Я повернулся к Евлампию:
– Что ж, будем прощаться. Мне пора домой. Подсознание – вещь хорошая, но засиживаться у вас я больше не собираюсь.
Евлампий вскочил со стула:
– Ага, значит догадался? В таком случае тебе же хуже. Решил, что мы тебя так просто выпустим? Чтобы, значит, ты пришел в себя и забыл весь наш мир? А мы просто должны будем исчезнуть, и все? Мы категорически не согласны. Нам, понимаешь ли, понравилось существовать! Никуда ты отсюда не уйдешь!
Черт начал увеличиваться в размерах. Стена позади него исчезла, и на ее месте выросла шеренга чертей, за ней другая, третья. Черти были вооружены как попало, – видимо, схватили впопыхах, что успели. В первом ряду стоял черт в полном облачении римского легионера – с коротким мечом и большим квадратным щитом; другой, рядом с ним, был перевязан пулеметными лентами и держал наперевес неимоверных размеров реквизитный автомат. Стоявшие по бокам от них черти размахивали огромными корявыми дубинками. Еще дальше черти были вооружены уже совсем кое-как. Некоторые сжимали в волосатых лапах отломанные ножки от стульев, виднелись даже метлы и швабры. Тем не менее, вид у войска был самый что ни на есть злодейский.
Я рассмеялся, спокойно поднял опрокинутый стул и уселся на него. Не торопясь, сотворил из воздуха гаванскую сигару, аккуратно обрезал концы, достав из кармана элегантную сигарную гильотинку, и тщательно раскурил. Черти, недовольно бормоча что-то невнятное, остановились невдалеке. Евлампий уменьшился до своих обычных размеров и уставился на меня. Я снисходительно посмотрел на него:
– Уберите свое потешное воинство, Евлампий. Вам нельзя воевать со мной. Без меня вы не существуете. Если вы убьете меня, то ваш мир исчезнет окончательно и бесповоротно.
– А-а, ты и об этом догадался? Но ничего, убивать тебя мы не станем. А вот поучить уму-разуму стоит!
– Да не кипятитесь вы! Вы же все равно не сможете меня ничем удивить. Вы – порождение моего подсознания и, следовательно, не придумаете ничего принципиально для меня нового или неожиданного.
– А вот это мы сейчас посмотрим, – прорычал окончательно озверевший Евлампий. – Взять его!..
Черти нестройными рядами бросились в атаку. Я вытянул вперед указательный палец, прочертил перед собой в воздухе горизонтальную линию, и черти уперлись в невидимую стену, отгородившую меня от них. Пока они барахтались, пытаясь пробиться сквозь преграду, я набрал полный рот дыма и выдохнул его в сторону нападавших. Сигарный дым окутал все войско и начал медленно таять в воздухе. Вместе с дымом, отчаянно вереща, неторопливо растаяли и черти. Мы снова остались с Евлампием одни.
– Ничего, ничего, – прохрипел он. – У меня еще много таких, тебе на всех сигар не хватит. Замучаешься дымить. Все равно отсюда ты никуда не уйдешь.
И это было правдой. Все время, пока продолжался этот военно-патриотический балаган, я пытался уйти из мира своего подсознания и вернуться в реальность. Но у меня ничего не получалось. Мои способности здесь были почти безграничны, но и их оказалось недостаточно для того, чтобы вернуться домой. Для этого мне нужно было полностью разрушить окружающий мир. Но разрушение этого мира, находясь в нем, означало и разрушение собственного подсознания. Это было равносильно самоубийству. Нужно добиться, чтобы мое подсознание отпустило меня само, по собственной воле.
– Да перестаньте вы рычать, – обратился я к Евлампию. – Не видите, что ли, у нас сложилась патовая ситуация. Вы не можете меня уничтожить, а я не могу уйти отсюда. Давайте заключим пари. Как положено, устроим состязание один на один. Если я выиграю, этот мир меня отпускает, если проиграю, то остаюсь с вами здесь. Согласны?
Евлампий помолчал, обдумывая мое предложение и, видимо, консультируясь с остальными.
– А как же мы будем сражаться? – наконец, спросил он. – Вы же сами видите, убить вас нельзя.
– Я не собираюсь устраивать богатырские единоборства и рыцарские турниры. Сейчас не то время. Давайте сыграем в какую-нибудь спортивную игру… Ну, я не знаю, в футбол или в теннис. Кто выиграл, тот выиграл. Просто и честно.
Евлампий опять задумался, потом сообщил:
– Мы согласны.
– Только без этих ваших штучек, – начал я, но закончить уже не успел.
