У четвертого костра шел обмен опытом.
— Чтобы добраться до коровы, которую хозяева хорошо охраняют сами и стерегут оберегами, — поучала молодая красавица ведьма (правда, Лесу она вовсе не показалась молодой, было ей явно за двадцать, да и красавицей, тоже: разве сравнишь с Надей Ёжкиной?), — нужно сплести льняную веревку и перекинуть через сук калины. — Ведьма так и поступила. Нов не понял, откуда взялся куст калины с красными прозрачными ягодами и семенами внутри в виде сердечка. — Берем в руки оба конца и начинаем доить, приговаривая: «Доись, Зорька; у таких-то и таких-то». А каких — сами называйте…
Из-под рук ведьмы в подставленное деревянное ведро брызнули две тугие струи. До чего же изобретательны ведьмины отродья, восхитился Лес.
У пятого костра колдун превратился в гулянку и теперь один в пару дюжин рук играл на гуслях, бегал пальцами по дырочкам свирели, бил в бубны и барабаны, звенел бубенчиками, а ногами выделывал кренделя. И все вокруг него плясали и пели:
Настрою тростинку
на Мать-Первомать.
Пойду по тропинке
леснянок искать.
Пусть дудка играет,
пусть звонко поет.
Леснянка мигает,
за мною идет.
Я к ней прикоснулся,
чтоб в сено подмять,
а утром проснулся:
— Ах, Мать-Первомать!
И яйца опухли,
и хрен мой болит,
а знахарь мне в ухи
про это твердит:
— Ты, бабник нетрезвый,
гулящий холуй,
придется отрезать
ваш собственный… хрен!
Лежу я на сраке,
плюю в потолок,
а знахарь собаке
мой хрен поволок!
У шестого костра лысый, как яйцо, колдун рассуждал:
— Некоторые глупые люди считают, что у колдунов вся сила в волосах. Но взгляните на меня! — и хлопал по лысине, отражавшей луну, как озерная гладь. — Совсем другое дело — яйца…
У седьмого костра одинокая ведьма вызвала смерч, который поднял в воздух весь хоровод и понес по небу прямиком к восьмому. Там другая ведьма показала им, как отдаивать чужих коров с помощью ножа, вонзенного в ствол кедра. А дерево тут откуда? — задумался Нов, надавил на глаз, и кедр исчез. Ясно, морок!..
У девятого костра колдуны показывали способы обращения. Одни набрасывали на себя шкуры, вымоченные в настое припутника, и оборачивались кто в волка, кто в борова — это зависело от шкуры. Другие превращались в тех же кабанов и волков с помощью заговоренных чародеями наузов (сами колдуны заговаривать плетенные из травы амулеты не способны). Узольники были в виде поясов либо браслетов и вязались такими хитрыми петлями, что Лес и половины узлов не знал. Оборачивались в баранов и козлов. Третьи обращали друг друга в животных, похлестывая зелеными прутиками припутника или плетками с вплетенными в хвосты стеблями травы. А ведьмы оборачивались в волчиц, свиней, овец и коз.
Обращенные спаривались тут же, у огня, причем часто волк — с овцой, козел — с волчицей, а баран — со свиньей. Нов не видел в этом ничего непристойного, потому что вырос в деревне и с детства наблюдал за огулом скотины. Хотя, конечно, баран с козой на скотных дворах не скрещиваются.
Постепенно все стекались, слетались, сбегались к десятому, самому большому и яркому костру, разожженному на самой макушке Лысой сопки. Над огнем висел огромный медный котел, сверкающий надраенными боками и исходящий таежным ароматом. У костра стоял седой могучий старик с бородою по колено и длинными прядями, которые хлопали над его головой, как крылья птицы. В руках он держал расписной черпак и всем подряд разливал из котла. Юноша протянул свою кружку, полную передал Наде, руку которой не выпускал во время перемещений по гольцу: когда бежали, когда плясали и когда летали. Ему казалось, что если отпустить, то красавица исчезнет, затеряется в людском водовороте, растает в тумане (хотя никакого тумана не было), и он никогда-никогда ее больше не увидит.
Ёжкина пригубила горячего отвара и вернула кружку. Лес поднес ее к губам, отхлебнул волшебной жидкости, склонился к устам девушки и поцеловал крепко-крепко, сладко-сладко. От поцелуя голова его закружилась куда сильней, чем от пьянящего зелья, а юная ведьмочка обвила его шею белыми-пребелыми руками, заглянула в зрачки своими васильковыми глазами и шепнула:
— Люба я тебе или не люба?
