— Ты когда-нибудь бывал в бою, Бедн? — спросил он.
— Нет. У меня плоскостопие. К тому же я не слишком силен.
— А тебе известно, что такое «черепаха»?
Бедн почесал в затылке:
— Э-э, ладно. Ответ: маленькое земноводное в панцире — правильно? Потому что ты знаешь, что я это знаю.
— Я имею в виду «черепаху» из щитов. Когда ты атакуешь крепость или стену, а противник бросает на тебя все, что у него есть, каждый солдат поднимает свой щит и… сцепляет его со щитами других солдат. Выдерживает очень большой вес.
— Перекрытие, — пробормотал Бедн.
— Как чешуйки, — кивнул Симони.
Бедн задумчиво посмотрел на тележку.
— «Черепаха», говоришь? — уточнил он.
— Но с тараном, — добавил Симони.
— С этим-то нет проблем, — рассеяно произнес Бедн. — Ствол дерева, закрепленный на раме. Большой железный наконечник. Насколько я помню, двери сделаны из бронзы?
— Да, но очень большие.
— Значит, скорее всего, они полые. Или литые бронзовые пластины закреплены на дереве. Во всяком случае, я бы так сделал.
— То есть они не из сплошной бронзы? Все говорят, что они вылиты из бронзы.
— Я бы тоже так говорил.
— Господа, прошу прощения…
Вперед выступил плотный мужчина в форме дворцовой стражи.
— Это сержант Фергмен, — представил его Симони. — Да, сержант?
— Храмовые двери усилены клатчской сталью. После той войны, что случилась во времена лжепророка Зога. И открываются только наружу. Как ворота шлюза на канале, понимаете? Если их таранить, они только застрянут в косяке, и их вообще не вышибешь.
— Тогда как же они открываются? — удивился Бедн.
— Сенобиарх поднимает руку, и дыхание Великого Бога отворяет их, — ответил сержант.
— Я имею в виду в логическом смысле?
— О. Один из дьяконов прячется за занавесом и тянет на себя рычаг. Но… когда я дежурил в склепах, то видел там одно помещение с… с какими-то решетками… А еще было слышно, как где-то течет вода…
— Гидравлика, — хмыкнул Бедн. — Так я и знал.
— Туда можно проникнуть? — уточнил Симони.
— В это помещение? Почему нет? Его никто не охраняет.
— Он в одиночку сможет открыть двери? — повернулся Симони.
— Гм? — откликнулся Бедн.
Юноша задумчиво потирал подбородок молотком и, казалось, пребывал в совсем другом, каком-то своем мире.
— Я спросил, сможет ли Фергмен заставить эту, как ее, гидру работать?
— Гм? Э-э, вряд ли, — рассеянно ответил Бедн.
— А ты?
— Что?
— Ты сможешь заставить ее работать?
— О. Вероятно. Это всего лишь трубки плюс давление.
Бедн задумчиво смотрел на паровую тележку. Симони многозначительно кивнул сержанту, приказывая удалиться, а сам попробовал предпринять мысленный межпланетный перелет в тот мир, в котором пребывал Бедн.
Он тоже попытался смотреть на тележку.
— Как скоро ты сможешь закончить?
— Гм?
— Я спросил…
— Завтра, не раньше чем под вечер. И то если будем работать всю ночь.
— Но она понадобится нам послезавтра на рассвете! У нас не будет времени проверить, как она работает!
— Она заработает с первого раза, — заверил Бедн.
— Правда?
— Я ее создал. И знаю о ней все. Ты знаешь все о мечах и копьях, а я — о деталях, которые вращаются. Заработает с первого раза.
— Хорошо. Ну, у меня еще есть кое-какие дела…
— Ага.
Бедн остался в амбаре один. Он задумчиво посмотрел на молоток, потом на железную тележку.
Омниане совершенно не умеют выплавлять бронзу. А железо… Разве ж это железо? Жалкое подобие. Их медь? Просто ужасна. И сталь, которая разбивается после первого удара. За многие годы квизиции удалось извести всех хороших кузнецов.
Он сделал все, что мог, но…
— Один заход — да, два — может быть, ну, максимум три. И то, на третий лучше не надеяться, — тихо пробормотал он.
* * *
Ворбис восседал на своем каменном кресле в саду. Вокруг были разбросаны бумаги.
— Итак?
Стоящий на коленях человек даже не осмелится поднять голову. Рядом, с обнаженными мечами, стояли двое стражников.
— Люди Черепахи… они что-то замышляют, — выдавил человек визгливым от страха голосом.
— Ну разумеется, — кивнул Ворбис. — Конечно замышляют. Но что именно?
