И когда на пороге комнаты показалась Анна с громадной оглоблей в руках, я — себя не помня совершенно — отодрал-таки от собственной шеи матроса, швырнул его в окно (пробив своим телом ставни, он вылетел на улицу) и пошел прямо на кикимору.
Огоньков закрыл глаза, прошептал: «Если погибну, прошу считать меня коммунистом» — и с криком:
— Спасите! — бросился мне под ноги. Л
Я споткнулся, рухнул на порог, еще в полете успев заметить, как взметнулась надо мной оглобля… Анна! И ты, Брут! Как оглобля опускалась, я не помню. Что, впрочем, неудивительно, поскольку оглобля опустилась не куда-нибудь, а точнехонько мне на макушку.
Думаете, пока я валялся в бессознательном состоянии, меня связали, окатили холодной водой, похлопали по щекам, сунули под нос нашатырь, а в пасть прыснули валерьянки — и я очнулся, покраснев от стыда, униженно извинился, и на этом все закончилось? Ну да, как же! То есть связали, конечно, и холодной водой поливали, и свинцовую примочку прикладывали к шишке на голове, и нашатырь использовали, и валерьянку. Но после всего этого мудрый Петро Карась, сказав, что знает, как правильно приводить комдивов в чувство, плеснул мне в рот полный стакан спирта…
Что тогда началось!
Гневаться я сразу перестал. Мне вдруг со страшной силой захотелось веселиться. Веревки, связываюшие меня, я разодрал без особого напряжения. Вскочил на ноги и захохотал, ощущая во всем теле былую бесовскую силу и небывалый, никогда мною не ощущаемый кураж.
— Анка! — заорал я, хлопнув зеленоволосую кикимору пониже спины. — Собирай на стол! Тащи огурцов! Помидоров тащи!
— Так ведь не сезон для овощей, — оторопела Анна.
— И для праздников не сезон! — завопил товарищ Огоньков. — У нас сражение с превосходящими силами противника на носу, а вы, товарищ Адольф, дурью маетесь! Положение фронта!.. Секретное вражеское оружие!.. Давайте уж тогда отступать, от греха подальше, а не лезть в бой…
— Сражение?! — заревел я. — Это ты мне, мымра очкастая, о сражении говорить будешь? Где здесь противник? Покажите мне его превосходящие силы! Сейчас я его с потрохами жрать буду!
— Зря ты ему спирта налил, — шепнул Огоньков Карасю.
— Зря?! — расслышал я. — Ну, селедка четырехглазая, договоришься сейчас у меня!
Наученный горьким опытом, Огоньков вздрогнул. Пробормотал что-то вроде:
— Кажется, Кузьма меня зовет, — и, пятясь, удалился.
Уход его на меня подействовал, как вид мчащейся машины на уличного пса. Не рассуждая, я рванул вслед за политруком, по дороге разметав в разные стороны Анну и Петра и вышибив лбом дверь.
— Держи комдива! — полетел мне в спину вопль Карася.
Честно говоря, я и сам не вполне понимал, что со мной. Не будь я созданием Преисподней, я сказал бы, что одержим бесом… Каким еще бесом?! Буйный желтый комдив Василий Иваныч Чапаев прочно овладел моим сознанием и заставлял меня выкидывать такие штуки, какие я в трезвом уме и здравой памяти никогда бы не стал…
Итак, не найдя Огонькова, резво куда-то спрятавшегося, я схлестнулся в шуточной баталии с отрядом леших-пехотинцев в полном составе и, конечно, победил, при этом даже не запыхавшись. Когда порядочно поувеченные члены дивизии борцов за свободу малых Темных народов расползлись по ближайшим кустам, я огляделся и увидел, что вокруг стало как-то очень безлюдно. И в штабе, который я незамедлительно после драки разнес по бревнышкам, никого не оказалось. Так и не удовлетворив жажду разрушения, я заметался по пригорку, где дислоцировалась минуту назад растворившаяся в воздухе дивизия, споткнулся о какую-то кочку, ушиб себе копыто и совсем озверел.
Дальше… что-то очень смутно припоминаю… Извлек из прибрежных камышей Карася, бегал за ним по окрестностям, приказывая открыть мне тайны месторасположения стратегического запаса спирта. Петро удачно улизнул на одиноко торчащую корабельную сосну и с высоты пяти метров принялся слезливо увещевать меня успокоиться. Наверное, я бы все-таки вырвал сосну с корнем и примерно наказал бы ординарца за неподчинение приказам высшего начальства, но тут мое внимание привлекло кое-что поинтереснее болтающегося на верхушке дерева матроса.
