Зажмурившись, осторожно сняла костяшками пальцев с уголков глаз болезненные слёзы.
Нужно собираться в кучку и вставать. Дом сам себя не затопит. Купол не откроется, а проветривать надо. Поболели и хватит, хорошего понемногу.
Кряхтя как старушка, села. Руки, ноги крутили. Чувствуя себя разбитым корытом, я смогла встать и сделать всего каких-то два жалких шага к окну. Голова закружилась, в глазах потемнело... Схватившись за раму, замерла.
Приступ тошноты утих. Медленно сделав вдох, проморгалась. Слёзы застилали глаза.
Выглянув на улицу, пришла в недоумение. Через весь внутренний дворик — от теплицы до веранды — натянуты верёвки, на которых висели в ряд мокрые простыни. Ветерок, проникающий через открытые панели купола, слабо трепал их, приподнимая края. А между цветными полотнами ткани, волоча за собой таз с бельём, озабоченно металась Лапушка.
Вся эта картина напомнила о Калебе. Он обещал такие же верёвки.
Так может, я всё ещё в бреду, а это сон? Хорошие грёзы, мне они нравились.
Шмыгнув носом, замерла. По моей талии скользнули чужие горячие ладони. Кто-то обнял, и я оказалась прижата спиной к мощной обнажённой груди. Не веря в происходящее, затаила дыхание.
— Ты зачем встала, Дали? Ещё рановато, малыш. Слишком много сил отобрала у тебя лихорадка.
— Ты мой сон? — выдохнула я. — Если так можно мне задержаться в нём подольше. Не хочу обратно в тот пустой дом, я устала быть одна. Мне плохо без тебя, Калеб.
— Ты не спишь, детка. Лихорадка прошла, мы справились с ней, — склонив голову, он коснулся губами волос.
Лёгкие, почти воздушные ласки подарили столько нежности. Прикрыв глаза, я попыталась осознать происходящее. Это не сон.
Моя челюсть предательски задрожала. Сдерживая лавину слёз, готовых вырваться наружу, только и смогла, что сжать его запястья.
Живой.
— Даллия, — тихий бас Калеба счастьем отзывался в моей душе. — Я дома с тобой и уже навсегда.
Крупные слезинки покатились по щекам.
— Что ты, девочка моя, — осторожно развернув, он прижал к себе и немного неловко пригладил по волосам. — Не надо, всё уже хорошо. Я успел вовремя, как чувствовал, что нужно спешить. Словно гнал меня кто-то к тебе.
Хлюпая носом, я ощущала приятный аромат, идущий от Калеба. Его кожа пахла мятой.
— Ты всегда ходишь без футболки? — шепнула сиплым голосом.
— Да, детка. Дома только так.
Лёгкими поцелуями он осыпал сначала макушку, а затем спустился ниже, прижимаясь к моему виску. Это оказалось последней каплей, я всё-таки расплакалась. Молча подняв на руки, Калеб сел на край кровати и удобно устроил меня на своих коленях.
— Прости, что так вышло, Дали. Этого я никогда себе не прощу. Никто не должен был тебе сообщать. Я не хотел тревожить твоё сердечко, милая. И слёз не хотел.
— Ты снился мне этой ночью, — прохрипела я.
— Ты бредила. Два дня сплошного ада. Согреть и напоить жаропонижающим. Зелёная вливала в тебя воду ложками, часами нависая над кроватью. Преданней существа я ещё не видел. Вторая, толстушка, носилась с вёдрами. Топила печь... Моя
розовенькая помощница. У меня, Дали, случились два очень страшных дня. Детка, у меня цветок на кухне адово пламя в печи вызывал. Мне пухляшка завтраки, обеды и ужины стряпала. Всяко бывало, но чтобы мне цветок готовил...
— Ты устал? — я вяло улыбнулась.
— Я счастлив, детка. Теперь, когда ты смотришь на меня пусть и больным, но ясным взглядом, я очень счастлив.
Я снова притихла. На улице загремел таз.
Вздрогнув, почувствовала, как крепче сжимаются его руки.
— Это зелёная шуршит во дворе. Таскает выжатое бельё в одну кучу, а я потом развешиваю. Простыни приходится обеззараживать.
— Я простыла.
— Нет, Дали. Это не просто насморк, а «лихорадка переселенцев». Зараза та ещё. Косит она знатно. Знать бы ещё, где ты её подхватить умудрилась.
— Соседка заболела, а я в гостях была.