— Люба, еще как люба, — шепотом же ответил юноша и еще раз поцеловал, и еще. Они по очереди отхлебывали из кружки и, передавая, целовались. И это было прекрасно!
А потом в розовом сиянии у костра возник маг, про которого Лес успел позабыть в веселой кутерьме и любовных играх. Рой извлек новый микроорганчик (Да сколько же их у мага? — подумал чародей), заиграл и запел.
И новая песня оказалась не хуже тех, что исполнялись в княжьей трапезной. Правда, Лес не понял, откуда вдруг взялись юты в последнем куплете, но все остальное, на его взгляд, было выше всяких похвал. И прочие участники слета приняли песню с большим энтузиазмом, многие просили повторить. Утверждали, что такой смешной и в то же время страшной песни они не слыхали никогда. И что мелодия — удивительная, не сравнить с однообразными жалобными песнями берегинь. Тут каждое слово про нас, а мы такие и есть — патриоты и патриотки! Мы любых ютов изведем, и никакие вампиры им не помогут. Кто такие вампиры, нам неизвестно, а вот змей трехглавый, Молочный или там Денежный — нам первый друг. Благодаря горынычам мы столько молока имеем, что иная ведьма захлебнуться может, если будет не в меру жадной. Но уж в этом вины Молочного змея нет, тут бабья дурь и неуемность. А Змея Горыныча мы больше всех любим. Как он тут, под сопкой, с ворогами бился, как своих боевых товарищей змеев лечил, головы им приваривал!
А что некоторые головы перепутал в горячке боя, так нам от того разве хуже? Конечно, порой не разбери-пойми — с каким таким змеем дружбу ведешь:
Хлебный он, Молочный или Денежный? Но никто еще на такую путаницу не обижался. Да и грех обижаться, коли тебе вместо молока золотой слиток достанется либо невиданный урожай привалит. И тебе хорошо, и соседи довольны, потому что на их полях недородов не бывает, когда Хлебный змей ведьме благоволит.
А взять то же золото, что чуды-юды роют в горах. Горынычи с нами щедро делятся. У каждой ведьмы, почитай, по золотому ожерелью, не по одной паре серег и браслетов в заветных шкатулочках. А у кого нет пока, так те совсем юные. Но они свое получат, потому что молоденьких все любят!..
Неожиданно гомон стих. Чародей оглянулся и увидел, что костлявый старик, распорядитель десятого, самого главного костра, воздел к небесам тонкие руки с длинными пальцами.
— Бурелом говорить станет, — произнес кто-то, и Лес понял, что старик — это глава цеха колдунов.
Бурелома в Лесном княжестве знали все хотя бы по имени. Было известно, что сам он из четвертого поколения людей с магическими способностями, то есть ведун. И из самых сильных в стране. Дедуля Пих всегда отзывался о нем очень тепло, в юности они приятельствовали. Тогда же и поклялись друг другу, что не станут работать на ютов и постараются уберечь других ведунов. Пих Тоев, молодой, горячий, пробился на княжий Двор, пытаясь объяснить князю и его советникам, что сотрудничество с ютантами приведет в конце концов к гибели государства, но слова пророка встречены были с неудовольствием. Велено было молодому ведуну возвращаться в родную Берестянку и сидеть там безвылазно, пока княжий гнев не пройдет. Пих не посмел ослушаться, да так и остался в деревне, зарекся лезть в государственную политику. Женился, воспитывал дочку-кудесницу, выдал замуж за Крона, но не уберег ни его, ни внуков от хождений за паутинную границу.
Бурелом поступил иначе. Не стал надоедать властям предержащим советами да грозными пророчествами, а вошел в цех колдунов, не счел их недостойными. И когда сумел пробиться на самый верх, то за несколько десятков лет превратил захудалый цех в организацию, с которой и Кед Рою приходилось считаться. Будь на то княжье благословение, цех в три дня уничтожил бы всех ютантов в Лесном княжестве, несмотря на все их громобои, очки для темноты и аппараты для громкой связи. Но враждовать с ютами было запрещено, а без боевых действий организация, созданная для войны, стала вырождаться. Все свелось к слетам на Лысой сопке, где пополнялись запасы колдовских трав да шел обмен опытом. Посмотрел сегодня Лес на их соревнования и никакой доблести не нашел. Видимо, Бурелом стал совсем стар, не замечает, что подчиненные от рук отбились. Никакой дисциплины в его цехе не соблюдается, ведьмы и колдуны в местах поселения действуют вызывающе, ставят себя выше прочего лесного народа. И приструнить некому, потому что Ютландия ненасытно пожирает чародеев — поколение за поколением…
