Прошло какое-то время, и они перестали так говорить.
Иногда наступала оттепель, ненадолго, и затем морозы возвращались. Крыши домов украсились гирляндами сосулек. В очередную оттепель они врезались в землю, как кинжалы.
Тиффани не спала; не ложилась в кровать, во всяком случае. Никто из ведьм не ложился. Снег затвердел, как камень, и по нему можно было ездить, но ведьм было недостаточно и часов в сутках — тоже. Петулия как-то заснула на метле, и через две мили очнулась на дереве. Тиффани, заснув, соскользнула с метлы и проснулась в сугробе.
В туннели вошли волки. Они ослабели от голода и отчаяния. Матушка Ветровоск изгнала их и никогда никому не рассказала, как она это сделала.
Холод наносил удар за ударом день за днем, ночь за ночью. Снег был усыпан черными точками - это были мертвые птицы, замерзшие на лету. Выжившие птицы проникли в туннели и заполнили их своим щебетанием, а люди подкармливали их объедками в благодарность за ложную надежду на весну, что они дарили…
… Потому что пищи хватало. О да, пищи хватало. Рог Изобилия работал день и ночь.
А Тиффани думала: «Я должна сказать снежинкам — хватит…»
* * *
В старой заброшенной лачуге в прогнивших досках торчал гвоздь. Если бы у Зимового были пальцы, они бы задрожали.
Это последнее из того, что ему было нужно! Как многому пришлось научиться! Как трудно ему было, как трудно! Кто бы мог подумать, что люди состоят из таких материалов как мел, сажа, газы, яды и металлы? Ржавый гвоздь покрылся слоем льда, который стал нарастать и вытолкнул гвоздь из доски.
Гвоздь медленно вращался в воздухе, и в вое ледяного ветра, обдувающего макушки деревьев, прозвучал голос Зимового: «ЖЕЛЕЗА, ЧТОБЫ СДЕЛАТЬ ЧЕЛОВЕКА!»
Где-то высоко в горах снежный покров взорвался. Он вспучился, как будто под ним резвились дельфины, и стал менять форму, принимая то один, то другой образ…
Затем также внезапно, как и взметнулся, снег улегся. В морозном воздухе, сверкая на солнце, высился всадник на белоснежном коне. Если бы величайшего скульптора в мире попросили слепить снеговика, он бы вылепил вот такого.
Но это еще был не конец. Конь и всадник плавно меняли форму, становясь все более и более живыми. Проявились детали. Появились цвета, все блеклые, ни одного яркого.
Наконец печальное зимнее солнце осветило человека и коня.
Зимовой протянул руку и согнул пальцы. В конце концов, цвет - это всего лишь вопрос отражения; пальцы приобрели телесную окраску.
Зимовой попробовал разговаривать. Он издавал самые разнообразные звуки - от рева бури до шуршания прибоя на галечном берегу. Где-то среди них затесались звуки, которые казались правильными. Он повторил их, растягивая и перемешивая, превращая их в речь, играя с ними, пока они не зазвучали по-настоящему.
Он произнес:
— Трынбрынгхз? Грркхзыбывф? Висвуп? Нананана… Ни… На… А… А! Вот она, речь! — Зимовой откинул голову и запел увертюру из оперы «Зима в Убервальде» композитора Воты Дойнова. Он подслушал ее как-то раз, рея бурей над крышей оперного театра, и был изумлен, обнаружив, что люди — какие-то бурдюки на ножках, наполненные грязной водой - смогли настолько тонко понять зиму.
— СНОВА ПОХОЛОДАЛО! — пропел он в студенное небо.
Зимовой скакал через сосновый лес и пел оперу. Единственной допущенной им ошибкой было исполнение партий всех музыкальных инструментов, а не только голосов. Он пел всю оперу целиком и ехал, как странствующий оркестр, одновременно воспроизводя пение, скрипки, стук барабанов и весь остальной оркестр.
Запах деревьев! Ощущение притяжения земли! Чувство цельности! Он мог видеть темноту с другой стороны глазных яблок и сознавать, что это он и есть! Быть… и знать, что ты… человек!
У него никогда раньше не было таких ощущений. Это было так возбуждающе. Столько всего вокруг… чувства набрасывались на него со всех сторон. Например, земля. Она постоянно притягивала к себе. Даже чтобы просто стоять прямо, надо было все время думать об этом.
А птицы! Зимовой всегда воспринимал их как помехи, мешающие ветру, но сейчас он видел в них таких же живых существ, как и он сам! Они играли с земным притяжением и владели небесами.
Никогда раньше Зимовой не видел, не чувствовал, не слышал. Это невозможно, пока не станешь… обособленным, не окажешься в темноте за глазными яблоками. Никогда раньше он не был обособленным; он всегда был частью вселенной, частью притяжения и давления, звука и света, струящийся и скользящий. Он прорывался штормами через горы, но вплоть до сегодняшнего дня даже не знал, что такое горы.
