Пока остальные спали, Павел, при помощи амулета, просочился сквозь прутья решетки и, став невидимым, перенес начавшего подавать признаки жизни ревуна к стражникам под навес. Забавно было наблюдать, как птичка поднялась в воздух и переместилась на их стоянку, при этом ни разу не взмахнув крыльями. Сразу же вспомнились фокусники из телевизора, вытворяющие подобные чудеса на потеху публике. Лишь трава приминалась под Пашкиными ногами, выдавая его перемещения в предрассветных сумерках. Птичка, покачиваясь как падающий лист, тихо легла у волосатого уха главного весельчака. Звуковая бомба заложена, оставалось только предупредить своих, чтобы они были готовы к оглушительному реву.
И вот Павел появился в клетке и тихонько разбудил Кана с Татиной. Не взирая на ворчание последней, он посоветовал быстро упасть всем на дно телеги, заткнуть уши и открыть рот. Затем подал пример, упав носом в солому и закрыв уши. Следом рухнул Кан. Татина что-то еще продолжала ворчать, но слов я уже не слышал. Как мог закрыл лапами уши и распахнул пасть, но из любопытства не стал зарываться в солому, а остался на поверхности посмотреть на недоверчивую Татину.
Птичка-ревун очнулась. Этими тремя словами можно было описать все происходящее. Звук был такой силы, что его можно было ощущать каждой клеточкой своего тела, «каждой фиброй души» как однажды выразился Павел о вокальных способностях своей матушки. Словно тысяча автомобилей разом загудели, словно стадион футбольных фанатов взревел и задул в свои гудки. Пронзительный, выворачивающий наизнанку, звук взвился над тихим лесом и потом коршуном ринулся вниз. Упало несколько молодых деревьев, с близлежащих кустарников облетела листва, а их самих пригнуло к земле, да так и оставило. Глаза Татины остекленели и она рухнула без сознания на дно телеги. Стражников я не видел, но ужасно им сочувствовал.
Через пять секунд вопль стих и наступило то, что люди называют «глубокая тишина». Даже ветер боялся шевельнуть листочком, а может и он где-нибудь неподалеку валялся, оглушенный местным вокалистом. Я рискнул выглянуть за борт телеги, мои пока еще лежали ничком и старались не подавать признаков жизни, лучше всего это получалось у Татины. Громкоголосое создание, сирена местных лесов, спокойно поправляла свои перышки, попутно оглядывала окрестности в поисках новых врагов. Секунд двадцать ничего не происходило, затем нечаянная судорога прошлась по телу Монда. Последовала ожидаемая реакция. Птичка подскочила к нему, слегка повернула голову, будто прицеливаясь (я сразу же заткнул уши) и гаркнула ему в ухо — словно заправский киллер произвел выстрел на добивание. Звуковая волна снова накрыла поляну, но уже потише, чем в первый раз. Больше никто из стражников не шевелился, и, удовлетворенная осмотром места побоища, птичка с розовым хохолком отправилась по своим делам. Я проводил ее долгим взглядом.
«Павел, она улетела, опасность прошла» — сообщил я моему другу. Тот остался лежать. «Кешка, а ты точно уверен, что её нет? Может она где-нибудь притаилась под кустиком и ждет нашего появления?» — спросил не рискнувший подняться Павел.
«Нет, точно улетела. Давай проводи работы по приведению в чувство Татины, да и стражникам не мешало бы „Скорую“ вызвать. Толкни еще Кана, а то он так и пролежит до приезда в Башню. А он старенький — простынет еще. Да-а, натворила маленькая певунья больших дел. Если бы знал, то попросил бы выкинуть её подальше» — хмыкнул я.
Стражников следовало поправить, а как же иначе? Кто еще нас в Башню отведет, да и запустит в нее? Павел осторожно поднял голову, внимательно осмотрел окрестности и только тогда оторвал руки от ушей. Затем подошел к Кану и потряс его за плечо. Тот обалдело посмотрел на него и, увидев, что Павел подает знаки опустить руки, помотал отрицательно головой. Павел показал, что птичка улетела, но Кан лишь опустил голову вниз. Наконец Павел не выдержал и сам с трудом оторвал руки Кана. Жаль, что мой друг повернулся ко мне спиной и не видел мимического спектакля, показанного мной для одного зрителя.
Когда Павел в первый раз попросил Кана, я помотал головой и заткнул лапами уши, озираясь назад. Во второй раз я просто рухнул на борт и зажмурился. Видимо все это было настолько убедительно, что Кан поверил мне, а не моему другу. Это была моя маленькая месть за поражение в борьбе с лягухой.
