И, повернув еще раз, Максюта буквально втолкнул Ивана в какое‑то крохотное помещение.
— Эй, хозяин! — заорал он таким страшным басом, что перепугал Ваню до смерти. — Гости пришли!
Раздались шаркающие шаги, кто‑то закашлялся.
— Кого еще принесло на ночь глядя? — раздался недружелюбный голос. — Чего надобно?
— Свои, — так же громко прокричал Максюта, — давай, старик, все что положено!
— Ты чего так орешь? — шепотом спросил Ваня. — Ночь на дворе, еще разбудим кого, тебя, чай, во всей округе слышно!
— Так он глухой, — так же шепотом ответил Максюта, — а что побудим — не велика беда!
— А если… — начал Иван, но не договорил, потому что кто‑то ухватил его за бока.
Ваня взвизгнул, Максюта заехал по кому‑то рукой. С пола раздалось сдавленное рычание, зажегся тусклый огонек лучины, и в его свете Иван разглядел средних размеров медведя, который силился встать, но никак не мог этого сделать, потому как у него на спине стояла могучая нога Максюты.
— А, медведика моего, ироды, обидели? — ворчливо проговорил старик, зажигая лучиной свечи. — Живую тварь эвон как умучили!
— Ты, дед, — строго закричал Максюта старику на ухо, — своего зверя‑то уйми, не ровен час, брата Иванко зашибет!
— Да какой же это зверь, — всплеснул руками старик, — это ж дитя невинное!
— Дитя не дитя, а кости ломит — будь здоров!
Ваня, краем уха слушая перебранку Максюты со стариком, стал потихоньку осматриваться. Две свечи на окне комнатушки горели неровно, больше коптили, но и их света было достаточно для того, чтобы все кругом увидеть. Потолок был так низок, что Ваня боялся задеть его головой. Всюду висели на больших крючьях мешки с какими‑то травами, пол был устелен соломой, поверх которой лежало несколько полосатых ковриков. К стене притулился небольшой стол из гладко струганных досок, ничем не застеленный, на нем стоял большой медный самовар и несколько глиняных кружек. Больше ничего примечательного не было, если не считать того же медведя, который отполз к порогу и сейчас сидел там, опасливо посматривая на Максюту. Сам старик был маленьким и сморщенным, лицо, все в мелких морщинах, напоминало печеное яблочко, темные глаза глубоко запали и часто мигали. На старике был надет какой‑то странный кафтан, весь заплатанный, но чистый, вместо кушака тощий живот старика обхватывала тонкая веревка с концами, вымазанными в смоле.
Максюта, все еще ругая хозяина, усадил Ваню за стол. Старик посмотрел на них и, махнув рукой, скрылся за маленькой дверью, которую Иван сразу и не приметил.
— И зачем мы сюда пришли?
— Выпить, — честно признался Максюта, — ну, не только, выпить, конечно, но и выпить тоже.
— Я не буду, — наотрез отказался Ваня, — мне Веста не велела.
— Как это не будешь, — огорчился Максюта, — как это не будешь, если мы уже пришли? Нет уж, ты это брось!
— Ну, подумаю, — улыбнулся Иван, твердо решив не пить, — ты лучше говори, почему именно сюда и что это за старик такой?
— Обыкновенный старик, — пожал плечами Максюта, — знахарь. А привел я тебя сюда для того, Иванко, чтобы ты его чудодейственного зелья выпил да дух свой укрепил.
— Какого такого зелья? — насторожился Ваня — Ежели ты думаешь, что я…
— Ничего я не думаю, брат. Да только вижу, что силушки у тебя маловато будет, боюсь, не одолеть, не справиться тебе со всеми горестями да заботами, что впереди ждут. Веста твоя, конечно, хороша, да, как говорится, надеяться‑то надейся, да сам не плошай. Ты, поди, думаешь, что я отроду такой дюжий да сильный? Э нет, брат, где бы я был да кто бы я был, если бы не испил стариковского винца!
— Да что же это за зелье такое? — нетерпеливо спросил Ваня — Зачем оно?
— Затем, брат, что сердцу силу дает, душу крепит, тело правит. Не насовсем, конечно, да только, как глотнешь, ровно кто тебя вот так и толкает, так покоя и не дает — ступай, мол, не бойся ничего! Я в свое время каким был? Пальцем перешибить можно, ветерка боялся, ходил и то не иначе, как с посошком. А отец мой, Володарь Грузич, в ту пору и закручинился, как бы меня на ноги поставить да выправить, вот и отправился он по колдунам да знахарям. Что со мной ни делали — всего и не пересказать, ничего не помогало. Да только пришел мой батюшка к этому старичку, Жарохе‑знахарю, рассказал все не таясь: так, мол, и так… Махнул Жароха рукой — дело твое, говорит, слажу, ты только сына своего ко мне приводи. Привел меня батюшка, чуть ли не на руках принес, в ноги знахарю поклонился, вылечишь, дескать, — всего своего добра не пожалею. А Жароха только пошептал надо мной что‑то да дал винца своего заговоренного хлебнуть. А как я испил — чую, с каждым глотком силушка прибавляется, и не столько в руках да ноженьках, сколько в сердце. Как вышли мы отсюда с батюшкой, увидел я: в грязи телега застряла, ухватил я ту телегу за ось да сразу и выдернул. А как домой пришли, стал в кузнице батюшке помогать, молоты тягать да коней ковать, в поле с сохой пошел, матушке в ее хозяйстве подсобил. И, веришь ли, брат, года не прошло — здоров стал, кровь с молоком, румянец во всю щеку, как сосна поднялся. Вот оно что, зелье‑то стариковское творит!
