Дело в том, что Абронзиус был ламиеологом старой закалки. Идеалистом, иными словами. Если провести аналогии, Профессор был из тех охотников, которые идут на медведя с рогатиной, а не роют ямы с острыми кольями на дне, не ставят капканы, не используют медвежат в качестве приманки. Ловить вампиров в их же собственном замке это совсем другое дело, нежели заманивать врагов в западню, воспользовавшись их доверчивостью. Так же нечестно! С другой стороны, есть ли у вампиров понятие о справедливости?
Теперь все сводилось к одному вопросу.
Когда люди сгрудились во дворе, ожидая кровавой бойни, открыл ли фон Кролок ворота?
Откинув голову, Сара заскрежетала зубами. Почему ей так не везет? Почему ей в руки не попадалась ну хоть та же Эржбета! Из-за своеобразных гигиенических пристрастий этой госпожи, девственность в ее владениях стала серьезной проблемой, которую крестьянки старались устранить при первой же возможности. Ох, с каким удовольствием Сара угостила бы чесноком старую перечницу! Увы, ей суждено было напороться на поборников честной охоты.
Ну конечно фон Кролок открыл те чертовы ворота!
Сара попыталась представить себе эту сцену.
Вот граф подходит к тяжелым створкам ворот, отворить которые под силу лишь нескольким мужчинам, и толкает их одной рукой. Оборачивается к слугам, которые сжимают распятия, будто утопающие — щепки от корабельной мачты.
— Но раз уж мы затеяли эту игру, то будем играть по правилам, — раскатился его голос. — Можете идти. Ну же! Здесь нет подвоха. Уходите! Оставьте в покое поклоны — сейчас не до церемоний. Чувствую, что долго мне не продержаться. Поторапливайтесь! А когда вернетесь в свои дома, заприте двери и особенно ставни. Не выходите на улицу после захода солнца, никогда. И детей не выпускайте. Для нас, вампиров, дети это та же еда, только порцией поменьше… И вот еще что — я даю всем вольную. Если я прикажу, вы больше не обязаны приходить по моему зову. Теперь прощайте. Я не требую, чтобы вы забыли обо мне, потому что я еще не раз напомню о своем существовании. Просто будьте осторожны… Пожалуйста.
В самом конце плетется маленькая судомойка, заправляя выбившиеся кудри под чепчик. Уходить из замка ей нелегко. По нескольким причинам. Во-первых, здесь она не видела ничего кроме ласки. А во-вторых, поскольку она утащила серебра больше, чем остальные слуги, ей приходится передвигаться черепашьими шагами, грохоча при этом, как ожившие доспехи. Проходя мимо, она боязливо смотрит на графа, но тот не обращает на нее внимания. Взор его прикован к крыльцу, где сейчас стоит его сын. В белоснежной ночной сорочке и с длинными волосами, серебристыми от лунного света, виконт фон Кролок похож на привидение. Но вряд ли глаза привидений светятся таким торжеством, даже если они сыграют целую симфонию на ржавых цепях.
— Ты позвал меня только ради этого, papa? — произносит виконт скучающим тоном. — Право же, ночные сборища так утомительны.
Неторопливой походкой он направляется в дом.
— Надеюсь, ты идешь переодеваться! — рычит граф ему вслед.
Обернувшись, виконт демонстративно зевает.
— Я спать иду. Доброй ночи.
И тогда Фон Кролок захлопнул ворота с такой силой, что по ним пробежала трещина. Маленькая судомойка постояла на месте, но так и не дождавшись будоражащих воображение звуков, направилась за остальными в деревню.
Это была прабабка Сары. Вернее, прабабка с таким колчиством «пра», что только у заики хватило бы терпения выговорить их все. Ее рассказ передавался из поколения в поколение. Кто ее знает, может, чего и приврала. Но факт оставался фактом — Ребекка Шагал по сей день помешивала чай ложечкой с вензелем «VK».
Вот теперь все встало по своим местам. Раз уж граф фон Кролок когда-то спас ее прабабку — от себя самого, но какая разница? — Сара Шагал-Абронзиус спасет его сына.
Хотя Герберт и не заслуживает ее усилий. Более бесполезное создание трудно отыскать.
О да, за время своего пребывания в замке она успела на него насмотреться. Граф хотел, чтобы Сара вернула его сына на путь истинный, но ничего хорошего из этой затеи не получилось. И слава Всевышнему! Сара поймала себя на мысли, что ей никогда не нравился виконт фон Кролок. Он раздражал своей неопределенностью. Разглядеть в нем мужчину было нелегкой задачей. Ведь по местным стандартам в понятие «мужественность» входило умение рыгать так, чтобы в трактире гасли свечи, плевать дальше всех и отпускать сальные шуточки, когда мимо проходит Магда. Виконт же мог часами валятся на кушетке и читать стихи, лениво обмахиваясь веером. А еще он закатывал истерику, если принесенные щипцы для завивки были слишком холодными. Капризный барчонок, не проработавший в своей жизни ни дня. Эгоист, изнеженный и слабый.
