— Мям-мям! — смог выдавить он вместо горестных «задавишь» и «дышать».
— Ясно, котёнок чужой, надо будет обязательно дать объявление, что найден котёнок, окрас такой-то… — отец ловко нашёл лазейку избавиться в будущем от хвостатого приблуды.
— Но… но он теперь наш! — горячо возразила Лика, а Ефима, что ж это такое, опять лишили воздуха.
— А вдруг его ищут, — проникновенно ответил отец, — представь, котёнка потеряла маленькая девочка и теперь плачет?
«Ну, ты скажешь, мужик. Конечно ищут, вот только девочками их назовёт только самоубийца. Ты даже представить не можешь, как меня ищут в поликлинику для опытов! — ядовито подумал Ефим, прижимаясь к спасительнице. — Лика, не подведи, врежь ему!»
— Хорошо, папа, — поникнув головой, согласилась девочка, — мы дадим объявление, но если никто не придёт, то Фима будет наш! И объявление в интернете будешь ты давать, меня мама к компьютеру и планшету не пускает.
«Молодец, крошка, так его!» — дернул хвостом Ефим, с ужасом воспринимая перспективу оказаться в руках учёных. Эти вивисекторы от науки его на требуху разберут, лучше он домашним питомцем побудет.
Судя по кислой физиономии папы, перспектива давать объявления в сети его не прельщала.
— Ладно, чего тут торчать, идём домой. Тебе самой отмываться и зверя своего отмывать, — резюмировал отец Лики, с отвращением глядя на грязную туфлю и извазюканный сарафан дочери.
— Идём, домой мой маленький, — просюсюкала Лика, — мамочка тебя помоет и познакомит с Варей и Геной, тебе понравятся мамочкины куклы, а спать ты будешь в кровати Гены, мы тебе потом лежанку купим.
«О, нет! Верните меня в поликлинику!» — мысленно простонал Ефим, запоздало соображая, что значит оказаться любимцем девочки.
«А неплохая у Ликиного папани конура, — разглядывая апартаменты в виде четырёхкомнатной сталинки, думал Ефим. — Это не конура, дурень, а квартира! Такие квартиры старшему офицерскому составу или партийным бонзам давали, если я правильно помню прочитанное».
Квартира на третьем этаже сталинского дома действительно внушала: широкая прихожая, холл, из которого двери расходились на кухню, зал, две спальни и маленькую комнату. Отдельно в торце холла располагались двери в ванну и туалет. Пол радовал глаз натуральным паркетом, а двери натуральным деревом, причём, как подозревал Ефим, хозяин содрал со старых, ещё начальных дверных полотен и коробок металлической щёткой всю старую краску, зашлифовал и покрасил полупрозрачной краской, через которую видна вся текстура с годовыми кольцами и разводами. Подобный подход Ефим одобрял безмерно и сам им пользовался при ремонте. Приятные глазу неброские обои, удобная мебель и «нафаршированная» современной техникой кухня, из которой доносился вышибающий слюну запах мясных котлет. В животе заурчало.
— Ты, наверно кушать хочешь? — обратилась Лика к питомцу.
«Жрать! Жрать я хочу!» — взвыл Ефим, проклиная мелкое хвостатое тело, которое по несколько раз в сутки требовало пищи, а ещё оно хотело спать и… в туалет.
— Мяу, — жалобно выдавил он, провожая взглядом заветную дверь, так как папа потянул дочь с блохастым довеском в ванную.
— Сначала отмываться! — припечатал отец. — Куда ты хватаешь шампунь? Бери простое хозяйственное мыло. Котят надо мыть или простым мылом, или специальным шампунем, ваши с мамой шампуни блоховозу не подойдут.
— Пап, ты мне не поможешь?
— Нет, доня, ты сама взяла котёнка, сама с ним и разбирайся. Сарафан в машинку забрось. Давай-давай, не отлынивай, — включив машинку, родитель скрылся за дверью. — Я пока ветеринару позвоню и в магазин сбегаю.
Всё это время Ефим, не подавая голоса, фарфоровой кошкой-копилкой сидел в ванне. Лика навела тёплую воду, взяла мыло, намочила его и принялась натирать грязнючую шерсть.
— Какой ты, Фима, молодец, а говорят, что кошки не любят мыться, — приговаривала девочка, смывая из душевой лейки грязь с неподвижного котёнка, голова которого была занята совсем не мойкой, а мыслями о том, что после помывки коты обычно вылизываются, в том числе и «там», в том числе и «то», когда им заняться нечем, то есть под хвостом.