Со стороны города к нашему пригорку стройными рядами двигались батальоны гарнизона Ближне-Камышинска. Ползло за ними угловатое чудовище танка, тянулось несколько трехдюймовок. Одиночные винтовочные выстрелы и обрывки команд, долетавшие на пригорок, не оставляли никаких сомнений в том, что белый гарнизон уже вполне разобрался: ему угрожает бой не с несметным войском, а всего-навсего с малочисленной и слабо вооруженной дивизией, которая к тому же куда-то попряталась. Солдаты планомерно шли вперед, на мрачных их физиономиях ясно было написано горячее желание поскорее наказать нахальных красных вояк, внесших в их ряды поначалу такую сумятицу.
Ну я вам сейчас покажу, клянусь левой подпругой моего Барлога… Тьфу ты, клянусь ведьмами седьмого круга, я хотел сказать…
Не теряя времени, я поскакал навстречу врагу. В меня даже не стреляли, с нездоровым интересом наблюдая за передвижением. Какую угрозу может представлять один-единственный человек? Наверное, они решили захватить меня живьем, а потом всласть поглумиться… Между прочим, кое-кто из вражеских солдат уже начал посмеиваться, когда я на ходу стянул с себя штаны! Мне даже жаль стало глупых врагов, и я громогласно предупредил:
— Обнажаю основное оружие! Спасайтесь кто может, пока не поздно!
Теперь уже хохотала вся передняя цепь. Ну и ладно, совесть моя чиста, считайте, что больше предупреждений не будет… Если кто чего не понял, это ваши проблемы. Вторая и третья цепи дружно заливались хохотом, когда я ворвался в гущу противника и сокрушительными ударами хвоста разметал авангард наступления. На несколько минут вражеское войско оторопело, чем я и воспользовался, вмиг откусив танковое дуло и, используя полученное орудие в качестве духовой трубки, прицельным плевком сразив главнокомандующего офицера в мундире с позолоченными аксельбантами. Тогда-то враг полностью осознал свою ошибку, но было уже, конечно, слишком поздно. Три или четыре батальона одновременно накинулись на меня.
Я даже не сражался в полном смысле этого слова. Это было бы слишком скучно — крушить вражеских солдат танковым дулом или, хватая их по двое-трое, зашвыривать за линию горизонта. Личность Чапаева во мне требовала праздника и ярмарочных гуляний. Для начала я откопал наполовину вбитый в землю танк и, раскрутив, бросил его в место сосредоточения артиллерии, разом выведя из строя все пушки противника. Потом настало время разобраться с пехотой. Вот тогда-то и началось веселье!
Уверяю вас, «Тетрис» — самая увлекательная игра на свете. Особенно если играть в нее, используя в качестве разнокалиберных фигурок настоящих живых людей. Солдаты гарнизона, правда, в первые полчаса активно вырывались, кричали и визжали, но потом, поняв, что сопротивление бесполезно, безропотно отдались во власть победителю, то есть мне. За какой-нибудь час я уже воздвиг на подступах к городу вполне приличную башню, которую тут же окрестил Пизанской. Сконструированная из утрамбованных до полного паралича белых воинов, башня вроде стояла крепко, но, когда я отвлекался за тем, чтобы поймать очередную «фигурку», деморализованные солдаты потихоньку начинали расползаться и башня заваливалась набок. В конце концов мне надоело постоянно реставрировать свое творение, я сбегал к блокпосту на въезде в город, приволок катушку колючей проволоки и с ее помощью прекрасно закрепил башню. Очень красиво получилось! Особенно мне удались кокетливые бантики из колючей проволоки на верхних этажах.
После всего этого я несколько утомился. Но это, конечно, не значило, что, появись еще один или два вражеских батальона, я бы не вступил в схватку. Вступил бы — и выстроил, скажем, вокруг башни живую изгородь или еще что-нибудь в подобном роде. Я просто выпустил пар, личность Чапаева на время угомонилась, и первое, что сделал, став самим собой, натянул штаны.
И обернулся. Карась с Огоньковым опасливо приближались к полю боя. Позади них Анна выковыривала из кустов, прибрежного камыша и сугробов членов дивизии борцов за освобождение малых Темных народов.
— А вы говорили «опасность»! — самодовольно заметил я. — Говорили «Конармию дождаться надо»… Секретное оружие… Мы и сами с усами! Подумаешь, какой-то жалкий гарнизон. Хотели город захватить? Получайте на блюдечке. И впредь не перечьте своему командиру.
— Если б я тебе не перечил, ты бы добрался до спирта и сровнял бы город с землей, — угрюмо проговорил Петро Карась.
— А где спирт? — тут же оживился я.
— Э-э… нету! Нету! — в один голос загомонили политрук и ординарец.
— Врете ведь…
— Никак нет!
— А, не важно…
— Так точно, товарищ Адольф… то есть товарищ Чапаев… то есть Адольф…
