Лошади перебирали копытами, разбрызгивая грязь. Их сбруи были украшены великим множеством серебряных колокольчиков.
Эльфы в замке, ночь духов и теней – все это стало лишь воспоминанием, а звон колокольчиков действовал на нервы, словно кто-то водил по ее зубам пилкой для ногтей.
Королева остановила кортеж в нескольких ярдах от Маграт.
– А, храбрая девушка, – улыбнулась она. – Пришла спасать жениха? Совсем одна? Как мило. Эй, кто-нибудь, убейте ее.
Эльф пришпорил коня и поднял свой меч. Маграт сильнее сжала боевой топор.
Где-то за ее спиной раздался щелчок арбалетной тетивы. Эльф дернулся, потом дернулся его напарник, скачущий следом. А стрела продолжала лететь, только отклонилась чуть в сторону, пролетая над одним из поверженных Плясунов.
Разномастная армия Шона Ягга бросилась в атаку из-за деревьев. За исключением Чудакулли, который отчаянно пытался перезарядить арбалет.
Данный поворот событий, казалось, ничуть не удивил королеву.
– Их же всего сотни четыре, – покачала головой она. – Ну, Эсме Ветровоск, что скажешь? Последняя героическая попытка? Как это прекрасно, правда? Мне нравится, как мыслят люди. Они мыслят так же, как поют.
– Слезай с лошади! – закричала Маграт.
Королева только улыбнулась ей.
Шон почувствовал это. Чудакулли почувствовал это. Думминг почувствовал это. На них наступали чары.
Эльфы боялись железа, но оно действовало лишь вблизи.
С эльфами сражаться нельзя – хотя бы потому, что ты куда более ничтожен, чем они. И это правильно. Ты – ничтожен. Они прекрасны. Они прекрасны, а ты – нет. Ты всегда будешь последним отобранным в команду, даже того толстяка с вечно сопливым носом взяли раньше тебя; правила игры тебе всегда сообщают только после того, как ты уже проиграл, а потом забывают растолковать новые правила; все самое интересное всегда происходит с другими людьми, но только не с тобой, и ты это знаешь. Все эти самоуничижающие чувства сливались воедино. С эльфом нельзя сражаться. Такое бесполезное, флегматичное, слишком человечное существо не способно победить, вселенная устроена иначе…
Как рассказывают охотники, иногда зверь сам выходит из кустов и стоит, словно ожидая, когда в него всадишь стрелу…
Маграт удалось лишь приподнять боевой топор, но потом рука ее безвольно повисла. Она опустила взгляд. Правильная реакция человека, стоящего перед эльфом – всепоглощающее чувство стыда. И она посмела грубо орать на столь прекрасное существо, как эльф…
Королева спешилась и направилась к ней.
– Не трогай ее! – рявкнула матушка.
Королева кивнула.
– Ты можешь сопротивляться, – сказала она, – но это все не важно. Мы захватим Ланкр без боя, и ты не в силах этому помешать. Посмотри на эту храбрую армию, разом превратившуюся в стадо баранов. Люди так фанатичны…
Матушка уставилась на свои башмаки.
– Пока я жива, тебе не править, – хмуро отозвалась она.
– Отныне все будет без обмана, – промолвила королева. – Глупые старухи, помахивающие пакетиками с конфетами, – все это в прошлом.
– Заметила, да? – усмехнулась матушка. – Но Гита хотела как лучше. Старая глупая курица. Не возражаешь, если я сяду?
– Конечно нет, – пожала плечами королева. – Ты же, в конце концов, старая женщина.
Она кивнула эльфам. Матушка, руки которой были все еще связаны, с благодарностью опустилась на камень.
– Особенность всех ведьм, – пояснила она. – Ведьмовство продлевает тебе жизнь, но не молодость, просто ты очень долго остаешься старой. А вы и вовсе не стареете, – добавила она.
– Да, мы не стареем.
– И тем не менее вас можно победить. Улыбка не исчезла с лица королевы, просто застыла – такую улыбку, как правило, видишь, когда человек не совсем понял смысл сказанного и теперь не знает, что ответить.
– Ты вмешалась в пьесу, – продолжала матушка. – Наверное, ты еще не осознала, что натворила. Пьесы и книги… за ними нужен глаз да глаз. Иначе они обратятся против тебя. И я об этом позабочусь.
Она дружески кивнула измазанному синей краской эльфу, облаченному в плохо выделанные шкуры.
– Верно, Душистый Горошек?
Королева нахмурилась:
– Ты ошибаешься, его зовут иначе.
– Увидим, – просияла счастливой улыбкой матушка Ветровоск. – Сейчас людей стало гораздо больше, многие живут в городах и об эльфах ничегошеньки не знают. И в головах у них – железо. Ты опоздала.
– Люди всегда в нас нуждались, – возразила королева.