Пребывая в диком когнитивном диссонансе, Ефим пропустил мимо ушей и мойку, и махровое полотенце, в которое его сначала закутали, а потом бесцеремонно вытряхнули и тут сознание, загнанное в угол различными переживаниями о кошачьей гигиене, ощутило, что тело работает само. Кошачье «я», освобождённое от человеческого диктата, принялось само вылизывать мокрую шерсть.
«Оп-па! — заняв позицию стороннего наблюдателя, думал Ефим. — Котёнок с шизофренией и разделением сознания. Как мило. Кому рассказать, не поверят. Это ж надо было стать котом, чтобы угодить в пациенты психдиспансера. Ха-ха-ха! Ха, а с другой стороны, очень удобно. Отдал руль и пусть Фима-котеич правит, я под хвостом языком наяривать не подписывался! Надо только хорошенько потренироваться управление забирать, не хотелось бы оказаться «пассажиром», лучше сразу сдохнуть. Едрид-мадрид, это ж сколько всего… Серёжа, сволочь, я тебя на лоскутки порву, я тебя на ленточки разделаю!».
В себя и в адекват Ефим пришёл, когда за дверью ванной затопал вернувшийся из магазина отец Лики. Котеич, как Ефим решил называть своё кошачье «Я», к тому времени завершил с гигиеническими процедурами и принюхивался на предмет укромного уголка с песочком или другим сыпучим составом. Желание оправиться превалировало даже над голодом, который давно покусывал пустой желудок. Да-да, Ефим помнил, что желудок у котят меньше напёрстка, но жрут они лошадям на зависть.
— Доня, ты как? — поскрёбся за дверью отец девочки.
— Погоди! — крикнула Лика, плотно задёргивая душевую шторку. — Можешь входить.
— Кот с тобой?
— Да, на коврике умывается.
— Это хорошо, — ответил мужчина, просовывая в дверь новенький кошачий лоток с наполнителем. — Я вышел, доня.
— Мяуу!
«Благодетель!» — подумал Ефим, залезая в подставленную ёмкость и отдавая управление Котеичу. Он чувствовал, что ещё немного и плюхать бы ему через уши с кисточками.
Через десять или пятнадцать минут семейство собралось на кухне, Ефим с тревогой наблюдал за отцом Лики, который потряс перед его носом купленным пакетиком с сухим кормом.
«Мужик, что за хрень?! — мысленно возмутился Ефим, воюя с проснувшимся вторым «я», которое потянулось к миске с сухими «козьими какашками». — Цыц, мелкий, мы это дерьмо жрать не будем! Погоди, я из тебя человека сделаю!»
— МЯУ! — под удивлёнными взглядами отца и дочери, котёнок, фыркнув, отвернулся от миски с кормом, после чего трясанув усищами и потянув носом, встал на задние лапы у ножки стола и протянул правую переднюю лапку в сторону тарелки с котлетами. Конечно, он и близко не доставал до столешницы, но намёк был более, чем прозрачен. — МЯУ!
— Ты гляди, морда усатая, — усмехнулся отец, — на дурничка его не облапошишь, настоящий мужик требует мяса, а не сухого говна на палочке! Доня, покроши ему в отдельную миску четвертинку котлеты. Чуть-чуть, доня. Мы не знаем, чем его кормили старые хозяева, как бы желудок мелкому не испортить, замучаемся потом по ветеринарам бегать.
Вот, другое дело! Котлета зашла за милую душу! Осоловелые «я» котёнка уже на пару подумывали об уютной лежанке, когда у входа на кухню возникло новое действующее лицо.
— Коля, что это такое?
— Привет, дорогая, это котёнок, — подскочил на месте застигнутый врасплох отец Лики, а Ефим мигом растерял весь сон, ища место, куда бы забиться. За холодильник лучше всего. За наполнением желудка он как-то пропустил, когда девочка вышла из кухни, а в схватке папа против мамы, папа как-то не катит.
— Я и без подсказок вижу, что это котёнок, — змеёй, вставшей в атакующую стойку, грозно прошипела женщина. — Я спрашиваю, что он делает у нас дома?!
Решив, что сатана, который муж и жена, прекрасно разберётся без него, Ефим вознамерился выполнить тактический манёвр, зовущийся побегом из кухни, однако, захлопнутая женщиной дверь не оставила ему иного выбора, как отступить задом за холодильник. Одно благо, здоровенный двухметровый гигант не входил в ряд встроенной техники, занимая отдельный угол, и пространство за ним позволяло втиснуться без опаски остаться зажатым между стеной и бытовой техникой. К тому же за холодильником не так страшно, и не так переживаешь, что тебя навернут тапком. Между тем семейный скандал набирал обороты, вялые оправдания мужа в лёгкую крылись неубиваемые контраргументами.
