— Огггг… нннн… ннгаррррр… — бормотал труп, драл землю ногтями, кровавые пузыри булькали на его губах. — Нарр… еее…
— Говори!
Из протянутой ладони Висенны брызнул туманный лучик света, в нем клубилась пыль. Из зарослей папоротника взлетели сухие листья и ветки. Труп поперхнулся, захлюпал и вдруг явственно выговорил:
— …шесть миль от ключа на юг. Поо… посылал. В Круг. Парнишку. Прика… а… зал.
— Кто?! — вскрикнула Висенна. — Кто тебе приказал? Говори!
— Ффффф… ггг… генал. Все письмена, бумаги, амулеты. Перс…стень.
— Говори!
— …ревала, Кащей Ге…нал. Забрать бумаги. Пер… гаменты. Придет с маааааа! Ээээээээ! Ныыыыыы!
Голос сорвался на пронзительный визг. Корин не выдержал, бросил меч, зажмурил глаза и зажал ладонями уши. Так он стоял, пока не ощутил на плече чужую ладонь. Задрожал всем телом.
— Уже все, — сказала Висенна, вытирая пот со лба. — Я ведь спрашивала, как у тебя с нервами.
— Ну и денек! — выдохнул Корин. Поднял меч и вложил его в ножны, стараясь не смотреть в сторону неподвижного трупа. — Висенна?
— Слушаю.
— Пойдем отсюда. И подальше.
Они ехали вдвоем на коне Висенны лесной просекой, заросшей, в рытвинах. Она впереди, в седле, Корин сзади, на крупе, обнимая ее за талию. Висенна давно уже привыкла без стеснения утешаться случайными связями, время от времени жертвуемыми ей судьбой; и сейчас с удовольствием прислонилась к груди мужчины. Оба молчали.
— Висенна, — почти через час решился Корин.
— Слушаю.
— Ты ведь не только целительница. Ты из Круга?
— Да.
— Судя по тому… зрелищу, ты из Мастеров?
— Да.
Корин убрал руки с ее талии и взялся за луку седла. Висенна зажмурилась от гнева. Он, понятно, этого не увидел.
— Висенна?
— Слушаю.
— Ты поняла что-нибудь из того, что она… что это говорило?
— Не так уж много.
Снова молчание. Пестрокрылая птица, пролетая над ними в листве, громко закричала.
— Висенна?
— Корин, сделай одолжение.
— Да?
— Не болтай. Дай мне подумать.
Просека спускалась вниз, в ущелье, где неглубокий ручей лениво струился среди черных пней и валунов; остро пахло мятой и крапивой. Конь оскальзывался на камнях, покрытых илом и глиной. Чтобы не свалиться, Корин снова обхватил талию Висенны. Отогнал навязчивые воспоминания о том, что слишком долго странствует в одиночестве по лесам и дорогам
Деревня состояла из одной улочки, приткнувшейся к горному склону и вытянувшейся вдоль тракта — солома, дерево, грязь, покривившиеся заборы. Едва они подъехали, псы подняли гвалт. Конь Висенны спокойно стоял посреди дороги, не обращая внимания на вившихся вокруг него собак.
Сначала никого не было видно. Потом из-за заборов по ведущим с гумна тропкам к ним осторожно приблизились жители, босые и хмурые. С вилами, кольями, цепами. Кто-то наклонился, поднял камень.
Висенна подняла руку. Корин увидел, что она держит золотой ножик, маленький, серповидный.
— Я — врачевательница, — сказала она ясно и звонко, хоть и негромко.
Крестьяне опустили оружие, переглянулись. Подходили все новые. Те, ко стоял ближе, сняли шапки.
— Как называется деревня?
— Ключ, — раздалось из толпы.
— Кто над вами старший?
— Топин, милостивая госпожа. Вон его дом.
Сквозь толпу протолкалась женщина с младенцем на руках.
— Госпожа… — робко коснулась она колена Висенны. — Дочка у меня… Горячка…
Висенна спрыгнула наземь, потрогала головку ребенка, зажмурилась.
— Завтра будет здорова. Не кутай ее так.
— Спасибо вам, милостивая… Уж так спасибо…
Староста Топин был уже здесь; казалось, он раздумывал, что ему делать с зажатыми в руке вилами. Наконец сбросил ими с крыльца куриный помет.
— Здравствуйте, госпожа, и вы, рыцарь, — сказал он, поставив вилы к стене. — Извините, времена нынче такие смутные… прошу в дом, окажите такую честь.
Они вошли.
