— Вот, значит, как? Так от чего же вы его лечили на самом деле?
— От сифилиса, — осклабился итальянец. — Правда, застарелый сифилис неизлечим, вы это знаете не хуже меня, не так ли. Но Кросс — тот ещё типчик. Перестав быть мужчиной, он остался настоящим блудодеем. У него была эта маленькая cunty, Анна — и он использовал её по полной. Знаете, какими художествами Кросс прославился больше всего?
— Догадываюсь, — Ватсон сжал губы.
— Он начал рисовать свою девочку, когда ей было пять лет. Обнажённую, в различных позах, — доктор Струццо неприятно причмокнул губами, — отдающуюся, насилуемую, в пыточном подвале, израненную, мёртвую: всё как пожелает заказчик.
Некоторые почтенные джентльмены, коллекционирующие подобные вещи, платили за эти картины кругленькие суммы. Особенно ценились картины, на которых девочка изображалась вместе с клиентом. Впрочем, тут есть тонкость: клиент не всегда был ценителем искусства, но картину покупал всегда… Вы понимаете, к чему я клоню?
— Нет, — Ватсон встретил взгляд итальянца, не моргнув глазом.
— А вы неплохо держитесь, надо отдать вам должное, — оценил Струццо. — В общем-то, вы жертва вполне банальной ситуации. Почтенный человек, отдавший сок жизни сначала армии, а потом скучным больным и никчёмной семье… — и тут вам попадается эта паршивка. Интересно, кстати, при каких обстоятельствах… Впрочем, попробую догадаться. Применю дедуктивный метод вашего друга Холмса. Анну можно было встретить в салонах для богатых развратников, куда её водили особого рода ценители… но вы туда не вхожи. Или на улице — она не брезговала и малой мздой. Как-то раз эта ненасытная шлюшка отдалась случайному прохожему за три шиллинга — и отец выставил девочку из дому и заставил хорошенько помёрзнуть на улице. Я не отказал себе в удовольствии вспомнить об этом маленьком эпизоде: я-то был уверен, что вы оцените тонкий юмор ситуации. Нет? Значит, вы всегда платили исправно… Ладно, неважно, — Струццо подлил себе ещё вина, — нет, вы не могли снять уличную девку. Значит, самое банальное: врачебные услуги. Кто-то из её клиентов срочно нуждался в докторе… Так?
— Это не ваше дело, — сквозь зубы процедил Ватсон.
— А вы злитесь. Не переживайте, Ватсон, эта девочка сводила с ума даже членов Парламента. Вы были всего лишь очередным мотыльком, привлечённым пламенем свечи. Мотылёк знает, что пламя губительно, но всё же бросается в него, повинуясь неодолимому инстинкту. Вот и вы бросились в пламя, зная, что рано или поздно в нём сгорит ваше состояние, положение и репутация в глазах общества. Но вас подталкивал основной инстинкт, заложенный в мужской природе. Лично я вас не осуждаю.
— И напрасно, — сказал Ватсон.
— Что это? Раскаяние? Не слишком ли поздно, дорогой доктор? Ведь вы давали девочке соверены за её нехитрые услуги. Что вы при этом чувствовали? Молчите?
— Если вас это интересует — ничего, кроме отвращения, — холодно сказал доктор.
— Бросьте, Ватсон, бросьте! Отвращение, сожаление — это всё пустые слова. А вот горячая плоть — это реальность. Она была очень аппетитна, эта маленькая чертовка, настоящий лакомый кусочек. А помните, как вовремя у старика Кросса случались эти его знаменитые провалы в памяти? Он, должно быть, даже не узнавал вас, когда вы утром, крадучись, выходили через чёрный ход? О человеческая наивность! У старика Эммануила Кросса всё в порядке с головой, по крайней мере когда речь идёт о деньгах. Рано или поздно эта парочка — отец и дочь — принялась бы доить вас по-настоящему. Обычно партию начинал отец. Но маленькая Анна решила сыграть в свою игру — ей нужны были деньги, а папаша Кросс скаредничал… Она ведь сказала вам, что беременна?
— Какое это сейчас имеет значение? — пожал плечами доктор.
— И верно, никакого. Но для вас тогда это имело огромное значение. Ваша семья, ваше положение, даже ваша слава — а репутация летописца деяний Шерлока Холмса чего-нибудь да стоит — всё оказалось под угрозой из-за мимолётной страсти… А ведь бедная девочка хотела от вас всего лишь сотню фунтов — не так-то и много. Но вы испугались так, что решили смести с дороги это случайное препятствие. Что ж, это по-мужски. Мы, итальянцы, люди с горячей кровью, уважаем людей, способных на риск. Вы рискнули и проиграли, доктор. И теперь вы находитесь в наших руках.
— Вы поторопились выкладывать карты на стол, — сказал Ватсон. — У вас ничего нет, кроме моего предложения и моего признания, сделанного здесь, в этом притоне, в компании подозрительных лиц. Если я смог отрезать груди и вспороть живот Анне Кросс, я смогу и солгать под присягой. У вас нет никаких доказательств. Пожалуй, я засиделся в этом грязном кабаке, — добавил он, собираясь вставать.
