Человеком он считал себя серьёзным: в отличие от меня, вот уже два с половиной года валявшего дурака в институте, он и в армии отслужить успел, и на работу устроился престижную. Производство вредное, работа по сменам, зарплата — десять моих повышенных стипендий, на пенсию можно выходить уже через пятнадцать лет по инвалидности. Если, конечно, доживёшь.
Выпили мы с ним по первой, и я сразу про прибор раскололся. Жгла меня эта тайна, душила немилосердно.
— Ты чо? — обиделся он. — За дурака меня держишь?
В общем, реакция нормальная, предвиденная, неоднократно продемонстрированная и мной самим.
— Проверим? — предложил я, идя по Валькиному сценарию. — Давай, я наведу на тебя какую-нибудь мысль?
Вася, не в пример мне, отнекиваться не стал, а сурово, по-пролетарски принял огонь на себя, порвав на груди символическую тельняшку. Азарт скорого разоблачения завравшегося друга летел весёлыми брызгами из его глаз.
Я на бумажке написал что-то и в сторонку положил. Включил прибор.
— Ну, чего тебе сейчас захотелось?
— Вроде как выпить и закусить.
Я с гордостью протягиваю ему бумажку, а на ней написано: «Наливай». Короче, убил я его доказательствами.
Остаток вечера мы только по этой теме и говорили. Рассказал я ему и про Катю, и про математику, и про многое другое. Он только цокал языком и приговаривал:
— Это ж, блин, надо же!
Как водится, накачались мы до уровня верхней планки. Однако ничего из рассказанного мною не пропало бесследно в пьяном угаре. Утром, часов в семь, проснулся я оттого, что мать меня тормошит за плечо и на ухо приговаривает:
— Вставай! Там этот непутёвый твой пришёл.
Выполз я сонный к нему на лестничную площадку, потому что мать в дом его принципиально не пускала. Боялась, что его дурными манерами наш семейный очаг пропитается.
— Слушай, — шепчет Васька. — Дай этой штукой попользоваться. Один всего день. На работу с ним съезжу, а вечером обратно принесу.
— Зачем тебе?
— Надо.
Заскребли у меня кошки на душе от нехороших предчувствий.
— Ты мне вон книжку до сих пор не можешь отдать, — нашёл я подходящий аргумент. — А теперь прибор тебе понадобился.
— Какую книжку? — искренне удивился Васька.
— «Два капитана». В пятом классе брал.
Но его так просто не проймёшь.
— Твоя что ли? А я всё гляжу на неё и вспомнить не могу, чья. Вот заодно и книжку принесу.
Прислушался я к внутреннему голосу, и стало мне гадко за свою меркантильную натуру — не хочу Ваське прибор давать, хоть умри. Начал ему лекцию читать: прибор, мол, не мой, потеряешь, мне голову оторвут. Но он проявил себя пацаном красноречивым и настойчивым. Сломал он мою волю в результате. Пополам.
До вечера я просидел, как на иголках. Но всё обошлось. Вернул Васька прибор в целости и сохранности и наговорил в придачу целую гору благодарностей.
— Сработало! — похвастался он. — Представляешь, прихожу к начальнику цеха и говорю: так, мол, и так, работаю у вас уже три месяца, а всё второй разряд. И что ты думаешь? Он подписал приказ о повышении!
Я порадовался вместе с ним. За себя в том числе, за доброту свою и чуткость. Разве что без слёз умиления обошлось.
Эх!
Примерно дня через два после того случая я возвращался домой из очередных гостей. У подъезда, как обычно, торчала компания местных отморозков во главе с Муриком. По призванию своему он был хулиганом-переростком. Лет сорок на вид, а сколько ему там на самом деле — в морге когда-нибудь разберутся. Ни семьи, ни работы. Жил он с матерью, регулярно наведываясь на зону для перевоспитания.
Опасности для соседей он не представлял, совершая пакости на почтительном удалении от дома, поэтому мы его не боялись. Кинешь ему небрежно «Привет!», как родному, и идёшь своей дорогой. И даже собственного уважения после этой фразы прибавляется — сам проверял.
Вот и на этот раз я не собирался экспериментировать с формами общения.
— Привет! — произнёс я домашнюю заготовку и вознамерился в подъезд нырнуть, но у Мурика были на меня другие планы.
Он неожиданно перегородил мне дорогу, источая свежий перегар. Здоровый такой мужчина, плотный. Откуда только сила в этом пустом мешке после всех ходок, отсидок и приводов? И в тыл ко мне его подельники подтянулись, отрезая пути отхода.
— Говорят, прибор у тебя один интересный есть? — начал он без предисловий.
«Так, — подумал я, изо всех сил стараясь контролировать мышцы лица. — Спасибо тебе, Вася».
