В середине дня наш "уазик" переехал бетонный мост через Фан-Дарью, покатил к Искандеркулю и через час по серпантинам взобрался на завал. И остановился: путь ему пересекла отара овец. Одна из них – молодая кудрявая овечка с отменным курдюком по обоюдному соглашению с чабаном поехала с нами.
* * *
...Озеро показалось неожиданно. Холодное, равнодушное – ни волн, ни ряби. На полном ходу наша машина миновала пустовавшую турбазу и помчалась по пыльной грунтовке к Кырк-Шайтану. В роще под ним, крутым, недоступным, мы поставили две четырехместные палатки и, не мешкая, начали готовиться к банкету по случаю успешного прибытия к месту назначения. Пока мы жгли дрова на угли, Сильвер считанными движениями ножа превратил безучастную овечку в дымящееся мясо. Но банкет удался не вполне – после первого же стакана и второй палочки шашлыка Сильвер всем нам показался излишне зловещим...
– У него глаза блестят, как у палача, занесшего топор, – шепнул мне Баламут, искоса рассматривая нашего Сусанина. – Ночью придется дежурить по очереди. А то ведь зарежет, собака...
4. Кофе в постель. – Предыстория. – Каменный мешок. – Кровь дьявола. – Пилюли Сильвера.
Но дежурить не пришлось – выпив сто пятьдесят граммов водки и съев пару палочек шашлыка, Сильвер с головой залез в спальный мешок и мгновенно заснул. Протез он положил под голову.
На следующее утро нас разбудил запах свежесваренного кофе. Выглянув из-под полы палатки, я увидел Сильвера, разливающего благоухающий напиток по нашим кружкам. "Отец родной... – подумал я, зевая от уха до уха. – Его бы в телевизионную рекламу... Усталая бригантина покачивается на волнах... Голубое небо, зеленое море, белые паруса, повисшие от безветрия. Затем камера наезжает, и мы видим Сильвера, пьющего кофе под вздернутой на рею белокурой красоткой. И слышим ублаготворенный голос за кадром: Старый пират предпочитает Маккону..."
Улыбнувшись видению, я вновь попытался отдаться Морфею. Но у костра забили алюминиевой миской о камень, и нам (со мной в палатке квартировал Баламут) пришлось подниматься.
Утро было росистым, зябким и кружка кофе, положенная на озябшую душу, пришлась весьма кстати.
– Ну, что, не зарезал я вас ночью? – спросил Сильвер, отечески улыбаясь. – Видел по вашим глазам, что опасаетесь меня. Ну и правильно, время сейчас такое, Шурик...
Слова "время сейчас такое, Шурик" заставили мои брови взметнуться. Так перед какой-нибудь гнусностью любил выражаться Хачик – бандит, с которым нам пришлось столкнуться в ходе одной из самых замечательных авантюр в нашей жизни. Но он и люди, знавшие его, были давно и безнадежно мертвы. Последним погиб в прошлом году Худосоков, некогда его ближайший подручный... Я въелся глазами в Сильвера, и на секунду мне показалось, что передо мной сидит именно Худосоков. Переведя глаза на Баламута, я понял, что и он заподозрил то же самое...
* * *
С Ленчиком Худосоковым мы впервые встретились в Приморском крае, на Шилинской шахте. Мы – это я, Чернов Евгений Евгеньевич, по прозвищу Черный, и мои однокашники по геологическому факультету – Бочкаренко Борис Иванович, по прозвищу Бельмондо (уж очень он похож на этого французского артиста) и Баламутов Николай Сергеевич, по прозвищу, естественно, Баламут. Позже к нам присоединилась некая яркая и неординарная личность – Юдолина Ольга Игоревна, моя нынешняя, так сказать, гражданская супруга. Расскажу о своих друзьях поподробнее – мне это всегда доставляет удовольствие; надеюсь, что вы, читатель, его со мной разделите.
* * *
Необязательный, незлобивый и добродушный Бочкаренко (170 см, 54 кг, самая что ни на есть Рыба) гордился своей внешней схожестью с Жаном-Полем Бельмондо. Отец у него был пехотным полковником, дотопавшим до Берлина. Борис рассказывал, что папаня всю войну не расставался с противотанковым ружьем и в часы затишья часто ходил с ним на передовую – при удачном выстреле зазевавшегося немца эффектно разрывало надвое. В семидесятые годы старший Бочкаренко работал военным консультантом в ЦК Компартии Таджикистана и в подарок на свадьбу от этой партии Борис получил просторную трехкомнатную квартиру.
По специализации Бочкаренко был гидрогеологом и скоро стал начальником с обширным кабинетом, премиленькой секретаршей и белой "Волгой". Но был им всего лишь года два, потом случился скандал с очередной секретаршей и лишь благодаря отцу Борис вылетел из своей гидрогеологической конторы относительно сухим.
