— Но… — Я так удивился, что поначалу даже сформулировать толком не мог. — Я вообще не думал ни о какой засаде. Был уверен, они просто… Ну не знаю даже. Жалобу Королю, например, накатают. Или что в таких случаях положено делать — по закону, я имею в виду? А Его Величество призовет к ответу шефа. И сэр Джуффин непременно как-нибудь выкрутится, так что вопрос, считай, закрыт.
— Так и есть. Но при этом следует учесть, что Магистры Семилистника тоже в курсе, как обычно в таких случаях улаживаются дела. И им это не слишком нравится. А некоторым Младшим Магистрам не нравится до такой степени, что они решили сами с тобой разобраться. Думаю, я должен извиниться за то, что предъявил к тебе чрезмерные требования. Ты действительно не был обязан предвидеть их реакцию. Я упустил из виду, что ты, в отличие от меня, никогда не был юным Младшим Магистром, который, конечно, дурак дураком, но прекрасно видит, что серьезными делами занимаются скучные, никчемные старики, и полагает, что положиться можно только на собственную удаль и дурь, ошибочно принимаемые за силу.
— Вообще-то я был студентом-первокурсником, — вздохнул я. — И если я все правильно понял про Младших Магистров, это примерно то же самое, только без магии. Так что у меня был шанс догадаться. Однако даже в голову не пришло. Сам дурак, конечно.
После такого моего признания между нами установилось нечто более-менее напоминающее душевную гармонию.
— Я планировал оказаться здесь первым, осмотреть дом, дождаться тебя и предложить помощь в составлении охранных заклинаний, — сказал Лонли-Локли. — Даже соответствующее разрешение подготовил, чтобы штраф за несанкционированное использование Очевидной магии потом не пришлось платить. Но сегодня ты шел домой несколько быстрее, чем обычно. А сэр Джуффин вдруг решил, что их приватный разговор с сэром Гаттоном должен быть оформлен как официальный допрос, причем безотлагательно. Совершенно на него не похоже. Обычно он вспоминает о протоколе не раньше, чем приходит время передавать дело в Канцелярию Скорой Расправы.
— Вероятно, он тоже предвидел засаду, — вздохнул я. — И решил, что, если эти болваны успеют хотя бы разок мне врезать, фингал под моим невинным глазом даст ему серьезные преимущества при очередных переговорах с Магистром Нуфлином. Под такое дело можно еще пару-тройку полезных подземелий у Семилистника оттяпать, чем плохо.
— Вполне может быть, — спокойно согласился Лонли-Локли. — Все-таки вероятность того, что нападающие прибегнут к магическому оружию, была очень невелика. Даже я в это не слишком верил. Не те сейчас времена.
— А они действительно не колдовали? Спрятались за лестницей, врезали мне разок со всей дури, и всё? Ничего себе удар.
Лонли-Локли ответил не сразу.
— Не совсем так, — наконец сказал он. — Во-первых, они были невидимы, что, впрочем, ладно бы. Во-вторых, оглушили тебя не кулаком, а заклинанием Бахамгаму, простым, но эффектным. Если бы его успели дочитать до конца, моих скромных знахарских познаний, пожалуй, не хватило бы, чтобы поправить дело. Заклинание Бахамгаму, теоретически, не опасно для жизни. Человек просто теряет сознание; привести его в себя нелегко, но, скажем, для того же сэра Джуффина или Королевского знахаря ничего невозможного тут нет, а раньше специалистов такого уровня было гораздо больше. Что по-настоящему скверно — находясь в обмороке, жертва переживает те ощущения, которые, как ей кажется, должен испытывать умирающий. «Как кажется» — это ключевой момент. Поскольку люди, как правило, боятся смерти и позволяют своему воображению рисовать самые чудовищные картины умирания, многие под воздействием заклинания Бахамгаму проходят через настоящий кошмар и потом долгое время не могут прийти в себя. В свое время я видел трех пациентов Приюта Безумных, чье заболевание стало прямым, хоть и не мгновенным следствием такой ворожбы. В годы моей молодости заклинание Бахамгаму было довольно популярным способом отомстить врагу, которого по какой-то причине нельзя убивать. Мне, к слову, оно даже в юности не нравилось. Ни разу его не использовал. Хотя добрым человеком не был никогда.
— Вот уж не знаю, — вздохнул я. — Сперва не хотел отпускать меня одного бузить в Иафахе, я же помню. Теперь вот от засады спасать прибежал. Недобрые люди обычно так не суетятся.