— Какой прибор?
Удивление моё было настолько натуральным, что я бы сам себе поверил в тот момент. Плохо только, что Мурик не разбирался в нюансах психологии.
— Исполнитель желаний, будто бы, — конкретизировал он, проявляя первобытный примитивизм.
В другое время я бы посмеялся над его интерпретацией назначения вещицы, но сейчас мне почему-то смех на помощь не пришёл.
— Да ты что, Мурик? Наврали тебе. Разве же может быть такой прибор?
— А что ты Ваське показывал?
— Да это я его на понт брал. Пьяный был, как тетерев, вот и насочинял всякой ерунды.
Ни слова больше не говоря, врезал мне Мурик под дых. Задохнувшись, я опустился на колени, а сверху мне ещё чем-то нелёгким по голове прилетело. Разноцветные огни рассыпались перед глазами, как во время салюта. В следующее мгновенье увидел я прямо перед своим носом самодельный кривой нож.
— Не рыпайся!
Пальцы Мурика стали ощупывать мои карманы и вскоре наткнулись на то, что искали.
— Этот?
Я кивнул, и прибор перекочевал к своему новому владельцу.
— Если кому скажешь, убью! Понял?
Как не понять, когда доходчиво объясняют.
— А это тебе, чтобы не врал старшим товарищам.
И я мужественно надел лицо на его стальной кулак.
***
Фингалы бывают двух типов: первый, это когда синева находится под левым глазом, второй — когда под правым. У меня обозначился новый, не известный науке тип: он растянулся от самой переносицы равномерно на обе стороны. Родителям эти академические тонкости, конечно, были до лампочки — их интересовала причинно-следственная связь. Но я не собирался вовлекать их в эту некрасивую историю.
— Упал, — сказал я.
— Очнулся, гипс? — съехидничал отец, а мать приложила к ушибленному месту ледяной компресс и пару непечатных слов по адресу хулиганов.
Два дня болело нестерпимо, и лишь когда кожа лица сменила фиолетовый цвет на зелёный, я почувствовал, что снова могу воспринимать окружающих мир адекватно. Правда, не в таких оптимистичных тонах, как прежде.
Потом позвонил Вася. Начал молоть всякую чепуху, ожидая, когда я сам заведу разговор на волнующую его тему. Я же решил доставить себе маленькое удовольствие, уведя нашу беседу слегка в сторону: про урожай грибов в прошлом году, про положение дел во Вьетнаме, про выращивание помидоров.
На истории о Тунгусском метеорите он сломался, не выдержав пытки идиотизмом.
— Что там у тебя с Муриком произошло? — спросил он, перебивая меня на самом интересном месте.
— Ничего особенного. Просто чей-то болтливый язык…
— Ты извини. По пьянке это я. Лишнего наговорил.
— А с каких это пор ты с Муриком компанию водишь?
— Да это я так, — замялся мой бывший друг. — Случайно получилось. А насчёт прибора ты не волнуйся. Я поговорю с ним. Отдаст.
Сам он, впрочем, этому нисколько не верил.
Что и подтвердилось через пару дней, когда припёрся он ко мне лично. Глаза прятать ему было решительно некуда, поэтому взгляд его скучивался в районе кончика носа. И новости он принёс поразительные.
— Понимаешь, — поведал он. — Тут вот какая чепуха. Замели Мурика. В КПЗ он сейчас.
От возникшей догадки мне даже повеселело.
— Они прошлой ночью решили склад взять, — продолжил Вася. — Понятное дело, там сторож был, но Мурик сильно на твой прибор понадеялся. Не знаю, может, у него очень слабые мозговые волны оказались, но только до сторожа они не дошли. Короче, приехали менты и всех повязали.
— А прибор?
— Сломал его Мурик. От злости. Да и улики лишние ни к чему. Ты, кстати, уехал бы на время из города, а то он на тебя грешит, что будто ты ему подсунул липу.
У меня от такой наглости в горле пересохло.
— Подсунул? Да он же у меня его сам из кармана вытащил!
— Я-то тебе верю, но ты же знаешь Мурика. Заводной он. Оттого и страдает. Ты подожди, пока суд пройдёт. Упекут его теперь надолго — всё-таки пятая ходка. И с отягчающими. Тогда снова можешь приезжать.
— Спасибо!
— Да мне-то за что?
Нет, он серьёзно подумал, что я его благодарю.
— А ты где был, когда сторожа «гипнотизировали»? На шухере стоял?
— Не, я такими делами не занимаюсь, — соврал Вася.
***
Оставшийся от каникул лоскуток времени ушёл у меня почти целиком на сочинение легенды. В версиях недостатка я не чувствовал, но ни одна из них не годилась для головастого Вальки. Раскусит он меня, как щенка. Поэтому я сказал просто:
