Матушкин стул так резко качнулся назад, что ведьма едва не опрокинулась с веранды в чернильную болотную трясину. Слава богам, в заросли лилий слетела только шляпа.
Матушка еще успела заметить, как шляпа плавно опускается на воду. Какое-то мгновение она плавала на поверхности, а потом…
…Ее взяли и сожрали. Невероятно большой аллигатор быстро захлопнул челюсти и самодовольно уставился на матушку.
Представилась замечательная возможность сорвать на ком-нибудь свою злость.
— Моя шляпа! Он схавал мою шляпу! Один из этих твоих хулигаторов сожрал мою шляпу! Это была моя шляпа! Прикажи ему, и пусть немедленно отдаст!
Матушка Ветровоск сорвала с ближайшего дерева кусок лианы и принялась хлестать им по воде.
Нянюшка Ягг отпрянула.
— Эсме, ты что делаешь?! Совсем с ума сошла?! — дрожащим голосом воскликнула она. Аллигатор чуть подался назад.
— Никто не запретит мне отлупить эту наглую ящерицу!
— Лупи себе на здоровье, — примирительно сказала нянюшка. — Но, может, все-таки не змеей?
Матушка поднесла кусок лианы к лицу и всмотрелась. На нее испуганно уставился средних размеров трехполосный болотный коитус. Он прикинул, уж не цапнуть ли матушку за нос, но решил, что лучше не связываться, и крепко стиснул челюсти в надежде, что сумасшедшая женщина поймет намек. Матушка Ветровоск разжала руку. Змея шмякнулась на дощатый пол веранды и поспешно уползла.
За все это время госпожа Гоголь даже не пошевелилась в своем кресле. Когда все немного поуспокоились, она повернулась к Субботе, который все так же молча следил за удочкой.
— Суббота, сходи и принеси госпоже ее шляпу, — велела она.
— Да, госпожа.
Матушка недоуменно нахмурилась.
— Ты посылаешь его прямо в пасть к хулигатору? — недоверчиво спросила она.
— Он же мертвый, — резонно указала госпожа Гоголь.
— Конечно. Но быть мертвым и без того плохо, а так ему придется быть мертвым в виде кусочков, — ответила матушка. — Господин Суббота, право, не стоит утруждаться!
— А как же твоя шляпа? — удивилась госпожа Гоголь.
— Шляпа? — переспросила матушка, — Ну, это… это ведь была всего-навсего шляпа. Но чтобы посылать человека, пусть даже мертвого, прямиком в пасть хулигатору? И ради какой-то там шляпы?
Нянюшка Ягг с ужасом слушала матушкины слова.
Кто-кто, а матушка Ветровоск лучше всех знала, насколько важна шляпа. Шляпа — это не просто предмет туалета. Шляпа определяет голову. Она определяет, кто ты есть. Всякий мало-мальский волшебник, если он хоть чего-то стоит, должен носить остроконечную шляпу, иначе не волшебник он вовсе. Разве кто-нибудь слышал, чтобы ведьма разгуливала по улицам без своей шляпы? Даже у Маграт была шляпа, хотя юная ведьмочка почти никогда не носила ее, поскольку была мокрой курицей. Впрочем, это не важно, дело ведь не в ношении шляпы, а в ее наличии. Каждое занятие, каждое искусство обладает собственной шляпой. Именно поэтому короли носят корону. Снимите с короля корону, и останется лишь человек с безвольным подбородком, время от времени машущий людям ладошкой. В шляпах — сила. Шляпы очень и очень важны. Но что важнее — человек или шляпа?…
Госпожа Гоголь снова пыхнула трубкой.
— Суббота, сходи и принеси мою лучшую выходную шляпу, — приказала она.
— Слушаюсь, госпожа Гоголь.
Суббота ненадолго скрылся в доме и вскоре появился с большой, видавшей виды коробкой, тщательно перевязанной бечевкой.
— Нет, этого я принять не могу, — наотрез отказалась матушка. — Это же твоя лучшая шляпа!
— У меня есть еще одна, — успокоила госпожа Гоголь. — Правда-правда, тут нечего стесняться.
Матушка осторожно взяла коробку.
— Сдается мне, госпожа Гоголь, — промолвила она, — что ты не совсем такая, какой кажешься.
— Вовсе нет, госпожа Ветровоск. Поверь, я именно та, за кого себя выдаю. Так же, как и ты.
— Это ты нас сюда привела?
— Ни в коем случае. Вы пришли сами. По собственной воле. Чтобы помочь кое-кому, верно ведь? И никто вас не заставлял. Вы целиком и полностью следовали своим желаниям — я права?
— Верно говорит, — согласилась нянюшка. — Будь это магия, мы бы сразу почувствовали.
— И то правда, — кивнула матушка. — Сюда нас насильно никто не гнал, сами пошли. Но какова здесь твоя роль, а, госпожа Гоголь?
— Я не играю никаких ролей, госпожа Ветровоск. Просто хочу получить свое. Хочу справедливости. А еще я хочу остановить ее.
