— Вы, — с готовностью подсказал Касьянов.
— Да знаю я, — отмахнулся Путин. — Но я же не песня! А где мне взять такую песню?!
— Надо подумать, что у нас все любят, — предложил Лесин.
— Еду, — подсказал Швыдкой.
— Еда… да… это вполне может быть национальной идеей… Но какая у нас национальная еда?
— Хлеб! — воскликнул Касьянов. — Хлеб наш насущный даждь нам днесь… Кажется, есть такая песня, только не помню, где я ее слышал.
— В церкви, — скромно заметил присутствовавший тут же Патриарх. — Это уже наш гимн, так что вам он не подходит.
— Ну тогда картошка! Ах, картошка, объяденье-де-нье-денье, пи-онеров идеал, ал, ал! Тот не ведал наслажденья, денья, денья, кто-о картошки не едал, дал, дал!
— Пионеров отменили, — вздохнул Путин.
— Ну так что же! — загорелся Лесин. — По-моему, все равно отлично! Что любит весь наш народ? Мультики любит весь наш народ! Насчет всего остального расходится, но насчет мультов — это я вам точно скажу, очень они это обожают! Я еще когда в «Видео интернешнл» работал, все искал позитивные символы для рекламы, — мультики очень хорошо идут, проверено опытом!
— Это мысль, — медленно произнес Путин, и все насторожились. — Это серьезно. Ну-ка, кто что помнит из мультфильмов?
— Чунга-чанга! — громко и фальшиво запел министр Иванов. — Наше счастье постоянно, жуй кокосы, ешь бананы, жуй кокосы, ешь бананы, чунга-чанга! Тут вам и еда, пожалуйста…
— Но это не наша еда, — сурово оборвал секретарь Совета безопасности Сергей Иванов.
— Господи, да мы позвоним Михалкову — он нам все перепишет! Например: наше счастье постоянно, жуй картошку, ешь сметану…
— А как же «синий небосвод, лето круглый год»? — насторожился Швыдкой. — Песня бодрая, оптимистическая по духу, но сами понимаете… выглядит как лакировка…
— «Серый небосвод, Путин круглый год!» — пропел Касьянов и покраснел от смущения.
— Нет, не пойдет, — решительно высказался Путин. — Там есть строчки, которых не поймет мировое сообщество. «Чунга-чанга, кто здесь прожил час — никогда он не покинет нас».
— И что такого? — не понял Иванов.
— Может быть воспринято как намек на Поупа. Все склонили головы перед мудростью руководителя.
Повисла пауза, пролетел тихий ангел. Рушайло радостно улыбнулся — он знал, что в такие минуты рождается новый милиционер.
— Мы в город изумрудный идем дорогой трудной! — тонко запел вдруг Швыдкой. — Идем дорогой трудной, дорогой непрямой! Заветных три желания исполнит мудрый Гудвин…
— Их у них у каждого триста тридцать три и еще останется, — мрачно заметил Шойгу. Он присутствовал на собрании по праву — сумел доказать президенту, что отсутствие гимна является чрезвычайной ситуацией. В последнее время в стране вообще было не продохнуть от спасателей — они делали за детей уроки, вытирали им попу и переводили стариков через улицу. Страна кишела чрезвычайными ситуациями.
— Но главное — что дорогой трудной, дорогой не прямой! — упорствовал Швыдкой. — Надо сориентировать народ на то, что облегчение наступит нескоро и будет завоевано тяжким трудом…
— Нечего, нечего, — отмел идею Иванов-безопасный. — Некоторых членов правительства… и, между прочим, не последних его членов… уже и так внаглую называют железными дровосеками. Лес, мол, рубят, щепки летят… Не говоря уже о том, что это чуждая нам песня девочки из чуждого нам города Арканзаса.
— Мы плывем на льдине, как на бригантине! — осенило Шойгу. — Я только что из Приморья, там это чрезвычайно актуально! Не забывайте также, что правящая партия называется «Медведь», и песня «Колыбельная медведицы» для российского народа, чьим символом вообще полноправно стал хозяин тайги, вполне актуа…
— Там слова-то какие? — перебил Путин.
— Ложкой снег мешая, ночь идет большая, — с готовностью запел Швыдкой, укачивая воображаемого Умку. — Что же ты, малышка, не спишь? Спят давно соседи, белые медведи… ну ничего, это мы переправим на «бурые»… Поскорей усни, малыш. Мы плывем на льдине, как на бригантине, по седым суровым морям, и всю ночь соседи — белые медведи — светят да-альним кораблям…
— Присутствующие всплакнули. Снова повисла тишина, и сквозь слезы улыбнулся Рушайло.
— Нет, это не годится, — признал Путин. — Не внушает бодрости. Хотя тема медведя, что говорить…
— Хорошо живет на свете Винни-Пух! — зачастил Иванов-иностранный. — Оттого поет он эти песни вслух! И неважно, чем он занят, если он худеть не станет, а ведь он худеть не станет… если, конечно, вовремя подкрепиться… да!
