— Герр Шульц! — взвизгнул монстр и снова потянулся схватить меня за грудки.
Адово пекло, да оно меня все-таки убьет! В какую страшную дыру запихнул меня Филимон. Спасти шарманщика! Меня бы кто спас!
— Помогите! — что было сил заорал я.
Чудовище отступило. Получив небольшую передышку, я отполз в угол, намереваясь ускользнуть в ближайшую дверь, как только страшилище повернется ко мне спиной. Монстр, продолжая инспектировать железные останки, съехал с возмущенного тона на плаксивый, и тогда я, оклемавшись немного, разглядел, что, во-первых, напавшая на меня громадина является, скорее всего, представителем гуманоидной расы, и, во-вторых, кажется, самкой, что подтверждалось наличием монументального, как Мавзолей, зада, густого слоя грубой косметики на передней части черепной коробки, пары арбузоподобных выпуклостей в середине широченной грудной клетки, фатой и белым подвенечным платьем, эти самые выпуклости обтягивающим. Следующим моим открытием было то, что я мог понимать речь своей визави. Ну на то я и бес, чтобы понимать речь любого разумного существа, просто сначала — вследствие двойного физического и многократных моральных потрясений — не вник в особенности местного диалекта. Вроде бы она говорила на одном из давным-давно не используемых северогерманских наречий, так что, даже понимая значения слов, поначалу довольно трудно было уловить общий смысл высказывания.
— Герр Шульц есть стыдно, да-да! — комкая в руках металлические лоскуты, словно какой-нибудь ситцевый платочек, твердила она. — Гельда приходить, а герр Шульц порвать одежды для торжеств!
— Гельда — это вы? — догадался я, втайне радуясь тому, что, кажется, удалось наладить диалог и, следовательно, насильственная гибель моя отодвигается на неопределенный срок. — А герр Шульц, бедняга такой, вероятно, ваш супруг?
— Герр Шульц есть несносный мальчишка, а не есть славный рыцарь, да! Да!
— Пожалуйста, помедленнее и не так громко. Так кто кого съел: ваш муж мальчишку или наоборот?
Гельда всплеснула руками — железяки с грохотом посыпались на каменный пол, — шагнула ко мне и вдруг облапила меня так крепко, что явственно услышал хруст собственных ребер.
— Герр Шульц есть несносный шутник!
— И корову, и быка, и несносного шутника… всех съел… — прохрипел я, безуспешно пытаясь разомкнуть объятия. — Отпустите, пожалуйста… А если герр Шульц войдет, он что подумает?
— Герр Шульц есть ты!
— И меня съест?!
— Герр Шульц есть мой милый муж…
— Какая редкостная сволочь этот герр Шульц! Он не пробовал лечиться от обжорства? Аи, да пустите, больно же! Пусти, говорю, горилла в юбке! Раздавишь!
Ручищи разомкнулись. Я рухнул на пол уже полузадушенным. На этот раз у меня не было сил даже для того, чтобы отползти в сторону. А чудовищная Гельда вдруг издала звук неисправного водопроводного крана и громоподобно разрыдалась. Никогда не думал, что выражение «водопад чувств» следует понимать буквально. Слезы брызнули из ее глаз напором, которому позавидовал бы пожарный насос. Один из факелов (честное слово, я не шучу!), попав под струю, мало того что потух, но еще и несколько покосился набок. В перерывах между рыданиями она, топая ногами, извергала гневные тирады, общий смысл которых до меня дошел не сразу, но уж когда дошел, я сам чуть не разрыдался.
По словам Гельды выходило примерно следующее: герр Шульц есть я (в том смысле, что я — это герр Шульц), помимо этого, герр Шульц есть милый муж Гельды, поскольку они только что вернулись из церкви, где их перед лицом Бога и граждан Бранденбурга признали супружеской парой; а праздник по поводу бракосочетания есть прямо сейчас, что не есть хорошо, потому что я (он же герр Шульц, он же милый муж, он же несносный мальчишка) порвал торжественные одежды и впервые предстал "перед своей женой почти полностью обнаженным, то есть без панциря, наплечников, шлема с забралом и прочей бряцающей упряжи, а в одних штанах, куртке, сапогах и шляпе.
— Но Гельда все равно любить герр Шульц! — утерев слезы, сообщила Гельда. — Все равно будет поцеловать!
Клянусь, я сопротивлялся! Я пробовал возражать (попробуйте возразить мчащемуся на вас локомотиву), я даже пытался постыдно сбежать, но был пойман за шиворот, скручен и подвергнут зубодробительной процедуре, которая в здешних краях почему-то именовалась поцелуем. После всего этого я был нежно уложен на сундук, поскольку стоять уже не мог.
— Гельда принести своему милому мужу новую торжественную одежду, — услышал я. — И пока запирать двери, чтобы герр Шульц чего-нибудь не натворил. Будем праздник и танцевать! Шарманщик петь «Ах, мой милый Августин…», а мы — танцевать!
