меч и, держа острием вперед, сделал два шага к свободному участку стены между двумя массивными шкафами.
Там моментально появилась фигура человека в халате, одна рука выставлена ладонью вперед в защитном жесте, вторая заранее зажимает правый бок.
