— А хотя бы и за меня. Твою клятву пока еще никто не отменял.
А вот об этом он зачем напомнил? Чтобы вызвать у меня чувство вины за вопиющую безответственность или чтобы банально меня позлить? Провалами памяти я пока что вроде не страдаю, а даже если и возникнет небольшой пробел, то клятва сама о себе напомнит малоприятными ощущениями. Так что о моей забывчивости по причине возникновения некоторых форс-мажорных обстоятельств он мог совершенно не беспокоиться. А вот разозлить ему меня удалось очень даже профессионально.
— Все понятно, — как можно равнодушнее кивнула я, стараясь не дать выхода нахлынувшей ярости. — Спасение меня имело исключительно шкурный интерес с твоей стороны. Я же поклялась доставить невинное дитя к папочке, поэтому на собственные проблемы и переживания должна наплевать. Извини, забылась, отвлеклась, исправлюсь.
— Заметь, это сказала ты, — нравоучительно заметил Мираб и демонстративно свернулся калачиком на сложенном у костра одеяльце. — Все, отстань. Я устал и хочу спать. — И эта неблагодарная малолетняя обезжиренная свинина закрыла глаза, изо всех сил притворяясь, что уже десятый сон видит.
И Лихой с ним. Я своей злостью и в гордом одиночестве попыхтеть могу, для этого необязательно нужна шумная компания. Но в чем-то эльфыреныш оказался прав. Встряска подействовала на меня отрезвляюще. По крайней мере, погружаться в пучину внутренних терзаний и умирать из-за всеобщего непонимания расхотелось. Но каков паршивец! Так ловко сыграть на моих чувствах еще пока никому не удавалось. Огорчает лишь одно — Мираб, как и все вокруг, использует меня в своих личных корыстных интересах. Моя неосторожная клятва связала нас на время пути до Пара-Эльталя. Одному эльфыренышу живым домой не добраться, слишком далекий и трудный путь (почти половину которого мы, правда, уже более или менее благополучно миновали), а если приложить к этому мастерски зашоренное кем-то сознание большинства жителей относительно загадочной расы эльфырей, то шансы оказаться в родных пенатах у Мираба очень невелики. Для этого нужно обладать слишком большой долей везения, а у нас подобного добра отродясь не водилось. И мелкий клыкастик это прекрасно понимает, поэтому и лезет из недоразвитых крылышек вон, чтобы уберечь меня от всяких происков Лихого. А когда мы доберемся до места, где эльфыреныш окажется в полной безопасности, — хорошо, если мне хотя бы спасибо скажут. А то ведь могут и взашей выставить (если сразу не схарчат), даже не поинтересовавшись не только моим генеалогическим древом (хотя бы парой ближайших веточек), но и именем. Кто их, эльфырей, знает. Странные создания, загадочные, непонятные, пугающие. Не просто же так о них ходят слухи один другого страшнее. Дыма без огня не бывает. Вряд ли кому-то выгодно столько тысячелетий прятать не только самих тварей, но и любую достоверную информацию о них. Это Мирабу сейчас деваться особо некуда — укус справа, надкус слева, и династия правителей Пара-Эльталя живенько прервется. Да и наплести с три короба добрых сказок про своих бедных, незаконно лишенных свободы родственничков изворотливому эльфыренышу ничего не стоит. Вдруг он просто притворяется белым и пушистым, а по окончании путешествия вся дружная семейка, соскучившаяся по свежатинке, меня — ам! — и поминай как звали.
Собственно, рассуждай не рассуждай, а выбора-то у меня особо нет. Если позорно брошу этого оборванца из правящего дома, то не только совесть меня обглодает до косточек, но и клятва долго протянуть не даст. А умирать клятвопреступницей я намерена в самую последнюю очередь. Поэтому идти придется до конца. И буду думать, что клятвенные заверения Мираба о мягкости и пушистости эльфыриной натуры — сущая правда. Так спокойнее, даже если это всего лишь защитная психологическая реакция организма от неизвестности.
Сны этой ночью мне не снились. Никакие. Я вообще не помню, как дрема накрыла меня своим мягким успокаивающим покрывалом. Сидела, смотрела на завораживающий танец огня, думала о всяком разном и незаметно для себя отключилась. А на рассвете проснулась в довольно неудобной позе, но вполне бодрая, отдохнувшая и даже вроде как обновленная. И затянутое густой серой вуалью облаков небо не могло нарушить воцарившегося в моей душе спокойствия.
Мираб еще сладко посапывал, с головой укутавшись в тонкое одеяльце, одна пятка в рваном носке беззащитно выглядывала наружу. Забавное зрелище. Можно даже сказать — умилительное, если бы это дивово дитя никогда не просыпалось. Но ведь оно рано или поздно продерет свои голубые изумительные глазки, зевнет заразительно, демонстрируя внушительный прикус, явно не для разжевывания морковки предназначенный, почешет за длинным ушком и начнет, как всегда, дерзить. Кстати, надо не забыть сказать вредной очаровашке спасибо за своевременную и грамотную терапию по избавлению меня от затянувшегося стресса.