В качестве затравки развеселившаяся Гельда взмахнула фатой и станцевала что-то подобное канкану (с потолка осыпалась пыль и мелкие камешки). Я застонал и зажмурился, предчувствуя прощальный поцелуй, но поцелуя не последовало. Грохнула дверь, и заскрежетал замок. Я вскочил с сундука, метнулся к одной двери: заперто. К другой — заперто. Все, выхода нет. Попался! Где-то недалеко гудели стены и раздавались мощные удары, — видимо, счастливая влюбленная, спеша за новым комплектом рыцарских доспехов, приплясывала на ходу.
Нет, господа-товарищи, мы так не договаривались! Да я лучше выдержу сражение с вооруженным до зубов Легионом Черного Барона, чем меня еще раз поцелуют. Порвал торжественные одежды! Это металлические-то латы! В понимании этого мастодонта легко укладывается тот факт, что железо можно рвать, словно какую-то холстину… Вот это мощная баба! Вот это силища! При мысли о неминуемо предстоящей первой брачной ночи у меня окаменел хвост. Вряд ли я проживу дольше двух минут, после того как моя новая супруга решит зайти дальше обыкновенных лобызаний.
В недрах сундукачто-то брякнуло. Я откинул крышку. На дне сундука в плену расплющенных доспехов, как рак-отшельник в скорлупе, трепыхался человек. Из покосившейся прорези забрала испуганно моргали круглые бледно-голубенькие глазки.
— Герр Шульц… — жалобно представился пленник.
— Я уже догадался! Выпрыгивай оттуда скорее, уклонист! С минуты на минуту твоя супруга заявится!
— Герр Шу-ульц… — умоляюще протянул молодожен.
— Ничего себе! А я-то здесь при чем? Почему я за тебя отдуваться должен? Ты женился, ты и терпи! Вы, между прочим, обвенчались только что…
Слезы потекли по искореженному забралу:
— Герр Шульц есть рыцарь знатного рода! Но есть бедный! Герр Шульц хотеть приданое… Гельда есть графиня и получить в приданое полграфства… Но герр Шульц не хотеть умирать в расцвете лет… Герр Шульцу даже целого графства не надо! Герр Шульц есть раздумать жениться… Герр Шульц хотеть домой…
— Ага, понял теперь, чем грозит брак по расчету?
Тут я задумался. А чего мне, собственно, беспокоиться? Грянет шумная свадьба. Приглашены окрестные герры и, конечно, шарманщик Опельгерцхайзен в качестве свадебного оркестра. Если Филимон перекинул меня именно в этот временно-пространственный период, значит, до того момента, как серафим-мечник испортит гулянку тем, что злорадно напялит шарманщику на голову его многострадальный инструмент, ждать осталось совсем недолго. А уж отмазаться от брачной ночи… Что-нибудь придумаю. В конце концов, супружество — это ведь не только секс, правильно? А прежде всего — единение душ. И пример Шахерезады будет меня вдохновлять…
Так, а на данное время мне остается только бдеть в оба глаза и пресечь нападение. А лучшего способа попасть на вечеринку, чем в обличье одного из основных действующих лиц, и не придумать. Да я лишь намекну своей Гельде: мол, фас вот этого с крылышками — и от Витольда мокрое место останется. Вот и все. Шарманщик спасен.
Да спасен-то спасен, но, если я сохраню жизнь предку Черного Барона, сам Барон тоже успешно выживет и в будущем получит полную свободу творить безобразия… Акакже Карась, Огоньков? Как же Анна? Сгинут в каменоломнях, как и многие другие? Или медленно угаснут под пытками в экспериментальных лабораториях? Конечно, покойный Владимир Ильич уготовил для России участь ненамного легче, чем Черный Барон, но он хотя бы не собирался превращать одну шестую часть суши в филиал преисподней. Ведь, как известно, что хорошо для беса, то для человека — смерть. Из двоих тиранов следует выбирать наименее свирепого…
А есть ли у меня выбор? Есть ли у меня право выбирать?
Как же чувство долга? Как бес правоверный я во что бы то ни стало должен желать блага родной преисподней. Да, я люблю свою Родину, но ужасно не хочу, чтобы мои соплеменники убивали и калечили моих друзей. Как там восклицал баламут Герцен по поводу своего Отечества, тиранившего беззащитную Польшу? «Стыдно быть русским»? Вот то-то и оно-то…
Ладно. Шарманщика я спасу, как мне и приказывал Филимон. Приказ есть приказ. Только почему бы мне не сделать так, чтобы этот бородатый древний Опельгерцхайзен ни за что не добрался до злополучного логова сгинувшего чернокнижника? Почему бы мне не сделать так, чтобы в роду Опельгерцхайзенов из века в век передавалось лишь искусство игры на шарманке, а не колдовские запретные знания? Музыка — великая сила, музыка, она облагораживает. Глядишь, через столетие-другое какой-нибудь прапрадед нынешнего Черного Барона и прогремит на весь мир не как жестокий диктатор-колдун, а как выдающийся композитор? Бах, Моцарт, Лист, Шуберт, Виральдини и Опельгерцхайзен. По-моему, звучит…