Борис любил приходить ко мне в любое время суток с дюжиной шампанского или пачкой сигарет. Мы болтали до утра об особенностях женской психики, о японской поэзии, о Роберте Пене Уоррене и о многом другом. Как-то на Новый год я познакомил его с Людмилой, подругой одной из своих девушек и через полгода узаконил их брак своей свидетельской подписью.
Брак Бориса и Людмилы не был счастливым... И все потому, что упомянутый выше скандал с секретаршей не был случайностью – Борис был законченным бабником. Он легко заводил знакомства, почти никогда не влюблялся и более двух раз с одной женщиной встречался редко. И очень скоро возбуждавшие его стимулы "красивая", "очень красивая", "оригинальная", "страстная", "жена или подруга того-то" перестали действовать, и ему пришлось вырабатывать себе другие.
В 1977-1981 таким стимулом была национальность. Переспав с представительницами основных национальностей оплота социализма, он перешел к сексуальному освоению представительниц малых и, особенно, вымирающих народностей СССР. В конце 1981 года поставленная задача была в основных чертах выполнена, и взоры Бориса все чаще и чаще стали устремляться на географическую карту мира. Но по понятным причинам он был вынужден отложить на неопределенное будущее реализацию своих заграничных фантазий и заменить их реальными.
Новым стимулом стало место жительства. Постельные знакомства с представительницами Ленинграда, Вологды, Киева, Саратова, Архангельска, Астрахани, Тобола и Иркутска продолжалось вплоть до падения железного занавеса, чтобы в открытом обществе смениться (вы правильно угадали!) отложенными зарубежными фантазиями...
Борис не раз пробовал бороться со своей пагубной страстью. Он по-своему любил Людмилу, детей, ему нравилось приходить домой и даже делать что-нибудь по хозяйству. Но стоило ему узнать, что в соседний институт поступила на учебу шоколадная жительница далекого Буркина-Фасо, он нежно целовал жену в щеку и уезжал в городскую библиотеку выяснять, как по-буркинофасски будет: "Вы так прекрасны, мадемуазель! Давайте проведем этот незабываемый день вместе?"
Людмила пыталась что-то сделать, пару раз даже изменяла ему в воспитательных целях, но ничего не помогало. И она привыкла и стала дожидаться того счастливого времени, когда половые часы мужа достигнут половины шестого и навсегда остановятся. Но судьба ее вознаградила – после приключений в Приморье Бельмондо стал не только богатым, но и верным мужем... И оставался им вплоть до своей "гибели" от рук экстремистов. Прослышав о трагической смерти мужа, Людмила для приличия сделала матримониальную паузу, по истечение которой немедленно выскочила замуж. Не думавший безвременно погибать Борис, горевал недолго и вскоре судьба подкинула ему подарок в лице несравненных Вероники и ее матери Дианы Львовны.
* * *
Николай Сергеевич Баламутов, среднего роста, плотный, скуластый, смуглый, часто незаметный в общем стремлении событий Лев, любил выпить до, во время и после всего. Он пил утром, днем, вечером и ночью. Он пил до экзаменов и после них. Он пил, когда был здоров и пил, когда был болен. Но в ауте его никто не видел.
В свободное от учебы и выпивок время Коля занимался прыжками в воду, подводным плаванием, пописывал весьма неплохие стихи и любил Наталью Владимировну Ростову, переселившуюся в Душанбе из Балакова. Отец-казах по националистическим мотивам запретил ему сочетаться с ней законным браком, хотя сам был женат на русской. И Баламут напился уксусу. Папаша такого рода выпивку оценил и дал согласие на брак. Свидетелем на свадьбу Коля позвал меня.
Крутой поворот в Колиной биографии был связан с крутым поворотом дороги Пенджикент – Айни. На этом повороте его Газ-66 свалился в Зеравшан, всегда славившийся крутыми берегами. Во многих местах поломанного Баламутова выходила медсестра-разведенка. Прямо из больничной палаты он переехал к ней и двум ее сыновьям. Наташа в это время в очередной раз приходила в себя в Балаково. Не найдя там хоть какой-нибудь замены Коле, она вернулась в надежде склеить разбитые семейные горшки, но он скрылся от нее на дальнем разведочном участке. Потом, когда Коля разбогател и вылечился от своей пагубной страсти к спиртному, они сошлись вновь. Наташа, не выдержав ударов судьбы, к этому времени спилась вчистую, но Баламут ее вытащил. Но добро никогда не остается безнаказанным и после "смерти" Николая от рук экстремистов Наташа немедленно выскочила замуж за известного своим лицемерием проповедника. Но интересные мужчины недолго ходят холостыми (Николай, как и Бельмондо, не думал погибать) и Баламута пригрела крайне симпатичная девушка София...