— Нет, — Калеб пригладил выбившиеся прядки волос и заправил мне их за ухо. — Болезнь не передаётся от больного по воздуху. Только через вещь. Заражаются спорами.
Ты должна была вдохнуть их. Обычно после лихорадки постельное бельё больного утилизируется...
— Но ты постирал, — глухо перебила я его.
— Я привит, в армии, да и в колонии с этим строго. А у тебя теперь стойкий пожизненный иммунитет. Г остей мы не ждём в ближайшие несколько месяцев, а именно столько живут споры бактерий. Смысла не вижу всё сжигать, развешаю по верёвкам на две-три недели. Солнечные лучи заразу уничтожат.
Прикрыв глаза, я осторожно приобняла мужа. Такой огромный. Как мишка.
— Ты ещё не оправилась. Нужно спать, Дали, и пить как можно больше.
Мозолистая ладонь прошлась по моей спине успокаивая.
— Мне казалось, здесь был врач с тобой, — вспомнила я отрывок сна.
— Был. И дед, и его друг — военный фельдшер. Он стольких с этой лихорадкой с того света вернул. Если бы не док — не представляю, что бы делал. Я с перепугу всех на ноги поставил.
Сглотнув вязкую слюну, поискала взглядом стакан.
— Пить хочу, — шепнула, так и не найдя его.
— Всё на кухне осталось, — он обернулся в сторону коридора. — Чай тебе запаривал и услышал шум. Сейчас принесу.
— Нет! — спохватилась я. — Не уходи. Посиди ещё немного.
— Я уже никуда не денусь, детка. Погонишь — не уйду, — глухо засмеялся он. — Здесь моё место. Ты моя жена. Это моя земля и дом.
— С дырами...
— Главное, что есть, Даллия. Ты дала мне так много. А все недостатки я быстро подправлю. И дыры замажу, и шкаф соберу, — он поднялся, не отпуская меня. — Ты такая маленькая, что я легко могу тебя носить на руках. Наверное, я должен покаяться, пока ты в горячке металась, я тебя поднимал, менял под тобой простыни, переодевал. Нет, сначала просто раздевал. Полностью. Трусики с ромашками, м-м-м, — в его глазах появился озорной блеск. — А вот одел я тебя всего пару часиков назад, когда у тебя дыхание выровнялось и на пот пробило.
— Ты смотрел на меня голую? — мой голос походил на писк.
— Конечно! И видел, и трогал, и, вообще, такие вещи вытворял...
— Калеб, ты такой похабник!
— Я тебя обтирал, массажировал ступни, растирал запястья, целовал в шейку, и .
— Калеб, можно я тебя попрошу?
— Что угодно, сердечко моё.
— Пусть всё, что ты делал со мной в эти два дня, останется твоей тайной. Боюсь, такого позора я не переживу.
— Глупенькая, — он нежно поцеловал меня в висок. — Как же я испугался, увидев тебя в таком состоянии. В тот момент, когда связь установилась, я познал настоящий страх. Ты бредила, детка. Смотрела на меня мутными, затянутыми белёсой пеленой глазами и не видела...
Склонившись ниже, он легко нашёл мои губы.
Глава 32
Поцелуй. Нежась в объятьях Калеба, я мгновенно забыла о своей слабости и боли. Ощущая мягкость и нежность его губ, желала, чтобы руки этого мужчины всегда сжимались на моей талии. Чтобы этот момент не прекращался. Никогда. И он его не прерывал. Наоборот, в движениях Калеба появился некий голод и одержимость: сминая мои губы, его язык мягко, но напористо ворвался внутрь, прошёлся по нёбу и сплёлся с моим, танцуя древний танец страсти.
Глухо застонав, я обхватила мужа за шею и зарылась пальчиками в длинных мягких волосах, прижимаясь всё теснее к своему гиганту. Развернувшись, Калеб, не прерывая единение наших губ, уложил меня на матрас и навис сверху. Прикрыв глаза, я полностью отдалась своим чувствам. Жар оглушающей волною пронзал тело от макушки до пальцев стопы, которые я поджала.
Какой же Калеб огромный и горячий мужчина. Тяжёлый.
— Девочка моя, — хрипло прошептал он. Скользнув лёгким поцелуем по щеке, он упёрся лбом в матрас. — Что же я сделал такого, что судьба мне послала тебя. Не пугай меня так больше.
Его короткая бородка приятно щекотала кожу.
— Только ради этого поцелуя стоило тебя ждать, — не удержалась я.