– Неправда. Иногда они о вас мечтают. Но это совсем другое. Кроме того, все ваше хваленое золото исчезает при первом же солнечном луче.
– Но есть и такие, которые скажут, что главное – золото, пусть даже на одну ночь.
– Таких людей нет.
– Золото лучше, чем железо, старая карга, глупая девчонка, которая постарела, но так ничего и не достигла, так никем и не стала.
– Нет. Оно просто мягкое и блестящее. На него приятно смотреть, но оно ни на что не годится, – ответила матушка по-прежнему спокойным и уверенным голосом. – Нас окружает реальный мир, госпожа. Это я знаю точно. И реальные люди. У тебя нет на них никаких прав. У людей и так достаточно забот – только потому, что они люди. Ты со своими сверкающими волосами, сверкающими глазами и сверкающим же золотом не нужна им – вечно молодая, вечно поющая, но ничему так и не научившаяся…
– Раньше ты считала иначе.
– Это было давно. Кстати, моя госпожа, я могу быть старой, могу быть каргой, но я не глупа. А ты – совсем не богиня. Я ничего не имею против богов и богинь, если они находятся на своих местах. Но они должны быть созданы нами самими. Чтобы мы могли разобрать их на части, когда надобность в них исчезнет. А эльфы в сказочной стране, ну, может, они и нужны – иногда, чтобы люди благополучно пережили свое железное время. Но я не потерплю эльфов здесь. Вы заставляете нас хотеть то, что мы не можем иметь, вы даете нам то, что ничего не стоит, а забираете все, оставляя лишь голые холодные склоны, пустоту и смех эльфов.
Она сделала глубокий вдох.
– Так что можете проваливать обратно в свою страну.
– А ты нас прогони, старуха.
– Я знала, что ты именно так и скажешь.
– Весь мир нам не нужен. Достаточно этого маленького королевства. И мы возьмем его, хочет оно того или нет.
– Только через мой труп, госпожа.
– Ну, раз ты ставишь такие условия…
Королева нанесла мгновенный мысленный удар – так кошка бьет своей лапой.
Матушка поморщилась и чуть подалась назад.
– Госпожа?
– Да? – откликнулась королева.
– Значит, играем без правил?
– Правила? А что такое правила?
– Так я и думала, – кивнула матушка. – Гита Ягг?
Нянюшке удалось повернуть голову.
– Моя шкатулка. Помнишь? Та, что лежит в комоде. Ты знаешь, что надо сделать.
Матушка Ветровоск улыбнулась. Королева пошатнулась, как от пощечины.
– А ты научилась, – прошипела она.
– О, да. Я так и не зашла в твой круг. Потому что понимала, к чему это приведет. Значит, мне нужно было учиться. И я училась. Всю свою жизнь. Я выбрала трудный путь, и трудный путь – он труден, но все ж не настолько, насколько труден простой путь. Я училась. У троллей, у гномов и у людей. Даже у камней.
Королева заговорила тише:
– Нет, тебя не убьют, – почти прошептала она. – Обещаю. Тебя оставят в живых, чтобы ты пускала слюни, бормотала, и ходила под себя, и бродила от двери к двери, собирая объедки. Чтобы слышала, как люди говорят: «Вот идет та самая сумасшедшая старуха».
– Обо мне это и так говорят, – усмехнулась матушка Ветровоск. – Думают, я ничего не слышу.
– Но внутри, – продолжила королева, не обращая внимания на матушкины слова, – внутри я сохраню часть тебя, которая будет видеть твоими глазами, будет видеть то, во что ты превратилась. И никто тебе не поможет. – Королева подошла совсем близко, глаза ее сверкали ненавистью. – Никто не пожалеет безумную старуху. Ты будешь жрать все подряд, лишь бы остаться в живых. А мы постоянно будем рядом, в твоей голове, чтобы ты не забывала. Ты могла стать великой, могла столького достичь. И ты будешь понимать это и будешь умолять небеса, чтобы эльфы в твоей голове замолчали.
Дальнейшей реакции королева явно не ожидала. Матушка Ветровоск вдруг стряхнула с рук веревки и закатила ей звонкую пощечину.
– Ты угрожаешь мне этим! – воскликнула она. – Мне! Женщине, которая уже начинает стариться!
Королева эльфов провела пальцами по багровому пятну на щеке. Эльфы подняли луки, ожидая приказа.
– Уходи, госпожа, – сказала матушка. – Ты называешь себя богиней, но ничего не понимаешь, абсолютно ничего. То, что не может умереть, не может жить. То, что не может жить, не может измениться. То, что не может измениться, не может научиться. Крошечное создание, умирающее в траве, знает больше тебя. Ты права. Я старше. Ты прожила дольше меня, но я старше. И лучше. А это, госпожа, совсем не сложно.
