Она повернулась к двери и зашагала прочь.
Если вспомнить о том, как управляется космос, и кем он управляется, можно смело поверить тому, что ей удалось пройти больше половины пути, прежде чем земля внезапно разверзлась и поглотила ее.
Бьорн аккуратно снял тазик с огня и попробовал пальцем воду. Затем он стащил ботинки и погрузил в нее ноги.
Он проделал долгий путь: от подножия живописных голубых гор на востоке он прошел уже полпути до покрытых лесами тенистых склонов на западе, но, однако, нигде ему не встретилось даже шашлычной, не говоря уже о кентуккийских цыплятах его мечты. Тенистых лесов и зеленеющих лугов — хоть отбавляй; а вот пожрать — извини подвинься. Он поворошил палкой свой костерок и украдкой бросил взгляд через плечо на пугливо пасущегося олененка.
«Ну и местечко, — сказал он себе, — это же совершенная дыра».
Над его головой сияло солнце, отбрасывая длинные четко очерченные тени на махровый ковер зелени, устилающий речную долину. Он лег на спину и показал ему язык.
«Много лет назад, — вспомнил он, — я работал на этих ублюдков. Лучшие годы своей долбаной вечной жизни я угробил в основном на то, что перетаскивал с места на место здоровенные ящики. Ничего веселого в этом не было, но по крайней мере человек всегда мог зайти с приятелями в Общественный Клуб, сыграть пару партий на бильярде, залить в себя пинту пива и закусить пакетиком чипсов, а потом раздолбать какую-нибудь машину на парковке и сшибить пару мусорных баков по дороге домой. По крайней мере, там были тротуары, и канавы, и вода из крана, а не текущая прямо по земле, где в нее попадают листья и черт знает что еще.
А еще, — вспомнилось ему, — еще раньше, я работал на солнце. Ничего особенного, просто чистил его в конце дня, поливал из шланга, протирал ветровое стекло от налипших мошек. И что-то такое пошло не так, вроде бы какой-то придурок что-то напортачил, и все решили, что я знаю, что это было, потому что я как раз работал в ангаре, когда это произошло. Во всяком случае, так они сказали.
Для меня-то это было полной новостью, но они все равно сказали, что это дело должно быть шито-крыто и что меня придется уволить. Они сказали, мне придется начать новую жизнь где-нибудь в другом месте, где-нибудь в идиллии, а иначе… не помню, что там было иначе; скорее всего, это было просто Иначе.
Ублюдки…»
Олененок поднял голову, глядя на него большими круглыми черными глазами. Бьорн осклабился.
— У-ти, маленький, — засюсюкал он. — У-ти, что за миленькая маленькая оленюсечка! — «Там под деревьями я вроде бы видел дикий лук, — прошептал он про себя, — да еще, может быть, найду где-нибудь немного кросса, и выйдет очень даже неплохо».
Но олененок вдруг насторожил ушки, мотнул головой и прыснул в сторону. Надежда подшибить его камнем с двадцати ярдов рухнула. Бьорн снова сел и принялся массировать ступни.
А потом он поднял голову. Над ним стояла девушка — стройная девушка с длинными прямыми каштановыми волосами, светло-голубыми глазами и полуулыбкой проказливого ангела на слегка приоткрытых губах. И, что более существенно, с титьками размером с футбольный мяч. Бьорн широко раскрыл глаза и распахнул рот.
— Э-э, — проговорил он, но это прозвучало как откровенное мычание. — Э-э… извиняюсь, это был ваш… э-э… олененок?
Девушка откинула с лица прядь волос и опустилась на колени в траву рядом с ним. На ней была простая крестьянская блуза, из тех, на которых в магазинах «Принтемпс» даже не пытаются проставлять цену, а в правой руке она держала лукошко с земляникой.
— Na searan thu chulain-bach ma?[27] — сказала она. Бьорн предпринял несколько безуспешных попыток проглотить адамово яблоко и глупо ухмыльнулся.
— Э-э… да, — произнес он. — Гм. Отлично. Гм.
Девушка засмеялась, и ее смех был подобен нежному плеску горного озера, или, можно еще сказать, ледяной струе светлого пива, бьющей в донышко стакана. Бьорн моргнул и рефлекторно принялся натягивать ботинки.
— Be curailin suine pel-riath mo,[28] — произнесла девушка, и Бьорн неожиданно заметил, без особенной связи с чем-либо, что ее глаза были как… ну, они были вроде… черт, у нее были дьявольски красивые глаза, черт побери!
— Эй, — хрипло произнес он. — Я Бьорн. Гм. Вот так. Да.
Девушка опять засмеялась, и на этот раз — проклятье, он почти чувствовал во рту горьковатый вкус хмеля. Затем она достала из лукошка одну ягодку и закинула ее ему в рот прежде, чем он успел его закрыть.