— Доброта, равно как и ее отсутствие, тут ни при чем. Просто я сейчас обучаю тебя азам магии. Такого рода отношения накладывают на меня ответственность за твою безопасность. Впрочем, не могу сказать, что тебе так уж повезло, моя защита — не ахти что. Именно в этой области у меня нет ни особых талантов, ни даже удачи. И Тотохатту я в свое время не уберег. Тоже опоздал на несколько секунд, в точности как сегодня.
Он говорил это тем самым отстраненным, высокомерным тоном, который меня всегда так бесил. Однако сейчас я все-таки понял, что интонация — не то, на что следует обращать внимание, когда имеешь дело с Шурфом Лонли-Локли. Зато можно, например, посмотреть человеку в глаза. И тут же отвести взгляд, потому что — невыносимо.
— Он был Мастером Преследования? — спросил я. Просто чтобы не молчать.
— Совершенно верно. Лучшим из Мастеров Преследования, какие мне когда-либо встречались; впрочем, сэр Джуффин, который видел побольше моего, говорил то же самое. Собственно, мастерство Тотохатту и погубило.
— Как такое может быть?
— Когда Мастер Преследования близок к цели, он больше ничего не видит и не слышит, так уж они устроены. И чем выше уровень мастерства, тем безупречней концентрация на цели. Напасть на него в этот момент проще простого, даже в засаде прятаться не обязательно — все равно не заметит, если идет не по твоему следу. Обычно я всегда сопровождал Тотохатту в погоне и своевременно устранял любую опасность. Но в тот день я немного замешкался, и Тотохатта не стал меня дожидаться — не захотел или просто не смог, даже опытный Мастер Преследования далеко не всегда способен контролировать себя после того, как встал на след. А у того, за кем гнался Тотохатта, был превосходно вооруженный сообщник. Ты уже имеешь некоторое представление о моих Перчатках Смерти. Теперь представь себе, что их копию решил изготовить деревенский кузнец, дотошный и трудолюбивый. Показали бы эти нелепые орудия мне, я бы, пожалуй, не поверил, что они могут убивать. Однако пепел, в который превратился Тотохатта, ничем не отличался от пепла, остающегося от моих жертв. У меня, как ты понимаешь, быстро появилась возможность сравнить. Мы помолчали. Я зачем-то спросил:
— Это случилось в девятый день пятьдесят девятого года?
Он кивнул. Потом задумался. И наконец поглядел на меня с некоторым интересом, как будто я был не слишком нужной, но довольно редкой библиотечной книгой.
— А почему ты назвал именно эту дату?
— Куруш как-то посетовал, что в девятый день пятьдесят девятого года никто не купил ему пирожных. Он же все помнит. А потом сказал — дескать, вас можно понять и простить, это был наихудший день. Если учесть, что нашу лавочку до сих пор не прикрыли, а сотрудники Тайного Сыска все-таки гибнут нечасто…
— При желании ты способен неплохо работать с информацией, — снисходительно сказал Лонли-Локли. И, немного помолчав, добавил: — Нечасто, да. До того дня мне вообще в голову не приходило, что может случиться подобное. Надо обладать очень пылким воображением, чтобы представить себе обстоятельства, способные привести к гибели сэра Джуффина Халли или, скажем, того же сэра Кофы. И на собственный счет я вполне спокоен. Все свои шансы умереть молодым я уже давным-давно упустил. И по этой причине считал неуязвимым Тотохатту — просто за компанию. Думал, если он с нами, значит, такой же, как мы. Непростительная глупость. Неудивительно, что его гибель в некоторой степени выбила почву у меня из-под ног.
— Зато о моей уязвимости ты, похоже, не забываешь ни на секунду, — усмехнулся я.
— Так именно поэтому. Было бы странно, если бы я по-прежнему считал, что служба в Тайном Сыске сама по себе является гарантией неуязвимости. Ты не стал ни осторожнее, ни могущественнее, ни, что особенно важно, опытнее в тот день, когда были подписаны документы о твоем назначении. Понимание всегда расширяет зону ответственности, хотим мы того или нет. Именно поэтому я считаю своим долгом по мере своих сил тебя опекать.
Ага, притом что добрым человеком ты никогда не был, подумал я. Вот уж повезло мне так повезло. Теперь дело за малым — найти того, кто спасет меня от такого защитника, и тогда я, возможно, все-таки выживу.
— Думаю, ты уже можешь попробовать встать, — сказал Лонли-Локли. — Но если почувствуешь, что нога еще болит…
— Немного, — соврал я, поднявшись. И, сообразив, что притворство может привести к тому, что меня снова заставят валяться под лестницей, поспешно добавил: — Но до спальни как-нибудь доковыляю.