Темнота за глазными яблоками… Что за совершенство. Она давала тебе чувство… самого себя. Руки с этими уморительными вихляющимися отростками на концах, они давали осязание; дыры по обеим сторонам головы позволяли проникать звукам; дырки на лице — чудесным запахам. Как умно со стороны этих дыр знать, что надо делать! Это так изумительно! У стихии все ощущения воспринимаются одновременно, внутри и снаружи в одном большом… нечто.
Нечто. Полезное слово… нечто. Нечто было чем-то, что Зимовой не смог бы описать. Все было… чем-то, и все было таким возбуждаюшим.
Как хорошо быть человеком! О, в основном он представлял собой грязный лед, но в конце концов, лед - это более упорядоченная вода.
Да, он — человек. Это так легко. Надо всего лишь организовать себя. Теперь у него были пять чувств, он мог передвигаться среди людей, он мог… искать. Искать так, как это делают люди. Он стал одним из них! Когда он был стихией, он не мог этого сделать, ему было трудно даже отличить человека от других сущностей физического мира. Но люди могут разговаривать с другими людьми, используя отверстие для звуков. И он тоже может разговаривать с ними, и они ничего не заподозрят!
Теперь, когда он стал человеком, пути назад нет. Он — Зимний Король!
Все, что ему нужно, - это королева.
* * *
Тиффани проснулась оттого, что кто-то ее тряс.
— Тиффани!
Она заснула, положив голову на Корнукопию. Где-то рядом слышался странный стук, как будто что-то сухое капало. Бледно-голубой свет заливал комнату.
Когда она открыла глаза, Матушка Ветровоск вернулась в свое кресло.
— Ты спишь с девяти часов, девочка, — сказала она. — Тебе пора домой.
Тиффани огляделась.
— А разве я не дома? — спросила она, чувствуя себя сбитой с толку.
— Нет, это дом Нянни Огг. А вот и суп…
Тиффани проснулась. Перед ней стояла расплывающаяся тарелка с супом. Она казалась… знакомой.
— Когда ты в последний раз спала в кровати? — спросила призрачная фигура.
Тиффани зевнула.
— Какой сегодня день?
— Вторник, — ответила Матушка Ветровоск.
— Мммм… Какой вторник?
Тиффани проснулась в третий раз, тут ее схватили и вытащили из кровати.
— Ну вот, — послышался голос Матушки Ветровоск. — Больше не засыпай. Ешь суп. Согревайся. Тебе пора домой.
На этот раз желудок Тиффани взял на себя управление рукой с ложкой, и Тиффани постепенно согрелась.
Матушка Ветровоск сидела напротив нее с котенком Ты на коленях, наблюдая как Тиффани ест суп.
— Я слишком многого от тебя ожидала, — сказала она. — Понадеялась, что когда день удлинится, твоя сила возрастет. Но ты в этом не виновата.
Стук участился. Тиффани глянула вниз и увидела, что из Рога Изобилия сыпется ячмень. Пока она разглядывала его, зерен стало сыпаться еще больше.
— Ты настроила его на ячмень, прежде чем заснуть, — пояснила Матушка. — Когда ты устаешь, его работа замедляется. Ячмень как раз то, что нужно, иначе куры бы нас заживо сожрали.
— Единственное, что я сделала правильно, — сказала Тиффани.
— Ох, ну не знаю. Аннаграмма Ястребц, кажется, подает надежды. Насколько я слышала, ей очень повезло с друзьями, — Если бы мисс Тенета рискнула сыграть в покер против Матушки Ветровоск, она скорее всего проиграла бы.
Внезапно перестук ячменных зерен стал громче.
— Послушайте, я… — начала Тиффани.
Матушка фыркнула.
— Лично мне никто не обязан давать объяснения, — с достоинством сказала она. — Можешь мне пообещать, что отправишься домой? Сегодня утром к нам прорвалась пара карет, и говорят, что внизу на равнинах все не так плохо. Возвращайся в свой Мел. Кроме тебя, у них больше ведьм нет.
Тиффани вздохнула. Ей очень хотелось вернуться домой, больше всего на свете. Но это было бы похоже на бегство.
— Или на стремление куда-то, — ответила Матушка, возвращаясь к своей старой привычке отвечать на то, что не было произнесено вслух.
— Тогда я отправлюсь завтра, — сказала Тиффани.
— Хорошо, — Матушка встала. — Идем. Я тебе что-то покажу.
Тиффани последовала за ней в снежный туннель, что выходил на опушку леса. Снег на поляне был утоптан крестьянами, ходящими в лес за дровами. Стоило зайти чуть подальше, и сугробы были уже не такими глубокими, деревья задерживали снег - и он лежал на ветвях, отбрасывая холодные синие тени.
