…Последний раз он проезжал по этой дороге четыре года назад, когда призван был на службу в столицу. Теперь он заново находил все свои старые приметы, и в душе его радость узнавания соседствовала со страхом: вдруг изменилось что-то, вдруг да недосчитается он чего-то из того, что так любил…
Ну так и есть! Сосны нет! Вот здесь, над обрывом, стояла могучая сосна, изогнутая затейливым крючком, тянула к морю свои мохнатые лапы, шишки с них валились прямо на песок. И Рюдигер фон Раух, по очевидной глупости своей (нехорошо так думать сыну об отце, но куда деваться, если это правда?), никак не мог взять в толк, какой смысл каждый раз останавливаться и набивать ими карманы, если вокруг Логова льва растет полным-полно точно таких же сосен. Он не понимал, что та сосна была особенная, любимая, добрая подруга, можно сказать… И вот теперь она пропала куда-то! Должно быть, не устояла под напором зимних ветров и волн, не удержалась в земле наполовину обнаженными узловатыми корнями и рухнула вниз с высоты, уплыла к неведомым землям… Эх, дурак какой! Это же не тот участок обрыва! Вот она, нависающая скала, а под ней – плотно заросший бузиной вход в жилище маленькой хильдемойры; отец никогда не позволял приближаться к нему даже на десять шагов из опасения, что буйные его сыновья эту самую бузину переломают и неприятностей потом не оберешься… Отсюда до сосны еще четверть часа ходу! Перепутал, надо же! Совсем памяти не стало, не иначе старость подкрадывается… О! Черный камень! В детстве таким огромным казался, да и теперь внушает уважение. Это в его тени Дитмар однажды нашел по запаху голого утопленника с лицом, расклеванным птицами, и отметинами от кандалов на белых щиколотках. Должно быть, он давно там лежал, потому что смрад стоял невыносимый.
Шестилетний Йорген не хотел к мертвому телу подходить, даже подумывал, а не поплакать ли ему, страшно же! Но отец сказал строго: «Еще чего! Мы должны похоронить этого несчастного, не хватало, чтобы у нас под боком завелся береговой варсел!» Смешно вспомнить: один-единственный варсел «под боком» в те блаженные дни тревожил ландлагенара Норвальда! Добрая сотня варселов каждую ночь штурмовала Логово льва на третий год Тьмы, и когда Рюдигеру фон Рауху удавалось вырваться на короткий отдых домой, леди Айлели упрекала мужа: «Ах, дорогой мой супруг, ну когда же ты пришлешь обещанных людей, чтобы разделаться наконец с этими беспокойными мокрыми созданиями? Мы уже устали их гонять, они пугают бедняжку Фруте своим воем». Кончилось тем, что любящий пасынок Дитмар привел из Нидерталя отряд стрелков, и те быстро покончили с непогребенными утопленниками при помощи серебряных стрел. Варселы были далеко не самыми опасными из порождений Тьмы…
О-о! А это чудесное место: здесь широкий ручей с красными берегами и ледяной водой, отдающей железом, впадает в залив. Никаких мертвецов – только самые приятные воспоминания! Отец на привале сначала долго-долго читал сыновьям мораль, что благородный человек не должен быть неуклюжим, как сонный кнехт. Все из-за того, что Йорген, видите ли, недостаточно красиво спрыгнул с коня: оступился, коснувшись земли. Ворчал, ворчал, потом встал хлебнуть свежей воды, поскользнулся на камне, покрытом влажным бурым мхом, и с размаху, как самый неуклюжий из кнехтов, плюхнулся боком в ручей! Вылез мокрый, злющий. «Боги шельму метят!» – сказал ему тогда Йорген, счастливо улыбаясь. Смысл этой фразы, часто слышанной от Терезы, няни маленького Фруте, он сам не очень понимал, но чувствовал, что придется как раз к месту. Отец в сердцах отвесил зловредному отпрыску оплеуху, тоже совсем не благородную, но этакая малость не могла испортить прекрасного настроения наследника Эрцхольма. С тех пор это место он особенно любил. И до Логова льва от него оставался один-единственный переход в пару лиг.
Родовой замок фон Раухов был красивым и большим – куда до него моосмоорскому Перцау! Прежде он носил иное, менее звучное и претенциозное название Турмграу[20]. Но Рюдигер фон Раух, будучи с юных лет весьма увлечен собирательством изображений львов, резиденцию, унаследованную от упокоившегося родителя Виглафа фон Рауха, сразу же переименовал и все что можно: ворота замка, фронтоны, каменные тумбы вдоль лестниц, шпили башен – украсил упомянутыми изображениями, изваянными в камне, а также рельефными и живописными. А на площади перед дворцом со временем разместилась эффектная скульптурная композиция: гордый лев, изящная львица и три львенка разной величины. Когда Йорген, назло родителю, придумал коллекционировать овец, тот долго грозился заменить среднего львенка крупным бараном, но так и не заменил почему-то, видно, постеснялся окружающих.