Костер за ночь полностью догорел, и теперь посреди поляны сиротливо зиял пепельный круг. Я подхватила котелок и, хитро улыбнувшись, потопала к водоему, призывно блестевшему сквозь прореженные мною же ночью заросли боярышника. Жаль, я вчера еще была излишне занята собой, а то бы прямо на берегу привал сделала.
Водоем оказался небольшим озерцом, сплошь заросшим камышом и осокой, но с вполне чистой и очень холодной водой. Наверное, здесь много ключей бьет, вода застаиваться не успевает, а мутить ее особо некому, звери водные процедуры редко по доброй воле принимают.
Хотя одну такую любительницу поплавать я все-таки обнаружила. Правда, бывшую. В густой траве на пригорке лежала дикая утка, вполне себе мертвая, но совершенно свежая, с неестественно вывернутой шеей и раскинутыми в разные стороны крыльями. Кто-то совсем недавно, скорее всего этой ночью или даже под утро, поймал зазевавшуюся добычу, а потом по неведомым причинам бросил. То ли спугнул кто, то ли охотился просто из праздного интереса.
Я пару раз легонько пнула утку носком туфли, убеждаясь, что она не вскочит и с диким кряканьем не рванет в ближайшие заросли осоки, но подбирать не стала. В самом начале моего вынужденного лесного странствия в компании спасенного эльфыреныша, изрядно осложнившего мне жизнь и немного подпортившего психику, я еще пыталась охотиться с помощью арбалета, и, надо сказать, небезуспешно. Но в силу отсутствия навыков и, что гораздо важнее, даже малейшего желания потрошить свежепойманную дичь брезговала. А Мираб, задрав к небу свой идеально ровный носик, вообще заявил, что будущему правителю не пристало заниматься копанием в бренных останках некогда живого существа. Я еще тогда заподозрила их расу в питании вообще исключительно животрепещущей пищей и долго старалась держаться на относительно безобидном расстоянии, напрягаясь каждый раз, когда эльфыреныш оказывался от меня на расстоянии вытянутой руки. Поэтому есть свежеприготовленное мясо приходилось лишь в тавернах, где нам доводилось останавливаться, но деревни попадались не так часто, как хотелось, а некоторые мы вообще объезжали стороной, если таковые интуитивно казались хоть немного подозрительными. Еду закупали впрок и только ту, которая может храниться несколько дней без негативного воздействия на организм, то есть в основном питались всухомятку.
Последний раз с сожалением взглянув на довольно упитанную и совершенно бесхозную птичку, я направилась к поляне, где оставила еще спящее праведным сном лихо, но, не пройдя и нескольких шагов, резко обернулась на странный шуршащий звук за спиной. Утка самым волшебным образом испарилась, оставив в память о себе лишь примятую траву и несколько перьев на ней. Улететь она не могла — это точно. Значит, хозяин утки, которого я своим несвоевременным появлением вспугнула, решил при первой возможности утащить законный завтрак от греха и непрошеных гостей подальше. Хлюпающие удаляющиеся шаги по мелководью и колышущаяся осока даже показали направление, в котором утопал неизвестный зверь.
Кстати о зверях. Сколько раз ночевали с Мирабом в лесу, а до сих пор ни один хищник ни разу не приблизился к спящим при полном отсутствии инстинкта самосохранения путешественникам. Невдалеке бродили, слышала их вой и утробное рычание, но никто так и не покусился на наши тела (особенно молоденькое эльфырье). То ли мы со стороны кажемся слишком костлявыми и невкусными, что о нас не рискуют зубы ломать, то ли что-то другое тому причиной. Но вообще-то странно. Я столько раз слышала рассказы бывалых охотников и просто любителей острых ощущений о многочисленных кровожадных тварях, населяющих все без исключения леса, из которых многим не довелось вернуться живыми, что кровь стыла в жилах от ужаса. Правда, я больше склоняюсь к версии, что у страха глаза велики, а кто-то еще и приврать любит, с самым устрашающим видом повествуя о встрече с ужасным монстром, даже если случайно мышке-полевке на хвост наступил. Но бывают же и правдивые случаи. Хищники, они и за пределами Мира Царств хищники, ночью их время, зазевался и все — схарчили. Нечего ушами хлопать. И зверю совершенно без разницы, человеком он голодное брюхо набил или пичужкой, случайно с дерева во сне упавшей. Только в первом случае больше никуда ни за кем бегать не надо, мяса много, лежи на поляне, ешь и балдей в свое удовольствие, а за маленькими птичками придется чуть ли не до рассвета скакать. Пока насытишься более-менее, все лапы себе оттопчешь. А хищник по сути своей зверь ленивый, особенно если уже матерый и умудренный опытом, за мелочью гоняться не будет, особенно если есть более крупная и не шибко умная альтернатива, которая сама в желудок просится. А вот почему животные не трогают нас, таких рассеянных и безалаберных, та еще загадка, но она нам только на руку.