— Это уместно, — кивнул Швыдкой. — Только вместо «Винни-Пух» — что-нибудь другое. Например: хорошо живет на свете наш народ, оттого он песни эти вслух поет! И неважно, чем он занят, если он худеть не станет…
— Стыдитесь! — воскликнул Шойгу. — Вы готовы встать при словах «Если я чешу в затылке, не беда. В голове моей опилки, да-да-да»?!
— Но это же все заменимо! — настаивал министр культуры. — Например: «В голове моей идея!»
— О да, — железным голосом заметил Сергей Иванов. — А где вы в таком случае чешете? В голове моей идея, оттого чешу…
— Довольно! — воскликнули присутствующие, привыкшие понимать друг друга с полуслова.
— Ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету! — истошно заголосил Касьянов. — Тем, кто дружен, не страшны тревоги, нам любые дороги…
— Налоги, — веско вставил Починок.
— Нам любые дороги нало-оги! Ло-ло-ло-ло-ло-ло! — бодро подхватил кабинет министров.
— Господа! — осадил их Лесин. — Вы готовы навязать стране песню, которую исполняют в числе прочих осей и петух?
— Но ведь главное — текст! — не сдавался Касьянов. — Мы свое призванье не забудем, смех и радость мы приносим людям…
— Вы намекаете на то, что Россия — посмешище всего мира?! — вскочил Иванов-иностранный.
— Но ведь главное — про дворцов заманчивые своды! Они нам не заменят никогда свободы! — вступился за босса Кудрин.
— Это еще вопрос, — задумчиво произнес Путин. — Это еще как посмотреть.
Присутствующие вновь потупились.
— Я знаю, я знаю! — осенило Кудрина. — Все желтеет кругом и уходит лето, неприятность эту мы переживем! Песня кота Леопольда! Очень оптимистично и годится на все случаи, включая дефолт.
— Дефолт уже был, — напомнил Илларионов.
— Мало ли, — уклончиво ответил Кудрин, все-таки немного разбиравшийся в экономике. — Кроме того, лозунг «Ребята, давайте жить дружно!» отлично вписывается в парадигму наших отношений с мировым сообществом…
— Не уверен, — жестко заметили в один голос оба Иванова.
— И вообще — государственный гимн от имени кота с сомнительным иностранным именем… — поморщился Путин. — Неактуально.
— Хорошо, хорошо! — закричал Лесин. — Я нашел! Крошка-енот! Это, конечно, тоже не совсем наше, но в крайнем случае мы задним числом переделаем мультик! Будет енотовидная собака, она у нас водится, сам охотился! «От улыбки станет всем светлей, и слону, и даже маленькой улитке! Так пускай повсюду на земле, словно лампочки, включаются улыбки!» Это и Чубайс одобрит!
— Чубайс не одобрит, — покачал головой Касьянов. — Что я, Чубайса не знаю? Во времена веерных отключений петь про лампочки…
— Ну ладно, это же не главное там! Главное — «И тогда наверняка вдруг запляшут облака, и кузнечик запиликает на скрипке!»
— С голубого ручейка Начинается река, Ну а дружба начинается с улыбки! — хором запели члены правительства и пустились в веселый хоровод.
— И все-таки, — отдуваясь, произнес Путин, — это не вполне соответствует духу новой российской государственности. Мы вовсе не собираемся всем улыбаться. Мы хотели бы некоторым улыбаться, а некоторым нет. Наше государство, как ежик, к одним должно поворачиваться мягким брюшком, а к другим — воинственными иглами…
— Я знаю песню Ежика! — завопил Починок. — Облака, белогривые лошадки! Облака, что вы мчитесь без оглядки! Мимо белого яблока луны, мимо красного яблока заката…
— Явлинскому предложите этот гимн, — брезгливо поморщился Шойгу.
— Лично я, — вступил Рушайло, до тех пор не рисковавший участвовать в обсуждении, — подумал бы над тем, чтобы создать позитивный образ милиционера. Вот послушайте: «Собака бывает кусачей только от жизни собачьей… Никто не хватает зубами за пятку, никто не кусает гражданку лошадку и с ней гражданина кота — когда у собаки есть плошка и миска, ошейник, луна и в желудке сосиска…»
— Да, — кивнул Путин. — Но вы забываете, что милиция составляет хотя и самую доблестную, но все же не самую большую категорию нашего населения. К сожалению, — подчеркнул он. — И мы будем работать над исправлением этого положения. Но пока это не так…
— Я Водяной, я Водяной, никто не водится со мной, — запел Иванов-иностранный, вспомнив свой жалкий вид во время последнего европейского турне. — Эх, жизнь моя жестянка, ну ее в болото! Живу я как поганка, а мне лета-ать, а мне лета-ать…