…Подъемный мост опустился им навстречу, лязгнули засовы. Под громогласные приветствия привратников путники миновали ворота наружных стен, потом внутренних. Выехали на просторную, не хуже столичной, площадь… и у Йоргена упало сердце. Львят было двое. Меньший отсутствовал… Нет, отец не избавился от него совсем – все-таки экспонат коллекции. Стыдливо спрятал в кустах можжевельника, выросших перед конюшнями. А чтобы меньше бросался в глаза, перекрасил из светло-серого в аспидно-черный цвет. Больно стало, хоть плачь. Зачем он так с Фруте?
Четыре года не был дома Йорген фон Раух. Как-то неправильно, не с того начиналась долгожданная встреча.
Потом все вроде бы наладилось. Отцовы слуги бежали навстречу, и радость их была вполне искренней. Они наперебой восхищались, как его милость выросли, а конюх Фрош даже прослезился. Налетела со всех сторон свора собак и принялась с восторгом облизывать воротившегося хозяина, одна, по кличке Амия, даже до носа допрыгнула от радости. Когда Йорген уезжал, она была годовалым щенком. А не забыла за столько лет! Разве не трогательно? Йорген ее поймал и расцеловал, никого не стесняясь.
Его самого тоже долго и много целовали. В Логове льва женщин водилось не меньше, чем в Перцау. В родстве Йорген разбирался слабо и делил их на «тетушек» – тех, кто постарше, и «кузин» – кто помоложе. На самом деле были среди них тетки и сестры двоюродные и троюродные, отцовы невестки и свояченицы и вообще непонятно кто. И все они Йоргена нежно любили, потому что в детстве он был чудо какой хорошенький, да и с возрастом, прямо скажем, не сильно испортился.
Но и тут не прошло гладко. Во-первых, мачехи любимой не оказалось дома. Ну как назло, уехала накануне в город Рейсбург, заседать в суде вместо мужа! Впрочем, вернуться должна была уже завтра, так что эта неприятность была невелика.
Хуже вышло с одной из родственниц. Либгарда фон Орманн, вдова богентрегера Шниттраума, троюродного брата отца (не в бою, к слову, погибшего, а скончавшегося от гнилого зуба – побоялся цирюльника позвать, и зараза пошла в кровь), худая, высокая и прямая как палка женщина лет сорока пяти, с жестким желтым лицом и глазами морской рыбы, сначала сухо чмокнула родственника в щеку холодными губами, а потом всхлипнула:
– Вернулся. Да, опять вернулся живой. Какое счастье. А мои сыны, оба, уж не вернутся никогда… – Она прикрыла лицо платочком. – Вы ведь все знаете, что с ними случилось…
Это было их с Дитмаром проклятие. Упрек «эти опять живые, а мой…» преследовал их с детства. Часто, часто слышали они шепот за спиной. Слышал и отец. И гнал, гнал старших сыновей в гущу самых страшных побоищ, самые опасные поручения давал. Похоже, ему стало бы легче, погибни один из двоих. Но им везло обоим – раз за разом выживали. И чуть ли не стыдились этого.
…А что случилось с сыновьями богентрегера Шниттраума, Йорген знал лучше других – был тому очевидцем. Собственная трусость их сгубила. Орда голодных тварей ночью ворвалась в крепость Эльдр, просто выдавила ворота массой своей, а некоторые, из породы гайстов, и сквозь камень стен умели проникать. Хорошо, что ворвались, так и было задумано. Ловушка. Семеро наемных колдунов и несколько десятков помощников, к ним приставленных, готовили ее три дня. Стены изнутри пестрели свежевычерченными рунами – еще и краска, на крови человеческой замешенная, не успела высохнуть, и порезы на запястьях, через которые люди сцеживали кровь для такого дела, не успели затянуться. Колдовство удалось: проникнуть внутрь крепости твари могли, выбраться наружу – нет.
Но в пустую крепость твари, сами понимаете, не полезли бы. Приманка нужна была серьезная, чтобы враг не заподозрил подвоха. Сотню солдат под командованием ланцтрегера Эрцхольма ландлагенар Норвальд посадил в крепости. И было тем солдатам от десяти до пятнадцати, переодели их в цивильные курточки и платьица, вроде бы детишки прячутся в крепости от Тьмы. «Твари молоденькое мясо любят, непременно позарятся», – довольно кивнул один из колдунов.
Позарились, конечно, явились.
Ландлагенар Норвальд сам допустил промах, Йорген тут был совершенно ни при чем. Это отец, вдруг усомнившись в доблести малолетнего воинства, в последний момент приставил к сыну «советниками» двух взрослых парней – сыновей богентрегера Шниттраума Гунтера и Вате, недавних школяров, изгнанных из Кнуппельского университета за прогулы и, на беду свою, воротившихся в родной ландлаг в разгар войны. О чем только думали, когда возвращались?! Не для них, городских лоботрясов и повес, была новая, жестокая жизнь, и они – не для нее. Йоргену сразу не понравился их легкомысленный вид и нездорово-смешливое настроение, но папаша был неумолим: «Они хоть не до конца курс прошли, но худо-бедно ученые люди, присмотрят за вами». Присмотрели, ага! Ох и намучился с ними Йорген, не тем будут помянуты!