— Э… м-м, — промычал он. — Спасибо. Большое спасибо.
Девушка наклонилась и поцеловала его в макушку, и запах ее волос напомнил Бьорну вкус первой сигареты после двенадцатичасовой смены на складе взрывчатых веществ. А потом она усмехнулась, поднялась и пошла прочь.
Минут через пять Бьорн перестал пялиться туда, куда она ушла, и выплюнул земляничину. Его левая нога затекла, и в ботинке бегало что-то маленькое и волосатое. Под сенью зарослей дикого лавра два пугливых олененка с бархатными рожками смеялись до икоты.
* * *
Джейн открыла глаза.
И много она с этого получила. Если вы хотите, чтобы от ваших глаз была какая-то польза, постарайтесь не оказываться в лишенной окон пещере в нескольких сотнях футов под землей с выключенным освещением.
— Эй! — позвал голос откуда-то сверху.
Она попыталась шевельнуться, но это тоже была неудачная мысль. Кто-то или что-то очень постарался, накрепко привязав ее к чему-то, что, как подсказывала ей интуиция, было железнодорожной шпалой. Где-то высоко над ее головой, более или менее в том месте, где ее инстинкты предполагали источник голоса, ей послышался хрустящий звук, словно от парового катка, медленно ползущего по гравийной дорожке.
— Кто здесь? — прошептала она.
— О, отлично, ты пришла в себя, — откликнулась темнота. Голос, возможно, был мужским, но помимо этого он был монументально неописуемым. Он говорил без какого-либо акцента, не давал никакого намека на возраст, и Джейн чувствовала, что если он и говорит почему-то по-английски, то это скорее всего за счет какой-нибудь дьявольски продвинутой аппаратуры для синхронного перевода. — Меня зовут… — и он сказал что-то, чего Джейн не разобрала, но что звучало очень похоже на «Смотрисам». Этого не могло быть, разумеется. С точки зрения здравого смысла.
— Что я здесь делаю? — спросила Джейн.
— Не знаю, — ответил Смотрисам. — При этом освещении мне ничего не видно. Тебе не кажется, что тут ужасно темно?
— Да, — ответила Джейн, пытаясь не обращать внимание на какое-то ползучее ощущение — наверное, что-то похожее она могла бы чувствовать, если бы кто-нибудь вычищал из ее костей костный мозг ершиком для прочистки труб.
— Так может быть, стоит включить свет?
— Да, пожалуйста.
Что ж, мы все иногда говорим глупости, и, в конце концов, она же не знала. Поэтому, когда внезапно зажегся свет и она начала неудержимо вопить, в ее мозгу оставалась небольшая часть, имевшая полное право сказать: «В этом нет моей вины» и никто не смог бы ничего возразить.
— Боже мой, — сказал Смотрисам, — что-нибудь случилось?
Вместо ответа Джейн издала лишь еще несколько воплей — по правде говоря, воплей было довольно много. Даже когда свет опять погас, она продолжала бормотать и всхлипывать еще почти две минуты, а это довольно долгое время.
— Так лучше?
— Ввввввввввввв.
— Прости, что?
— Ммммммммммммм.
— Надеюсь, я не испугал тебя, — проговорил Смотрисам. — Возможно, мне следовало упомянуть, что некоторых моя внешность расстраивает. Например, меня, — добавил он.
Джейн понемногу утихала, перейдя к серии коротких, прерывистых вздохов. Голос немного подождал, затем деликатно кашлянул.
— Иногда я пугаюсь так, что света белого не вижу, — произнес Смотрисам. — Все зависит от того, в каком я расположении духа. Да, кстати, — продолжал он, — насчет моего имени. Вообще-то, полностью меня зовут Исполняющий Работы по Рассмотрению и Исправлению Заблуждений, но друзья меня называют просто Смотрисам. Вернее, называли бы, если бы они у меня были. — Он помолчал. — Но у меня их нет, — прибавил он. — Наверное, моя внешность против меня, как ты считаешь?
— Ммммммммммм.
Послышался вздох.
— Прежде, — продолжал Смотрисам, — меня называли Воздаяние, и по мне, это было совсем неплохо, потому что я мог называться Даном — в древности было такое племя. Но потом Наверху решили, что «Воздаяние» звучит слишком старомодно, и изменили его. Теперь любят подчеркивать позитивные моменты работы, которую мы здесь делаем. А работа у нас тяжелая.
Джейн застыла. Невероятно долго она следила за тем, как крупная капля пота скатывается по ее лицу, добираясь до кончика носа, и за это время ей пришло в голову — по крайней мере, в ту часть ее головы, которая играла в этом эпизоде примерно ту же роль, какую играл оркестр на палубе тонущего «Титаника», — что Страх — это другое измерение.