Жена Топина (за юбку ее цеплялись две светловолосые девочки) подала яичницу, хлеб и простоквашу. Висенна, в отличие от Корина, ела мало, сидела тихая и угрюмая. Топин не находил себе места и говорил, говорил:
— Смутные времена. Ох, смутные. Беда у нас, благородные господа. Мы овец разводим, на шерсть, и шерсть ту продаем, а купцов теперь не стало, вот и приходится овец резать, это рунных-то овец, да что делать, есть что-то надо. Раньше купцы за яшмой, за зелеными камнями ездили в Амелл, за перевал, где копальни. Там яшму копают. А как проезжали они, то и шерсть у нас брали, платили хорошо, добро разное оставляли. Да не стало теперь купцов. Даже соли нет, убоину теперь за три дня съесть нужно, чтоб не пропала.
— Караваны здесь больше не ходят? Почему? — Висенна, задумавшись, касалась ремешка на лбу.
— Ох, не ходят, — сказал Топин. — Закрыт путь в Амелл, на перевале расселся проклятый Кащей, ни одной живой души не пропускает. Что ж купцам туда идти? На смерть?
Корин не донес ложку до рта:
— Кащей? Что за кащей?
— А я откуда знаю, господин? Говорят, Кащей, людоед. На перевале будто бы засел.
— И караваны не пропускает?
Топин бегал по избе:
— Смотря какие. Свои. Свои, говорят, пропускает.
Висенна нахмурилась:
— Как это — свои?
— Свои, — сказал бледный Топин. — Людям в Амелле еще горше, чем нам. Нас хоть чащоба спасает. А они сидят на своей скале и тем только живут, что им кащеевы меняют на яшму. Обдирают как липку, но что им, в Амелле, делать? Яшму есть не будешь.
— Какие такие “кащеевы”? Люди?
— Люди, и Вороны, и другие. Стража его, стало быть. Они в Амелл возят что отберут у нас и меняют там на яшму да на зеленый камень, а у нас все силой отбирают. Грабят по селам, девок позорят, а кто упрется, убивают, дома жгут. Стражники Кащеевы.
— Сколько их? — спросил Корин.
— Кто бы их там считал, благородный господин. Сильные они, друг за дружку держатся. Не дашь — налетят ночью, избы сожгут. Лучше уж дать им, чего требуют. А то говорят…
Топин еще больше побледнел, задрожал.
— Что говорят, Топин?
— Говорят, Кащей, если его разозлить, слезет с перевала и пойдет сюда, в долину.
Висенна рывком поднялась. Лицо ее изменилось. Корина пробрала дрожь.
— Топин, — сказала чародейка. — Где тут ближайшая кузница? Конь у меня потерял подкову.
— За деревней, у леса. Там кузница, и конюшня там.
— Хорошо. Теперь иди узнай, где есть больные или раненые.
— Висенна, — сказал Корин, едва за старостой закрылась дверь. Друидесса обернулась к нему. — У твоего коня все подковы целы.
Висенна молчала.
— Зеленый камень — это, конечно, жадеит, им славятся копальни в Амелле, — сказал Корин. — А в Амелл можно попасть только через перевал. Дорога, откуда не возвращаются. Что говорила покойница на поляне? Почему хотела меня убить?
Висенна не ответила.
— Молчишь? Ну и не надо. И так все начинает проясняться. Бабулька ждала кого-то, кто остановится перед дурацкой надписью насчет того, что идти на восток нельзя. Это было первое испытание — умеет ли путник читать. Потом другое — ну кто сейчас поможет голодной старушке? Только добрый человек из Круга Друидов. Любой другой, голову даю на отсечение, еще и клюку бы у нее отобрал. Хитрая бабка начинает говорить о несчастных людях, которым нужно помочь. Путник, вместо того, чтобы ублаготворить ее пинком да грубым словом, как сделал бы любой здешний житель, развешивает уши. И бабка понимает — это он и есть, друид, идущий расправиться с теми, кто грабит эти места. А поскольку бабка наверняка сама из тех грабителей, она хватается за нож. Ха! Висенна, я ведь не глуп?
Висенна не ответила. Смотрела в окно. Мутная пленка рыбьего пузыря не препятствовала ее взгляду, и она видела пестрокрылую птицу, сидевшую на ветке вишни.
— Висенна?
— Слушаю, Корин.
— Что это за Кащей?
Висенна резко обернулась к нему:
— Корин, ну что ты лезешь не в свое дело?
— Послушай, — Корина ничуть не смутил ее тон, — я уже влез в твое, как ты говоришь, дело. Так уж вышло, что меня хотели убить вместо тебя.
— Случайно.
— А я — то думал, что чародеи не верят в случайности — только в магическое притяжение, стечение обстоятельств и все такое прочее. Висенна, мы ведь ехали на одном коне. Давай уж, смеха ради, продолжать. Я тебе помогу в твоей миссии, о которой, похоже, догадываюсь. Если ты откажешься, я посчитаю это спесью. Говорят, вы там, в Круге, очень уж высокомерно относитесь к простым смертным.
— Это ложь.
— Душевно благодарю, — Корин блеснул зубами. — Ну, не будем зря тратить время. Поедем в кузницу.