В глубине души Сара понимала, что ошибается. И это злило ее еще пуще, потому она терпеть не могла ошибаться.
— Вспомни стук молотка, — скомандовала совесть и Сара стиснула кулаки.
Папа заколачивает дверь, ведущую из ее спальни в ванную. Мол, негоже смывать с себя магический запах чеснока. Родители бьются изо всех сил, чтобы заработать на чеснок для дочки, но нет, она ничего не ценит… Неблагодарная дочь сидит на кровати, скрестив ноги, и чувствует, как в ее груди поднимается горячий туман, окутывает мозг и паром валит из ушей. Родители просто невыносимы! Как они смеют обращаться с ней как с крохой, шлепать и запирать в комнате, когда им вздумается? Сара клянется, что смотает удочки при первой же возможности. Да, уйдет к упырям — пусть папа с мамой поймут, до чего они ее довели. А если успеет, то еще и трактир подожжет. А нечего было ее обижать!
И судьба действительно предоставила ей шанс. Сара сделала рывок и не погрязла в болоте. Она гордилась собой. Она чувствовала себя бесконечно умной и сильной.
Теперь Сара представила, будто не отец заколачивает дверь, чтобы не выпускать ее наружу, а она сама прибивает доски, чтобы он не проник к ней в комнату. Как это — с открытыми глазами лежать в постели, вслушиваясь в тишину, ожидая, когда в коридоре раздадутся шаги и дверная ручка задергается. И так каждый раз, ночь за бессонной ночью. Знать, что ничего не изменится, и оставаться на месте. Почему, почему?
— Он боялся, что его поймают и накажут за побег! — почти выкрикнула девушка.
— Сара, ты глупая курица. Граф так и не запер ворота.
Девушка молчала.
— Просто признай, что он сильнее, — ввернула советь, — а что касается любви, тут Герберт даст тебе фору в сотню миль. Ты никогда не любила своих родителей. Ты была рада, что они остались позади. Ты мечтала об этом с тех самых пор, как вернулась из пансиона с сундучком книг и увидела, как они квасят капусту, и поют глупые песни, и не интересуются ничем, кроме цен на сахар. Ты вообще не можешь любить людей, только идеи — равноправие, успешная карьера, всеобщее признание. А Герберт по-крайней мере любит своего отца и Альфреда. Его любовь подобна зыбучим пескам — он стремится удержать то, что ему дорого. А тебе что дорого, Сара? Хоть что-нибудь тебе дорого?
Фрау Шагал-Абронзиус высморкалась в подвернувшуюся анкету и, схватив ридикюль, стремглав бросилась из комнаты.
На самом деле, оба фон Кролока здесь ни при чем. Просто если она не сделает этого, то сама, подобно вампиру, всю жизнь будет шарахаться от зеркал. Потому что никогда не посмеет посмотреть себе в глаза.
* * *
— Пинту крови, пожалуйста.
Мясник вытер руки о фартук. Это был чисто символический жест, потому что от прикосновения к побуревшему полотну руки могли стать разве что грязнее.
— А зачем вам… так мало?
Вопрос застиг Сару врасплох. Хотя чему удивляться, покупка пинты крови любому покажется странной, чтобы не сказать зловещей. Попроси Сара несколько галлонов и сразу же стало бы понятно, что она будет готовить кровяную колбасу. Но пинты хватит разве что на худосочную сосиску.
— Чтобы сделать маску для лица по рецепту австрийской императрицы, — нашлась девушка. — А вы разве не слышали? Весь высший свет с ума сходит по этому средству! Такая маска придает коже блеск и сохраняет ее первозданную красоту!
…Когда час спустя в лавку заявился уродливый горбун и обратился к нему с той же просьбой, мясник уронил разделочную колоду себе на ногу.
Возвращаться в Оперу было слишком опасно, а то еще ненароком приведешь за собой непрошеных гостей. Поэтому Куколь, дабы не привлекать к себе лишнего внимания, решил переночевать в какой-нибудь гостинице попроще. Ощупав клиента настороженным взглядом, хозяйка тут же запросила 40 франков за ночь и была удивлена, когда горбун выложил деньги не артачась. После недолгих раздумий, женщина вернула ему половину, в обмен на обещание не столоваться вместе с остальными постояльцами.
Тесный и душный, номер располагался по самым скатом крыши. Через трещины в стенах сюда просачивались ароматы конюшни, мокрого белья и вареной капусты. Но Куколь был слишком занят, чтобы обращать внимания на мелкие неудобства — пододвинув поближе керосиновую лампу, он перечитывал конспект «Ламиеологического Вестника.» От размышлений его отвлек шорох. Застиранные до дыр, гостиничные занавески разлетались на волокна, если смотреть на них слишком долго и пристально. Вряд ли они могли издавать такой звук. Это был шелест бархата, тяжелого и дорогого. Куколь улыбнулся. Согласно правилам, вампиры не могут перешагнуть через порог без спроса. Но нигде ведь не написано, что приглашение требуется чтобы залезть в форточку.
