Волосы белые, а лицо молодое и даже румяное, борода отросла до пояса, ногтей под землей тоже никто не стрижет.
Мертвец и сам остановился и улыбнулся. Зубы у него были уже нечеловеческие, длинные и широкие, и непонятно даже, как они в этом рту помещались. Зубы располагались в два ряда и ходили ходуном – слева–направо, справа–налево.
Такому хорошо грызть решетки и кандалы.
Жихарь сделал легкий выпад колом. Ходячий мертвец отпрянул к противоположной вогнутой стенке и как–то ловко принял телом ее изгиб.
– Не любишь, – заключил Жихарь, взял и ткнул колом повеселее и чуть вбок.
Умрун скользнул по стенке в сторону – туда, откуда пришел Жихарь. – Иди–иди, – велел воин. – Все равно тебе там ничего не обломится. Нынче умрунов кормить не велено – живым не хватает…
Мертвец стремительно нырнул головой вперед, норовя перекусить кол, но Жихарь вовремя спохватился и треснул его колом по зубам, основательно их проредив. Умрун взвыл и отпрянул.
– Не любишь, – повторил богатырь и продвинулся вдоль стенки вперед. Потом замахнулся факелом. – Во, и огоньку не любишь? Так иди с миром.
Жихарь знал, что ходячего мертвеца нужно, хоть расшибись, держать на расстоянии. Он втянул живот, цепь–запояска ослабла и скользнула в подставленную руку с колом. Эх, нет у человека третьей–то руки, не нарастил!
Зеленые глазки замогильного молодца внимательно подстерегали всякое неверное движение, но не дождались. Точным броском цепь легла поперек прохода, отделив мертвое от живого непреодолимой для умруна преградой.
– А железа–то сильнее всего не любишь, – сказал Жихарь. – Ну и ступай прочь, видишь, я не добыча.
Мертвец согласно кивнул, повернулся и пошел себе дальше, к Бессудной Яме – должно быть, случалось находить тем пропитание.
Осиновый кол влетел умруну в спину как раз против сердца. Ключом брызнула едко пахнущая кровь. Мертвец вскинул руки и обернулся. Зеленые глаза гасли, выразив укоризну.
– Ну, извини, – сказал Жихарь. – Бой по правилам – только для живых. Не оставлять же тебя за спиной – люди узнают, станут дураком дразнить…
Мертвец рухнул мордой вниз. Кол в спине дрожал. Жихарь подумал–подумал, да и выдернул оружие: мало ли кто встретится впереди. Хотя, по всем правилам, кол полагается оставить в ране, чтобы не зажила, так то по правилам…
Умрун в последний раз содрогнулся и сдох. Только выбитые зубы подпрыгивали на полу, стремясь к человеку, но железная цепь не пускала. Богатырь подобрал цепь, зубы растоптал в прах коваными сапогами, привел себя в порядок и пошел дальше, а на ходу рассуждал вслух, что в спину, конечно, бить нехорошо, но для умрунов сойдет.
Удаляясь, он нет–нет да оглядывался. Но все было тихо. Богатырь ругательски ругал себя, что вовремя не вспомнил про цепь, а потом сообразил: все правильно сделал, иначе бы не разошлись. Ход вел все вниз да вниз, и это было скверно. Наконец Жихарь воткнул совсем уже коротенький факел в стену, снял мешок, сел и еще подкрепился, мысленно попрекнув Кожаный Мешок за то, что валил со стола все подряд, без выбора. Однако стало полегче. Только и второй кол пришлось зажечь от остатков первого. Вся надежда теперь была на цепь да на золотую ложку в случае ближнего боя.
Между тем глина, в которой проложен был ход, сменилась гранитом, и стало совсем уж непонятно, кто мог продолбить себе дорогу в твердом камне.
Никаких следов живого присутствия видно не было, напрасно Жихарь искал по стенам зарубки или надписи. Замогильный Люд тоже не мог построить такое диво, им из земли выкопаться – и то радость.
«Э, да уж не к Господину ли Земляное Брюхо я на обед поспешаю? – опасливо подумал Жихарь. – Он ведь всякую дрянь ест, даже людей…»
Видеть Господина Земляное Брюхо вот уж точно никто не видел, а слышали многие, особенно рудокопы, как он там у себя ворчит, кашляет, жалуется невыносимым голосом на голод и холод, распевает дикие песни, чавкает, набредя на пласт жирной съедобной глины, устраивает постирушки, отчего штольни заливает водой, хрустит, разгрызая кости древних чудовищ, а когда надумает выколотить из этих костей мозг, то земля трясется, ходы обрушиваются и рудокопы пополам с землей летят к Господину Земляное Брюхо в это самое брюхо. Справиться с ним способны только горные карлы, да и то не справиться, а отогнать, выкрикивая нарочито обидное слово, и слово это для человеческого языка никак не произносимо.
Тут Жихарю почудилось, что он и сам слышит где–то глубоко под собой невнятные стенания и пение.