— Они придумали… как раз когда вас назначили сенобиархом… какое-то устройство, машину, которая движется сама… Она должна проломить двери храма…
Голос его стих.
— И где же это устройство сейчас?
— Не знаю. Они покупали у меня железо. Это все, что мне известно.
— То устройство железное?
— Да. — Человек глубоко вздохнул, жадно втягивая воздух, и едва не поперхнулся. — Говорят… стражники говорят, что мой отец в тюрьме и вы можете… Умоляю…
Ворбис посмотрел на мужчину сверху вниз.
— Но ты боишься, — сказал он, — что я могу бросить в тюрьму и тебя тоже. Ты считаешь меня способным на такое. Боишься, что я могу подумать, мол, этот человек связался с еретиками и богохульниками, а поэтому стоит его на всякий случай…
Человек по-прежнему тупо пялился в землю. Ворбис ласково взял его за подбородок и поднял с земли. Наконец глаза мужчины оказались на уровне его глаз.
— Ты поступил правильно, — промолвил он и глянул на одного из стражников. — Отец этого человека еще жив?
— Да, господин.
— Самостоятельно передвигаться может?
Инквизитор пожал плечами.
— Э-э, да, господин.
— Освободи его немедленно, вверь заботам сына и отпусти обоих домой.
Во взгляде доносчика сражались целые армии надежды и страха.
— Спасибо, господин, — только и смог вымолвить он.
— Ступай с миром.
Ворбис проводил его взглядом до выхода из сада, а потом небрежным взмахом руки подозвал одного из старших инквизиторов.
— Нам известно, где он живет?
— Да, господин.
— Хорошо.
Инквизитор замялся.
— А это… устройство, господин?
— Ом говорил со мной. Машина, которая движется сама? Это противоречит здравому смыслу. Где ее мускулы? Где ее разум?
— Конечно, господин.
Инквизитор, которого звали дьяконом Кусьпом, оказался на своем нынешнем посту, сам того не желая. Он так до конца и не понял, хочет он повышения или нет, так как в основном он хотел причинять людям боль. Желание это было достаточно незамысловатым, и квизиция предоставляла неограниченные возможности для его удовлетворения. Он был одним из тех людей, которые до колик боялись Ворбиса, но в то же время преклонялись перед ним. Причинять людям боль ради собственного удовольствия… это можно понять. Однако Ворбис причинял людям боль только потому, что так решил: боль причинить следует. В его поступках не было никаких чувств, наоборот, даже присутствовала некоторая доля суровой любви.
Кусьп по собственному опыту знал, что у человека, оказавшегося перед эксквизитором, напрочь отшибает всякое воображение, выдумать что-то в такой ситуации крайне сложно. Устройства, которые движутся сами по себе, — такого просто не может быть, и тем не менее на всякий случай он решил усилить охрану…
— Как бы там ни было, — продолжил Ворбис, — завтра, во время церемонии, следует ожидать беспорядков.
— Господин?
— Я знаю, о чем говорю.
— Конечно, господин.
— Ты опытный инквизитор, и тебе наверняка известна грань, за которой человеческие сухожилия и мускулы уже не выдерживают.
У Кусьпа сложилось впечатление, что Ворбис абсолютно безумен, но в особом смысле. К обычному безумию Кусьп уже привык и научился иметь с ним дело. Безумцы вокруг кишмя кишели, а в подвалах квизиции многие из них становились еще более безумными. Но Ворбис давно перешел эту красную черту и построил по другую сторону некую Логическую конструкцию. Рациональные мысли, составленные из безумных элементов…
— Да, господин, — ответил он.
— Так вот, а мне известна грань, за которой не выдерживают сами люди.
Была ночь, несколько холодная для этого времени года.
Лю-Цзе старательно подметал пол темного бара. Периодически он доставал откуда-то из-под рясы тряпку и принимался что-нибудь тщательно натирать.
Он тщательно вытер Движущуюся Черепаху, грозно затаившуюся в полумраке амбара.
Потом добрался до горна и остановился там посмотреть на бушующее пламя.
Выплавка действительно хорошей стали требует крайней сосредоточенности. Неудивительно, что вокруг кузниц вечно толпятся боги. Столько возможностей допустить ошибку. Чуть-чуть напутать в ингредиентах, секундное промедление и…
Бедн, который уже засыпал на ходу, недовольно заворчал, когда кто-то растолкал его и сунул что-то в руки.
Это была чашка чая. Он посмотрел на маленькое круглое лицо Лю-Цзе.
— О, спасибо. Большое спасибо.
Кивок, улыбка.
— Почти закончили, — сказал Бедн, обращаясь, скорее, к самому себе. — Осталось только охладить. Очень медленно. В противном случае она начнет кристаллизоваться, понимаешь?