— Кого это ее? — спросила нянюшка Ягг. Лицо матушки напоминало застывшую маску.
— Ее. Ту, которая стоит за всем этим, — пояснила госпожа Гоголь. — У дюка куриные мозги, сам бы он ничего не смог. Нет, госпожа Ягг, я имею в виду ее. Ее и зеркальную магию. Ее, то есть ту, которая любит всем управлять. Ту, которая реально стоит у руля. Ту, которая играет с судьбой. Ту, о которой госпожа Ветровоск прекрасно осведомлена.
Нянюшка Ягг была явно сбита с толку.
— Эсме, о чем это она? — повернулась нянюшка к подруге.
Но матушка лишь пробормотала себе под нос что-то невнятное.
— Чего? Не расслышала, — отозвалась нянюшка. Матушка Ветровоск подняла голову. Лицо ее покраснело от гнева.
— Она говорит о моей сестре, Гита! Тебе ясно? Расслышала? Поняла? О моей сестре! Или повторить? Хочешь знать, о ком она говорит? Может, тебе еще написать? О моей сестре! Вот кого она имеет в виду! Мою сестру!
— Они и в самом деле сестры? — спросила Маграт.
Ее чай остыл.
— Не знаю, — ответила Элла. — Но уж очень они… похожи. И большую часть времени неразлучны. Однако я чувствую, как они непрестанно следят. Они очень здорово умеют следить.
— И они заставляют тебя делать всю работу?
— Да нет, в общем-то, мне приходится лишь готовить для себя и для остальной прислуги, — пожала плечами Элла. — А прибраться и выстирать белье мне совсем не трудно.
— Значит, себе они готовят сами?
— Вряд ли. Правда, после того как я ложусь спать, они ходят по дому. Крестная Лилит говорит, что я должна быть добра к ним и жалеть их, потому что они не могут говорить. А еще я должна следить за тем, чтобы у нас в погребе всегда было много сыра.
— Они не едят ничего, кроме сыра? — удивилась Маграт.
— Не знаю… — растерянно произнесла Элла.
— В таком старом доме, наверное, много мышей и крыс. Видимо, они-то этот сыр и съедают.
— Знаешь, как ни странно, — ответила Элла, — я ни разу не видела тут ни единой мышки.
Маграт вздрогнула. Она вдруг почувствовала, что за ней следят.
— А почему ты просто не уйдешь? Лично я бы так и поступила.
— Куда? К тому же они всегда меня находят. Или посылают за мной кучера и конюхов.
— О боги!
— Скорее всего, они думают, что рано или поздно я с радостью выйду замуж за кого угодно, лишь бы избавиться от бесконечной стирки, — промолвила Элла. — Вряд ли одежду принца когда-нибудь стирают, — жестко добавила она. — После такого одежда не отстирывается, лучше сразу ее сжечь.
— А на самом деле ты хочешь сделать собственную карьеру, — ободрительно заметила Маграт, чтобы поддержать бедняжку. — Ты хочешь быть самостоятельной. Хочешь эмансипироваться.
— Э-э, ну не знаю… — ответила Элла, причем очень осторожно, поскольку фей-крестных ни в коем случае нельзя обижать, ведь это страшный грех.
— Хочешь, хочешь, — убежденно произнесла Маграт.
— Правда?
— Да.
— Ох.
— Нельзя выдавать девушку замуж против ее желания.
Элла откинулась на спинку стула.
— А ты давно фея? — спросила она.
— Э-э… Ну… В принципе…
— Вчера привезли платье, — перебила ее Элла. — Оно сейчас в большой гостиной на специальной подставке, а то вдруг помнется. Нет, оно должно быть идеальным. Карету специально покрыли лаком. И наняли дополнительных лакеев.
— Да, но, может…
— По-моему, мне все-таки придется выйти замуж за этого человека, — заключила Элла.
Матушка Ветровоск расхаживала взад и вперед по верандочке из плавника. От ее топота содрогалась вся хижина, и от свай во все стороны расходились круги.
— Да откуда тебе ее помнить?! — разорялась она. — Наша мать выгнала ее из дому, когда ей только-только тринадцать исполнилось! Мы обе тогда пешком под стол ходили! Но я прекрасно помню те ссоры! Слышала их, лежа в постели! Она была настоящей распутницей!
— Когда мы были помоложе, ты и про меня говорила, что я распутница, — напомнила нянюшка.
Матушка запнулась, на мгновение растерявшись. Но потом раздраженно отмахнулась.
— Ну говорила, — мрачно пробормотала она. — Но ты в отличие от нее чар ни на кого не напускала.
— Просто ни к чему было, — радостно ответила нянюшка. — Платья с глубоким вырезом более чем достаточно.
— С глубоким вырезом и коротким подолом, насколько мне помнится, — буркнула матушка. — Но она пользовалась всякими заклятьями. Притом не обычными, нет! И всегда все делала назло!