«Поймал, должно быть, гулящего умруна или моим попользовался, – сообразил богатырь. – Сейчас переварит, и начнет у него брюхо земляное пучить, распирать. Земля задрожит, и камень не удержится – тут мне и конец».
Для храбрости герой замахал перед собой факелом и даже запел подходящую к случаю песню, древнюю и жалостную, про то, как погиб в бою единственный у матери сын, а много лет спустя заехал в ту деревню странствующий чародей и стал показывать за деньги живые картинки на белом полотне и как мать увидела сына, размахивающего мечом, и как она потом убивалась…
Дальше ходу не было.
Прямо перед Жихарем весь проход занимала чья–то мохнатая задница с тоненьким хвостом. Шерсть была грубая, густая, отливала рыжим. Хвост то и дело молотил по стенам и потолку.
«Не понос, так золотуха, – печально подумал дружинник. – Надо же, напоролся на Индрика–зверя!»
Зверя Индрика тоже мало кто видел, а тем более живого. Ведь известно, что всю жизнь он проводит под землей, умело прокладывая себе ходы, а когда вылезет на белый свет, то сразу же и окаменеет. Поэтому Индрик показывается наружу только темной ночью, а если днем – то лишь когда соберется умирать, наскучив долгим веком. Вот каменных Индриков многие видели на крутых обрывистых берегах северных рек. Северяне зовут Индрика по–своему – Большая Земляная Мышь, хотя от мыши, пожалуй, у него только хвостик и есть.
Жихарь еще подумал, слазил в заспинный мешок, сжевал чуть не половину осетра и принял решение. Сперва он попробовал стегать Индрика цепью, но зверь не обращал на порку никакого внимания и продолжал беспорядочно отмахиваться хвостом.
«От меня так просто не отмахнешься!» – похвалил себя за сообразительность Жихарь и сунул факел прямо в шерсть. Повалил удушливый черный дым, и богатырь чуть не задохнулся, покамест до чудовища дошло, что сзади творится неладное. Хвост бешено замолотил по стенам, так что Жихарь еле сумел схватить его и намотать на руку. Впереди что–то, заухало и заскрежетало, и туша начала двигаться вперед – сперва еле–еле, а потом все быстрее и быстрее. Жихарь перешел на бег, стараясь не тянуть за хвост (кто его знает, чем оно кончится!), потом хвост все же натянулся, вырываясь из руки, по стенам вдоль прохода полетела каменная крошка. Пришлось бросить факел и вцепиться в хвост обеими руками. Переставлять ноги тоже стало некогда, Жихарь скользил на пятках по каменному полу и радовался, что обул на пир не нарядные красные сапоги с высокими каблуками, а грубые подкованные бахилы.
Да он и не мог явиться на пир в красных сапогах, поскольку пропил их накануне.
Индрик несся все быстрее. Из–под сапог летели искры – сталь на подковках была отменная. Дышать из–за дыма и каменной пыли было невозможно. Богатырь чихал и плакал, все крепче цепляясь за хвост.
– А и славненький же хвостик, жиловатенький, – приговаривал он на всякий случай сквозь кашель переделанное на скорую руку заклинание. – Не износится наш хвостик, не истреплется…
(Он едва успевал замечать, что мимо них пролетают какие–то другие ходы и пещеры, а в некоторых даже виднеются вроде человеческие фигуры. Фигуры махали руками, то ли угрожая герою, то ли приветствуя беспримерное его деяние.)
Тут огонь добрался до какого–то уж такого чувствительного Индрикова места, что зверь прибавил ходу, подковки и подошвы под Жихарем сгорели, черед был за ступнями богатыря, но внезапно все кончилось, и Жихарь со всего маху врезался в пылающую тушу. От удара он отлетел назад, хлопая опаленными ресницами.
– Приехали, – только и молвил герой, выпуская из рук разом обмякший хвост.
– До сих пор я только лошадей загонял…
Печально догорели последние завитки шерсти, и Жихарь оказался в полной темноте. Да не такой уж полной: между холкой чудовища и потолком была скудная полоска света. Жихарь по хвосту, как по веревке, поднялся на спину. Индрик был еще теплый, но подозрительно быстро остывал.
«Рыло высунул наружу, каменеет, скотина!» – сообразил герой. На раздумья времени не было. Он спрыгнул на пол и что было сил уперся левым плечом в копченый зад Индрика. Упираясь, он поминал Белбога, Мироеда, Проппа и хитроумного Дыр–Танана. С ними и толкать было сподручнее. «Окаменеет весь, тогда совсем с места не сдвину!» – страшился Жихарь, а как подумал о том, что придется возвращаться по этому бесконечному ходу, то и дело натыкаясь во мраке на всяческую нежить, то нашел у себя ровно столько силы, что сумел протолкнуть тяжелевшую с каждым мигом тушу на два шага. Потом посмотрел вверх и успокоился: «Живот поджать – пролезу!»