Затем они вместе начали откачивать нашу ворчливую спутницу. Та никак не хотела приходить в себя, хотя Павел уже отвел душу, нахлестав по щекам. Потом он с умным видом взял ее за руку, подержал немного и, не найдя пульс, положил обратно. Мы с Каном переглянулись, гадая — оживет Татина от таких действий или нет. Павел еще потрогал её за шею, в отчаянной попытке найти пульс, а может борясь с соблазном её придушить. Наконец он осмелел настолько, что попытался сделать ей дыхание рот в рот. Это был его первый поцелуй, если не считать муслякания в детсаде и робких чмоков в щечку, при игре в «бутылочку». Но и такая кардинальная мера, описанная в сказках о спящей красавице, не принесла никаких результатов. Наша спутница не просыпалась. Когда у Павла из арсенала операций остался лишь прямой массаж сердца (и от этой идеи его глазки отчетливо загорелись), Кан отодвинул от тела Татины.
— Ты достаточно поиздевался, теперь пришла и моя очередь, — с этими словами он извлек из-за пазухи пучок красной травы.
Головки на стебельках похожи на крысиные носики, они подрагивали, словно втягивали в себя воздух. Кан разломил один стебелек под носом Татины. Резкий аммиачный запах резанул по моим нюхательным рецепторам, выдавливая из глаз слезы. Павел тоже вытирал вылезшую влагу. Зато результат налицо — Татина замахала руками, оттолкнула от носа стебелек и стремительно села. Несколько минут приходила в себя, трясла головой, видимо пытаясь этой тряской установить на место содержимое черепа. Кан дал ей понюхать еще какой-то малиновый цветок, и она окончательно пришла в себя. Вытерев обслюнявленный рот, она подозрительно поглядела на Павла, но ничего говорить не стала. И это было странно.
«Павел, похоже, этим жестом она посоветовала тебе научиться целоваться» — мысленно хихикнул я и повернулся навстречу восходящему солнцу.
«Кешка, а тебе, похоже, следует поменьше находиться в обществе Татины, а то ты лишь плохому от нее набираешься. Не слишком ли много язвительности для такой маленькой мышки? Может тебя в слона обратить, чтобы размер соответствовал?» — парировал Павел.
«Ага, догадайся — на кого первого я тогда наступлю? Ну ладно, пошутили и хватит. Уже почти рассвело, пора бы и в дорогу. Давай, буди стражников!!! Да, я командую, а что еще остается? Без грамотного руководства и моих умных наставлений, ты давно бы пропал в этом мире» — с этими словами я повернулся к Павлу, но мои умные мысли пропали зазря — Павел уже возился у лежащих тел, переламывая под их носами пахучие стебельки.
Наши ревностные хранители правопорядка понемногу, стараясь не делать резких движений, вставали сначала на колени, а затем поднимались в полный рост. Контузило их здорово. Целый час они ползали по поляне как сонные мухи, забыв, зачем они здесь и где их вещи. Монд еще и заикаться начал. Кан наотрез отказался давать им малиновый цветок, каким он отхаживал Татину, мотивируя это тем, что они должны быть наказаны за жадность.
Мы в это время успели позавтракать и теперь делали ставки, кто первый из стражников вспомнит о нашем существовании. Как ни странно этим первым оказался наиболее пострадавший Монд. Он долго смотрел на навес, хмуря и морща лоб, потом его глаза упали на телегу. Затем он свел воедино два своих наблюдения, и от этого союза родилась новая мысль, которое он тут же поспешил озвучить.
— Р-р-ребята, мы шли с-с-сдавать п-п-п-п… — пытаясь выговорить неподдающееся слово, он оплевал все лицо Торда (нарочно или нет — мы так и не узнали), — п-п-п-пленников. Д-д-д-д — теперь он оплевал Истрита, остальные на всякий случай отодвинулись подальше, — д-д-давайте же с-с-собираться.
Еще минут пять эта информация доходила до Торда, Истрита и остальных. Все-таки сознание понемногу прояснялось, контузия с боем уступала место здравому смыслу и привычной жадности. Немного посовещавшись, причем Монду велели отвернуться в сторону, наши сопровождающие решили позавтракать, а уже потом двигаться дальше.
Нас опять накрыли покрывалом, и в этот раз мера предосторожности оказалась очень кстати. Ближе к обеду наша процессия проезжала около небольшой деревушки. Там было всего два стражника, которые тоже изъявили желание поучаствовать в акции передачи особо опасных преступников в жесткие руки закона. Однако в этот раз «наших» стражников было больше и поэтому деревенским было отказано в самой прямой форме, с некоторыми физиологическими уточнениями конца пути, по которому они могут отправиться. Тогда те скрылись за забором, состоящим из частокола грубо отесанных бревен. За воротами мелькнули несколько обшарпанных невысоких домиков, крытых пучками соломы.