— Да уж, — только и смог выдохнуть Ваня, — а ежели и мне так?
— Так для того и привел! — рассмеялся Максюта.
— А скажи еще, — тихонько спросил его Иван, — раз этот Жароха для тебя столько блага сделал, ты зачем с ним так грубо обходишься? И обругал, и медведя, вон, обидел.
— А затем я с ним так грубо себя веду, — посерьезнел Максюта, — что иную речь он и слушать не будет, прочь прогонит да еще напоследок проклятий навяжет. Леший с ними, с колдунами, каждый свою линию гнет: кому по нраву, чтобы ты на коленки пал и руки целовал, а кому‑то, Жарохе вот, хочется, чтобы с ними говорили сурово, по всей строгости.
— Понял, — кивнул Ваня, хотя в действительности ему многое было непонятно, — а мне‑то он своего зелья даст?
— Даст, как не дать, — заверил его Максюта, — да вот и он.
И правда, старик, кряхтя и ворча, зашел в горницу, запер за собой дверь, с беспокойством оглянулся по сторонам и подошел к столу. Из‑за пазухи он достал кувшин, заткнутый красной тряпкой, и поставил его перед Ваней.
— На вот, пей.
Иван, пролепетав: „Спасибо“, — осторожно вытащил тряпку и с опаской понюхал жидкость. Пахло хорошим вином. Ваня подумал, погладил кувшин и быстро сделал один глоток. Вино было немного терпкое, сладковатое и пахло медом.
— Ты чего, — возмутился Жароха, — ты давай все пей!
— Все? — испугался Ваня. — Как это все?
В кувшине было никак не меньше половины литра, Иван за раз мог выпить вдвое больше пива, но пить залпом такое хорошее вино ему казалось кощунством.
— Пей, пей, — подбодрил его Максюта, — худа не будет!
И Ваня, крепко понадеявшись на свой организм, зажмурился и одним махом осушил кувшин.
— Ну, силен! — восхитился Жароха. — Я думал, ты по глоточку тянуть будешь!
Максюта с гордостью посмотрел на старика: вот, мол, каких молодцов к тебе привожу! Ваня же сидел, хлопал глазами и никак не мог понять, хорошо ему или плохо. В животе что‑то недовольно бурчало, рот был полон сладкой слюны, горло так и горело. Вдобавок еще помутилось в голове, перед глазами поплыли красные пятна, и Ваня, что‑то невнятно пробормотав, рухнул головой на стол. Максюта досадливо крякнул, поднял Ивана на руки и, вручив старику несколько тускло блеснувших монет, тяжелой походкой отправился вон. У порога с удовольствием пнул медведя в бок, насладился его злобным рычанием и вышел на улицу. Ваня никак не хотел приходить в себя. Максюта взвалил его на плечо и понес по полутемным переулкам. Казалось, он совсем не замечал своей ноши, что‑то напевал под нос и заглядывал в окна домов. Свет уже почти нигде не горел, но зато ясно светил месяц. Вскоре Максюта вышел на улочку, ведущую к площади, перехватил Ивана поудобнее и бросился бегом.
— Ты чего с парнем учудил?! — закричала Веста, увидев бесчувственного Ваню. — Ты что с ним сделал?
— Да ничего, — примирительно вскинул руки Максюта, — только зельем опоил.
— Каким еще зельем? — отчаянно взвыла волчица и бросилась к распростертому Ване. — Иванушка! Друг ты мой! Очнись!
Ваня очнулся, открыл глаза, увидел перед собой оскаленную морду и, икнув от ужаса, снова потерял сознание. Веста, угрожающе рыча, надвинулась на Максюту:
— Каким, говоришь, зельем Иванушку сгубил?
— Да кто его сгубил! — рассмеялся тот. — Проспится — будет как новенький, даже лучше. Ты, наверное, слыхала про знахаря Жароху? Его работа.
— А, — тут же успокоилась волчица, — Жароху знаю, знатный чародей будет, жаль, ничем, кроме своих трав да настоек, не занимается. И как это я Сама не сообразила Ваню к Жарохе отвести? Ты молодец, — и она ласково тронула Максюту лапой, — прости, что на тебя ругаться вздумала, не со зла я, по незнанию!
