лёг на печь. Сидели в тишине: я читала, Кот — сопел.
В дверь постучали. Не отрываясь от книги, — а там какой-то научный деятель обозревал особенности Нави глазами жителя Яви — пошла открывать.
— Другая дверь.
С непониманием глянула на Кота. Он мотнул головой в сторону Двери, и я, наконец, отвлеклась от чтения. С той стороны ко мне ещё не стучались.
— Чего стоишь? Открывай. Была бы опасность, до двери бы не дошли.
— Ты не забывай, что этот ваш «защитный частокол» сейчас только одной черепушкой и десятком мелких зверят подпитывается, — буркнула, но к Двери пошла. Открыла.
Опешила.
— День добрый, госпожа ведьма, — проговорила волосатая волчья морда.
Чтобы разглядеть белоснежные зубы, влажный чёрный нос и чёрные жёсткие усы, особенно яркие на фоне персиково-серой шерсти, мне пришлось запрокинуть голову.
— День добрый, — проговорила. Одно дело представлять себе волка на задних лапах. Другое дело — видеть воочию. Это выглядит довольно… странно. И чего он огромный-то такой? Я думала, волки не сильно крупнее собак… Ещё и в штанах, а в лапищах — корзинка.
— Я, в общем-то, спасибо сказать пришёл… и там это… гуси ваши, порог оббивают. Стыдно, говорят, стучаться, меня попросили.
Рассмотреть двор за спиной Волка не представлялось возможным, так что пришлось поверить на слово.
— Гусям стыдиться нечего, рада была помочь. И тебе, Волк, тоже не за что.
— Мы тут стаей волчьих цветов насобирали, — Волк протянул корзинку, — ты же, госпожа, и щенку нашему помогла. Вот, держи, — когтистая лапа подцепила мою человечью, а у меня сердце похолодело. Корзинка оказалась в моих застывших руках. — Ядов там каких сваришь, в хозяйстве всегда надо.
— Да не стоило… — выдавила из себя. — Может, чаю?
— Да нет, госпожа, как я с такой мордой чай пить буду? Но за предложение спасибо. И от Катеньки тоже спасибо. Я со своими перетёр, говорят, если что, провожать её к вам будем, ежели с деревни пошлют её с вестью какой.
— Дело хорошее, — покивала.
— Ну, я пошёл, — Волк спустился с крыльца, и теперь я смогла разглядеть его странные, словно человечьи, голубые глаза. И столько в этих глазах, что сразу понятно — может, и смирился он со своей шкурой, как белки рассказывают, да только осталась надежда на ведьминскую силу. Одна проблема — я не ведьма. — Ты, госпожа, это — гусей успокой. Они, слышал, коллективное самосожжение обсуждали, мол, на такой позор род свой гусиный и хозяйку обрекли.
Огромные, мне по пояс, птицы, толпились у частокола. Они крутили гусиными головами на изящных длинных лебединых шеях, всем своим видом показывая собственное смятение и неуверенность. Стояли в основном спиной, но всё оборачивались, всматриваясь в меня чёрными бусинками.
— Да что тут все такие радикальные-то?.. Эй, гуси-лебеди! Что там с самосожжением?
Все головы одновременно повернулись в мою сторону. Я вздрогнула.
— Позвольте!
— Позвольте!
— Хотим! — наперебой запричитали гуси, разворачиваясь ко мне в лучших традициях хоррора. Стоит напомнить, что это не просто птички — это огромные птички, своими короткими, но быстрыми перепончатыми лапами направляющиеся в мою сторону.
— А ну стоять! — рявкнула. — Никаких самосожжений, харакири, сэппуку и чем вы там ещё увлекаетесь! Вы как Ягу без своей службы оставите? А?!
Гуси замерли, переглянулись.
— Никак!
— Никак!
— Никак! — снова запричитали они.
— Ну вот и живите себе на здоровье. А ты, Волк, ты тоже живи на здоровье. Может, ещё расколдуют тебя, а если не расколдуют — то и волком ты тоже хороший человек.
Волк от моих «успокаиваний» как-то даже окосел, передёрнулся весь и, медленно кивнув на прощание, пошёл в лес.
Вот я молодец, надо же оборотню такое сказануть. Ладно, тут гуси-лебеди, надо с ними решать.
— Вы как питаетесь?
— Охота!
— Охота!
— Охота!
Что-то мне не нравится это пространное «охота». Сразу и сказки вспоминаются, и младенцы краденные…
— На кого охотитесь?
— Мыши!
— Рыба!
— Овёс!
— Змеи!
— Дети!
Гуси разом посмотрели на одного из своих. Тот вытянул шею испугано, затем стыдливо опустил голову и совершенно человечьим голосом, без причитаний и дополнительных звуков, проговорил:
— С седьмого дня месяца урожая 7370-ого года от сотворения мира Ягой Лияной был официально утверждён и введён в полную силу манифест Яги Ефросинии о запрете людоедства без приказа верховной в настоящее время Яги, а также запрет на поедание разумных существ Яви и Нави. Введён новый абсолютный запрет на людоедство и поедание разумных существ даже в случае прямого приказа верховной в настоящий момент Яги, запрет утверждён навсегда через ритуал Блокирования. Запрет внесёт в Курной Кодекс и отмене не подлежит.
(Прим. автора: Курной Кодекс — от «курьи ножки» — то есть окуренные дымом. Яга живёт в избушке на курьих ножках, Кодекс Ягиный — окуренный дымом, как окуривают место погребения.)
С последним словом гуси разом отвернулись от своего товарища и повернулись ко мне.
— А сейчас год какой?
— 7530-ый!
— 7530… Так, ладно, хоть с этим разобрались, — пробормотала. — Ну, тогда гуляйте, отдыхайте, сил набирайтесь. Не знаю… Если надо что — стучите, люди выпендриваться начнут — с белками передайте. А вообще к людям лучше не суйтесь. Всё. Пока.
И я вернулась в дом, захлопнув дверь. Жуткие птички.
Хотела вернуться к книге, но в окне заметила непривычный пейзаж. Подошла — заброшенный задний двор, гуси ходят. Навь. Тряхнула головой, проморгалась.
Теперь Явь.
— Что за?.. — раньше окна Навь не показывали. Зажмурилась, настроилась… Открыла один глаз. Второй.
Гуси решили притоптать траву, чтобы лужайка посимпатичнее стала. Один в частокол головой долбится, с какой целью — не знаю. Видимо, дощечку на место ставит.
— Чего высматриваешь? — я вздрогнула, и картина Нави вновь переменилась на Явь. Обернулась на Кота.
— Да нет, ничего. Просто в окно смотрю. Снова, кажется, газон надо стричь, ты так не думаешь?
— Не думаю. Домовой Явь в порядке держит.
— Ну да, ты, наверное, прав… — покивала, перехватила книгу поудобнее и пошла на диван — от греха подальше.
Сказ девятнадцатый. Где незваных гостей незваными гостями вышибают
Озёрные камушки закончились. Сегодня снова белка, но теперь я совсем не переживала. Животные приходят сюда, чувствуя приближение естественной смерти, никто их, к счастью, не травит.
Набрав крупы и немного мяса, пошла к озеру. Кот лениво остался на печи, впрочем, он никогда не ходил со мной за галькой, в его ответственности только те самые три круга вокруг могилы — ритуал привязки души к частоколу.
Закат. Какое же озеро красивое во время заката! Прямо сердце замирает.
Сама не заметила, как оказалась сидящей на берегу. Пальцы утонули в гальке, прохладной и влажной в глубине.
Пахнет тиной, но совсем