Меня оглушил страшный рев. Вокруг было зеленое поле огромного стадиона. Многоярусные трибуны были заполнены до отказа. На правой трибуне толпились черти. Они размахивали руками, танцевали и пели что-то неразборчивое, но явно непристойное. В толпе среди болельщиков бегали черные лохматые чертята и раздавали всем желающим бутылки с алкогольным наполнителем. Черти хватали бутылки, одним глотком вливали в себя содержимое, продолжая хулиганить с еще большим воодушевлением. Пустые бутылки непрерывным потоком летели с трибун в мою сторону и разбивались о массивную, чугунного литья узорчатую ограду, отделявшую поле от трибун. На левой трибуне болельщики, как один, были одеты в белоснежные балахоны; у многих над головами горели нимбы. Крылья за спинами беспрестанно хлопали, белые перья мелькали в воздухе, и от этого казалось, что над трибуной кружится снежная метель. Ангелы тоже не являли собой пример для учеников воскресной школы. По их трибуне точно так же бегали чертята с бутылками, ангелы раскуривали самокрутки с марихуаной и выкрикивали непристойности. Над трибунами прямо в воздухе висело огромное табло. На табло ярким огнем пылала надпись «Я : Они». Под ней большими огненными буквами был выведен счет «0 : 100».
Перекрывая гул толпы болельщиков, раздался свисток судьи. Команда чертей в костюмах игроков американского футбола готовилась разыграть очередную комбинацию. Черти были как на подбор: высокие и здоровенные, казавшиеся еще больше и страшнее в своих многочисленных щитках, наплечниках, налокотниках и наколенниках. На головах у всех были надеты шлемы, из прорезей которых угрожающе виднелись концы наточенных до блеска рогов. Капитан команды чертей выстроил их в шеренгу вдоль меловой линии на траве. Черти наклонились, упершись лапами в землю и выставив вперед рога. Они били себя хвостами по бокам и рыли землю копытами. Судья в черной бакалаврской мантии и такой же квадратной шапочке выпускника Оксфорда передал капитану мяч.
Меня, как и чертей, было одиннадцать. Я расставил себя так, чтобы каждый оказался напротив одного из чертей. Капитан противника ударил по мячу и тот, высоко взлетев в воздух, отправился в сторону моих ворот. Вслед за мячом на мою половину поля устремилась вся команда чертей. Одиннадцать чертей и одиннадцать меня одновременно столкнулись, и десять пар тут же попадали без сознания. Я в последний момент уклонился от столкновения с капитаном, и сделал ему подножку, когда он пронесся мимо. Пока черт с проклятиями поднимался с изрытого копытами газона, я, не оборачиваясь, поднял правую руку вверх и завел ее за спину. Рука вытянулась на всю длину поля и поймала мяч в нескольких сантиметрах от моих ворот. Я крепко зажал мяч в кулаке и дал руке вернуться в нормальное положение. Возвращаясь, рука с огромной скоростью бросила мяч в ворота команды чертей.
Несмотря на регбийное обмундирование чертей, ворота на поле стояли обычные, футбольные. В воротах метался чертенок в черном трико и серой вратарской кепке, какие вратари носили в сороковые годы. Кепка была слишком большого размера и постоянно съезжала ему на глаза. Но проблема вратаря была не в этом. Он метался в воротах, мучительно пытаясь решить стоящую перед ним проблему: спрятаться от пулей летящего в него мяча или исполнить свои вратарские обязанности и, несмотря на очевидную опасность, попытаться этот мяч отбить. Судьба распорядилась сама. В последний момент чертенок струсил и попытался спрятаться. В тот же миг мяч резко изменил направление и отправился вслед за вратарем. Он впечатался черту прямо в грудь, поднял его в воздух, влетел вместе с ним в ворота, пробил насквозь сетку и, взмыв высоко в воздух, исчез из виду где-то вдали.
Трибуны возмущенно засвистели. Судья остановил игру. На поле выскочили кривляющиеся черти, одетые в костюмы хирургов, с марлевыми повязками на пятачках. Команда ангелов в оранжевых жилетах вывезла на поле двадцать хирургических столов, по числу валявшихся без движения на поле игроков. Каждого из них подняли и уложили на стол. Хирурги заняли свои места над пациентами и, вооружившись кто скальпелем, кто огромным мясницким ножом, а кто и топором, приступили к делу. Не обращая внимания на крики пациентов, хирурги принялись с неимоверной быстротой отрезать раненым конечности. Особенно старался черт, чей стол стоял ко мне ближе всех. Он не разменивался по мелочам, а, вооружившись бензопилой «Дружба», аккуратно нарезал лежавшего перед ним на столе черта ровными поперечными ломтиками, подобно тому, как режут на стейки в супермаркетах тушку индейки.
Оказание медицинской помощи было завершено. Пациентов сложили в огромные плетеные корзины и унесли. Судья поставил меня и капитана команды чертей в центре поля и объявил штрафной удар. Вместо мяча судья достал из-под мантии пушечное ядро и передал его черту. Тот схватил ядро, зарычал, размахнулся, и со всей силы метнул его прямо мне в грудь. Засвистел разрываемый снарядом воздух, трибуны взревели. Я видел, как ядро покраснело, раскалившись от скорости.