— Che cazzo! — итальянец ударил по столу кулаком. — Вы думаете, что сорвались с крючка? Не тут-то было! Тот эскиз, о котором я упоминал — он вас обличает. Старик начал рисовать очередную картину, и на сей раз главным героем были вы. Как вы понимаете, сюжет был очень вольный. Но вы бы оценили этот шедевр и обязательно приобрели его. В противном случае он ушёл бы к другим людям… а вы так дорожите своей репутацией…
— Вы блефуете, Струццо, — Ватсон посмотрел на итальянца с плохо скрываемым презрением. — Никакого рисунка не существует.
— Вы говорите это мне? — прищурился итальянец. — Эскиз находится у меня, и там изображены именно вы, во время утех с маленькой Анной. Кросс недурной живописец, но на сей раз он превзошёл самого себя. Мне оставалось только показать рисунок той служанке, чтобы она вас опознала…
— Вы блефуете, Струццо. Никакого рисунка не существует, — повторил Ватсон слово в слово.
— Понимаю. Вы выкупили и уничтожили одну из копий, думая, что она единственная. Ха! Какая наивность! Старик всегда делал несколько вариантов…
— Ваша наглость начинает меня утомлять, — холодно сказал Ватсон. — Примите к сведению: я знаю, что у вас нет никаких рисунков. Более того, вы их не видели. Потому что их не было.
— Похоже, — не без удивления в голосе признал Струццо, — в этой партии вы готовы поднимать ставки до самого верха и дальше. Что ж, пасую. У меня и в самом деле нет такого эскиза. Я блефовал и проиграл. Что вы хотите получить в качестве приза?
— Правду. Почему вы решили, что это сделал я, и как вы меня нашли?
Струццо помолчал. Слил себе в стакан вино, оставшееся на дне бутыли, посмотрел на просвет.
— Вы сильный противник, — признал он. — Что ж, получайте свою правду. Когда я шёл к вашему другу — кстати, идея нанять Холмса принадлежала Кроссу, — я и в самом деле собирался его нанять для проведения расследования об убийстве Анны. Разумеется, я исказил кое-какую информацию — мне нужно, чтобы Холмс нашёл преступника, но не лез в наши приватные дела. Но в силу некоторых причин… о которых вы узнаете чуть позже… я хороший физиогномист. С первого же взгляда, который я бросил на вашу благообразную английскую физиономию, — в голосе итальянца неожиданно прорезался сарказм, — я понял, что вы живёте двойной жизнью. Когда человеку есть что скрывать, это налагает на лицо отпечаток, который можно скрыть, но невозможно стереть.
Ватсон вздрогнул.
— Но это ещё ни о чём не говорит, — продолжал Струццо, в забывчивости жестикулируя вилкой, — каждый второй британец хранит в своём платяном шкафу парочку скелетов. Нет, в тот момент я вас не заподозрил ни в чём конкретном. Но потом, когда я стал излагать обстоятельства дела, я увидел ваши глаза. Вы боитесь, и вы боитесь именно того, о чём я говорил. Тут мне стало всё ясно.
— Итак, у вас нет никаких доказательств… — протянул Ватсон.
— А вы полагаете, что Холмс их не раздобудет? — ухмыльнулся итальянец. — Разумеется, он ваш друг. Но истина, истина — она дороже дружбы. И, обливаясь слезами, ваш друг отправит вас за решётку. Вы не думали о такой перспективе? А ведь она реальна. И так уж получилось, что оказать помощь можем только мы.
— Чего вы хотите? — переспросил Ватсон. — Я уже назвал сумму, она окончательная.
— Полноте, доктор! Меня и моих друзей не интересует ваше жалкое состояние. Более того, мы готовы его пополнить. Да, да, не удивляйтесь. Итальянцы — очень хорошие друзья. Как я уже говорил, мы держимся друг за друга, как корни травы. Вы слышали что-нибудь о mafia?
— Насколько мне известно, это итальянское тайное общество, что-то вроде карбонариев, — подумав, ответил Ватсон.
— О, гораздо, гораздо больше. Мафия — это сообщество друзей, преданных друг другу до конца. Для mafioso мафия и её интересы важнее всего, в том числе законов чести и уж тем более писаных кодексов законов, принятых в парламентах невежественными глупцами. Взамен mafioso получает помощь и поддержку в любой ситуации — даже там, где против него закон и обычай.
— То есть это обыкновенная шайка, — сказал Ватсон.
— Нет, Ватсон, нет. Необыкновенная шайка. Наша власть очень велика. Зародившись на юге Италии, мы простираем руки к европейским столицам, а теперь и к берегам Альбиона. Самые выгодные вложения средств, самые хитроумные мошенничества, самые смелые преступления — всё это мы. Мы имеем множество друзей и не меньшее число врагов, но всё-таки выигрываем. Мы…
